На орловском направлении. Отыгрыш

Да, собственно, он уже ввязался. Оставалось надеяться, что в неразберихе, сопровождающей любое безвластие, полномочия можно будет захапать такие, какие он только отважится захапать.

Только вот для этого надо выйти на местное руководство, кто там в городе остался. А как? Попаданцы, вон, к самому Сталину шастают по красной ковровой дорожке, а ты в собственном городе растерялся… но судьба тебе определенно благоволит.

Правда, обличья при этом принимает такие, что сразу её, шельму, и не признаешь, и не изобличишь.

В этот раз прикинулась «эмкой», сиротливо приткнувшейся к обочине аккурат напротив проходной.

Ну да Годунов всё равно её узнал. И, нарочито неспешно распрощавшись с Потаповым, двинулся навстречу своему будущему.

Чумазый сержантик только что закрыл капот и сейчас с обескураженным видом вглядывался в жиденькие сумерки. Надо понимать, птенец отстал от стаи, получасом ранее подавшейся, вопреки законам природы, на северо-восток?

Годунов молча показал открытое удостоверение.

— В каком направлении следуете?

Вопрос, против его воли, прозвучал жёстко, как у какого-нибудь киношного энкавэдэшника.

— Я-а… — замялся водитель. — По приказанию генерал-лейтенанта Тюрина…

— Машина из гаража штаба округа? — милосердно помог парню Годунов.

— Так точно.

— Бежим?

— Бежим, — неожиданно легко и чуть ли не с вызовом согласился невольный аутсайдер.

— А чего так неорганизованно бежим-то?

— Два раза заглохла, — парень с неприязнью покосился на эмку.

— Плохо, значит, за машиной следим?

— Да я только три дня как…

Начал оправдываться, запнулся, вопросительно посмотрел на Годунова.

— Машина нужна в городе. Под мою ответственность, — с суровым видом распорядился резидент будущего.

— А разве мы не… — водитель снова осекся. — Виноват. Разрешите обратиться…

Годунов махнул рукой — вопрос понятен и без долгих слов.

— Город мы не оставляем.

«Пока», — мысленно закончил он.

— Вот это здорово! — обрадовался парень с такой непосредственностью, что Годунов окончательно утвердился во мнении: к треугольничкам, да к форме вообще, он ещё не привык.

— Звать-то тебя как?

— Сержант Дёмин, — бодро отрапортовал водитель. И добавил нерешительно: — Сергей.

— Дорогу к облвоенкомату, надо понимать, знаешь?

— Так точно.

— Поехали.

Час, конечно, уже поздний. Но время — военное. Так что…

Снова положимся на неё, на судьбу.

Глава 8

29 сентября 1941 года,

Орёл

Домчались, попетляв по непривычным, но узнаваемым улицам «дворянской» части города, минут за десять. За столь короткое время вряд ли возможно измыслить дельное объяснение, с чего это вдруг целый старший майор госбезопасности прибыл для инспектирования в откровенно непрезентабельном виде и без каких бы то ни было подтверждающих полномочия бумаг, как гоголевский ревизор — инкогнито. Угу, и тоже самозванец. Тут хоть день думай, хоть неделю, хоть целую вечность — фиг до чего путного додумаешься. Кроме сакраментального: наглость — второе счастье. Конечно, он, Годунов, актёр не бог весть какой, да и лгущий без зазрения совести ловкач — не его амплуа, однако ж делать нечего, придётся лицедействовать. Начальственный гнев, если рассудить, не в таком уж дальнем родстве с растерянностью. Орёл и решка одной монеты… и нужно бросить так, чтобы монета легла орлом.

Орлом.

Военкомат располагался в трехэтажном особнячке явно дореволюционной постройки. Здания этого Александр Васильевич никогда не видел, надо полагать, оно не уцелело. В другое время он, любящий всё строгое и основательное, задержался бы, чтобы неторопливо оглядеть достопримечательность. Но покой нам… даже не снится. И сон, похоже, скоро попадет в перечень контрабандных товаров: урвать реально, да цена высока.

