На неведомых тропинках. Сквозь чащу

Хотя, если бы поехала совсем в противоположном направлении... например, в Серую цитадель? Шансы на выживание резко пошли вверх, а шкала самоуважения вниз. Стоит ли умирать из-за гордости? Однозначно - нет.

Однако, я все еще была здесь, все еще ждала непонятно чего. Почему? Я не думала, что мне будет так плохо у Кирилла, скорей наоборот. Или... Я замерла. А не этого ли он ждет? Чтобы я прибежала, размазывая слезы по щекам, как тогда в другой жизни, въехав бампером в кривую березу? Может быть.

Но, что еще вероятнее у меня паранойя на фоне собственной значимости. Великая, чтоб их всех, которая не может справиться даже с собой, не то, что с кем другим.

К дому в очередной раз подошли очередные любители порядка, третьи кажется, и великодушно предложили убрать лежащего на траве Радифа и получили столь же великодушный отказ и убрались. В этот раз обошлось без плевков.

Солнце клонилось к закату. Староста не возвращался и я уже начала думать о том, что и не придет. Не получилось, и он предпочел наблюдать за финалом с удобствами. Что через несколько минут из спальни исчезнет Алексий, из гостиной Веник...

Мысли вернулись к бегству и Кириллу. Нет ничего проще, чем выйти из дома, из Юкова, из стежки. Никому даже ничего объяснять не придется. Каждый за себя... Тогда почему они все еще здесь? Почему ухмыляется Веник? Бабка моет посуду и поглядывает на часы, скоро начнется сериал. Почему Алексий недвижимым изваянием сидит рядом с полудохлой явидью? А я должна уйти? Позволить какому то ящеру выгнать меня из дома? Моего дома? Моего Юкова? Моей стежки?

Я почувствовала, как в горле нарастает рычание, как руки сжимаются в кулаки, как...

Веник рассмеялся. Запрокинул голову и захохотал.

– Ты, как ребенок, - проговорил он, - Подросток в период созревания, эмоции, как качели то вверх, то вниз. Маленькая миленькая нечисть.

Март хмыкнул, не поднимая головы от книги. Я моргнула, посмотрела на соседа, злость тут же ушла, сменившись раздражением.

– Давай еще углы пометь, - продолжал смеяться он.

Я смотрела на него и не понимала, кто из нас изменился: он или я. Кончика пальцев закололо... Новые чувства играли со мной злые шутки, словно я и вправду стала ребенком.

– Низшие, - выругался Алексий, и что-то упало на пол.

Я моргнула, покалывание тут же исчезло. Из спальни вышел феникс держа в руке очки.

– А попросить? Язык отвалится?
– сказал он, протягивая мне оправу.

– Я не хотела.

– Нет, - хмыкнул мужчина, - Именно хотела. Иначе они не слетели бы у меня с лица. Тебе нужны очки?

– Да. Зрение что-то подводит.
– я посмотрела на соседа, - Все кажется не таким, как на самом деле. У вас ведь глаза в порядке?

– В полном. И тебе не мешает подправить.

Я все-таки взяла оправу, потому что именно этого и хотела, глядя на Веника. Хотела знать, кто передо мной. Нечисть не носит очки, не болеет катарактой, и у нее не садится зрение. Очки не носил Авис Лихорадный, очки не носил и Алексий. Они носили артефакты, чтобы быть уверенными в том, что видят.

Раньше я подобными вопросами не задавалась, потом мне стало все равно, зачем феникс таскает на лице это украшение. До сегодняшнего дня, пока подсознание не сформировало желание раньше, чем я успела как следует подумать.

– Я сдернула их у тебя с лица?
– спросила я.

– Не задавайся, но артефакты тебя слышат, не забывай этого.

– Не забуду, - я надела очки, которые оказались чуть великоватыми, и несколько секунд смотрела в пол, не сразу решаясь поднять взгляд на соседа.

– Давай уже, не тяни. Твое любопытство похоже на изжогу, - лениво проговорил Веник и чуть шевельнулся, старый диван скрипнул.
– Ведь нет ничего глупее, чем бояться знать, правда?

Я выдохнула и подняла голову.

Первое, что бросилось в глаза, это его молодость и беззащитность, словно передо мной теперь был не мужчина, а скорее студент. А потом пришло понимание, яркое, болезненное, словно удар в грудную клетку от которого перехватывает дыхание.

Он не был молод. Человек сидящий на моем диване был болен. Если бабка остановилась на самой черте, то он не дошел до нее всего ничего.

И это был именно человек. Осунувшийся, с заострившимися чертами лица, темными подглазинами и серой кожей, на которой то тут, то там темнели почти черные кровоподтеки. Взлохмаченные волосы потеряли блеск и висели сальными патлами, а в глазах стояла такая тоска, что в пору было завыть...

– Вот только жалости мне твоей не надо, лучше злись, - рыкнул он.

– Что же с тобой сделали?
– протянула я, - Вени... Веньямин.

Потому что назвать того, кто смотрел, на меня этой собачей кличкой не поворачивался язык.

Один раз я видела похожего человека, один единственный раз, но запомнился он на всю жизнь. Это было отделение общей хирургии нашей областной больницы, мы девчонки старшеклассницы навещали учительницу биологии, на самом деле сварливую тетку, которая не гнушалась ставить двойки за любое неправильно произнесенное слово. Но она выбрала нескольких учеников себе в любимчики. Не за заслуги, не за ум, просто так, без системы, или ей лица понравились? Наверное, какая-то логика все же была, может мы ей кого-то напоминали? Не знаю, тогда я не задавалась такими вопросами, а просто радовалась, что попала в число, тех, кому ставили пятерки за правильно названный раздел в учебнике. Нас было пятеро: я, Маша Афанасьева, кстати, круглая отличница, близняшки Шалаевы брат с сестрой и двоечник Константинов, двоечник по всем остальным предметам. И когда биологичка слегла, нам совесть не позволила остаться в стороне, мы сели на тридцать третий автобус, Константинов нарвал на даче цветов, Машка яблок...

Да уж, воспоминания действительно похожи на шляпу фокусника...

Помню больничные коридоры, выкрашенные зеленой краской, длинные и изгибающиеся, белые никогда не закрывающиеся до конца двери, тишину, шарканье ног. Тогда еще пускали прямо в палаты, если накинуть на плечи белый халат, словно он убивал все микробов, мой, помню, волочился, никогда не была особенно высокой...

Его кровать стояла в коридоре, даже не кровать и не каталка, а кушетка, покрытая дешевым коричневым дермантином, серое белье и такое же серое лицо с необыкновенно ясными черными глазами. Мужчина был лыс, кожа так туго натянулась на черепе, что казалось, лопнет от любого неосторожного движения.

– Палата номер двадцать четыре, - Машка обеспокоено оглядела коридор, словно он был виноват, что мы до сих пор не нашли нужную дверь.

– Говорил же надо корпус обойти и в окно покричать, - Серега Константинов поежился, атмосфера больницы не нравилась никому, но ему в особенности. Женщина сидевшая на пост медсестры подняла голову от книги, но ничего не сказала.

Одноклассники прошли мимо, а я невольно замедлила шаг у этой одинокой кушетки, которой не место в коридоре. Тонкое байковое одеяло лежало неровно и одна нога мужчины, поросшая тёмными волосами, была выставлена напоказ, словно в этой серой наготе до бедра не было ничего необычного. Больной мигнул, раз второй...