Благо хоть надежды оправдались (вот бы и дальше так везло, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!): дверь была не только не заперта — открыта настежь и к тому же заботливо подперта камушком, наглядно свидетельствующим о простоте здешних нравов.

Годунов, старательно изобразив на лице невозмутимость, вошел, без суеты огляделся по сторонам. Из ниши слева дисциплинированно вышагнул средних лет красноармеец, наверняка из вновь мобилизованных, спросил ворчливо:

— Вы к кому, товарищ?

Наверное, подумал: заблудился мужик.

— Мне нужно срочно поговорить с военкомом, — Годунов четким эффектным движением раскрыл удостоверение на уровне глаз постового.

— Одну минуту, товарищ старший майор, — в ответе сквозило нескрываемое изумление. Но, надо отдать красноармейцу должное, подобрался он мигом, коротко взглянул на дежурного за столиком: что, мол, делать?

Тот уже делал: в руках телефонная трубка, на лице недоумение. И не через минуту, как обещано было, а секунд через десять выдал результат:

— Фомин… — Неловко, будто бы ему вдруг стал тесен ворот, повел головой. — Проводи.

Фомин тоже был отнюдь не юноша и тоже глядел оторопело, словно ему тень отца Гамлета показали. Хотя, если рассудить, сотрудник НКВД подобного ранга, вырядившийся по гражданке и рыскающий, аки тать в нощи, — сюжетец помощнее. И реализму в нём не сказать что больше.

А военком-то, похоже, здесь. Тем лучше, не придётся долго терзаться неизвестностью.

Добрая сотня шагов по полутёмным лестницам и коридорам вслед за Фоминым — а боец оглянулся всего раз-другой и то, похоже, лишь для того, чтоб убедиться: визитер не отстал и не заблудился. Радоваться или печалиться? С одной стороны, явное опровержение придумок кинематографистов о чуть ли не поголовной паранойе в Красной Армии. С другой — не слишком ли уж монументален пофигизм?

Так ничего и не надумалось: за очередным поворотом ярко высветился дверной проем.

Интерьер кабинета, понятно, оказался «как в кино». Да и его хозяин лицом и, что называется, статью напоминал киногероя: косая сажень в плечах, ладно пригнанная лётная форма, светлые волосы, зачесанные ото лба назад. И черная повязка, закрывающая левый глаз. Правый, вполне ожидаемо серо-голубой, смотрел вопрошающе, но уверенно.

— Здравия желаю, товарищ старший майор. Военный комиссар Орловской области майор Одинцов. Разрешите ваши документы.

«Во как!» — уважительно подумал Годунов, мигом корректируя своё отношение к здешней осмотрительности. Не полагается военком на дежурного и на русский авось, сам удостовериться желает. На фоне бегства командующего округом и бардака, который с большой натяжкой можно было назвать эвакуацией, кабинет с тяжёлым письменным столом, лампой под зелёным абажуром и с портретом Сталина на стене вдруг представился Александру Васильевичу райским островком порядка и организованности. А что держат двери нараспашку… ну так главное — бдят. Подобные вещи за годы службы Годунов научился улавливать мгновенно. Это сразу расположило его к майору, и убирать удостоверение он не торопился. В конце концов, корочки — единственная его надежда на легализацию, (словцо-то какое, прям из шпионских романов!), нельзя, чтобы военком усомнился в подлинности документа.

Не усомнился.

— Товарищ старший майор! На текущий момент силы гарнизона…

Это, конечно, очень важно. Без всякой натяжки — жизненно важно. Однако начальственный гнев изображать всё ж таки придётся. Во избежание последующих неудобных вопросов. Одинцов-то, по всему видать, не из раздолбаев.

— Вас ничего не удивляет, майор? — жёстко прервал Годунов и военкома, и собственные несвоевременные мысли. — Например, то, что я прибыл без предупреждения? И без сопровождения? — выдержал коротенькую, в один вздох, но очень весомую паузу. — Или мой, с позволения сказать, внешний вид?