На осколках разбитых надежд

Вернись ко мне. Вернись живым из вылетов, которых тебе предстоит немало. Я знаю, что при этом ты должен убить своего противника в этой воздушной дуэли. Я знаю, и мое сердце уже заранее полно скорби из-за того, кто падет от твоей пули. И да, определенно я буду ненавидеть себя за это. И возможно, ты прав, я буду ненавидеть тебя. Но только вернись, мой Рихард… мой Ритц…

Вернись ко мне…

Рихард недолго смотрел прямо на Лену, без труда читая все невысказанное в ее глазах. А потом бросил наземь саквояж, в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние и, обхватив ладонями ее лицо, крепко поцеловал. Словно запечатывая слова, которые сорвались с ее губ минуту назад.

— Я люблю тебя, моя маленькая русская! — проговорил Рихард потом с какой-то странной интонацией в голосе, глядя прямо ей в глаза. — И да поможет мне Бог!

Мгновение, и он скрылся за еловыми лапами, оставляя Лену совсем одну. Она слышала звук мотора, потом негромкую немецкую речь, звук захлопывающейся дверцы кабины. Спустя пару минут в зимнем лесу снова царила тишина, больно давящая на напряженные нервы. Словно Рихарда и не было. Даже на какие-то минуты показалось, что он просто приснился ей, и не было этого неожиданного ночного визита. Но Лена все еще ощущала легкий запах одеколона, который остался на ее коже и ткани пальто после прощальных объятий. А значит, все это было…

Возвращаться в Розенбург не хотелось. Ни видеть никого, ни разговаривать ни с кем. Поэтому Лена дошла до вольера и, выпустив собак, направилась с ними к знакомому местечку на берегу озера. Некоторое время сидела на поваленном дереве, наблюдая, как просыпается природа вокруг. Собаки словно почувствовали ее настроение и не стали бегать вокруг. Легли у ног и наблюдали за Леной внимательно, изредка зажмуриваясь от удовольствия, когда девушка запускала пальцы в их шерсть и чесала за длинными ушами. А может, они тоже чувствовали ту странную тоску, которая овладела Леной после расставания с Рихардом.

— Он ведь вернется, правда? — спросила Лена у собак.

Вахтельхунды только вздохнули еле слышно, грустно глядя на нее своими блестящими глазками-бусинками. Почему-то вспомнилось, как ушел из ее жизни Котя, сам того не зная в минуты, когда наспех попрощался с ней на ступенях лестницы в подъезде.

Нет, думать об этом Лена не будет. Как и о том, что летать Рихарду предстоит на Восточном фронте. Нужно думать совсем о другом. О том, вырвется ли или нет из окружения немецкая армия под Сталинградом. И чем все это обернется для ее страны. А еще — удастся ли немцам получить доступ к запасам нефти или нет. И о том, как ей следует выполнить наказ Рихарда — просто пережить это время.

Просто пережить.

Когда Лена зашла в кухню, вернув собак в вольер после прогулки, то обнаружила, что несмотря на ранний час, там уже сидит за столом Биргит, сложив руки перед собой на дубовой столешнице. Она посмотрела внимательно на Лену, окинув ее напряженным взглядом с ног до головы, и как-то хищно усмехнулась.

— Доброе утро, фрау Биргит, — поспешила произнести Лена, сбрасывая с плеч пальто, чтобы поскорее убрать его в шкаф. Ей показалось, что шерстяная ткань до сих пор хранит запах одеколона Рихарда, и она с трудом удержалась, чтобы не вдохнуть еще раз этот аромат, прежде чем время развеет тот без следа.

— Я выгуливала собак, — проговорила Лена, расправляя подол фартука, который слегка измялся под пальто. — Они скулили всю ночь, мешали спать господину Иоганну, и тот попросил выйти с ними раньше.

Показалось ли ей, или немка действительно вздрогнула при этих словах и посмотрела на Лену с мукой и болью в глазах? Но если и было что-то в ее взгляде, то быстро исчезло, уступая место привычной холодности и злобе.

— Можешь лгать кому угодно, но только не мне! — хлестнула Биргит словами. — Я за километр чую грех, которым от тебя несет, как от свиньи испражнениями. Ты просто дура, раз позволила этому польскому выродку уложить тебя в постель. Очередной брюхатой русской в этом доме не будет. Сразу же поедешь в лагерь!

Лена почувствовала острый приступ неприязни к немке и возмущение из-за ее предположения. Поспешила опустить взгляд, но было слишком поздно. Та поняла, что промахнулась в своих догадках. И добавила не менее зло:

— Если я узнаю, что ты нарушаешь закон о чистоте арийской крови, я с огромным удовольствием сдам тебя гестапо. Как ты только осмелилась, русская дрянь?!

— Я гуляла с собаками, фрау Биргит, — повторила Лена, поднимая голову и смело выдерживая пытливый взгляд немки. — Я не встречала никогда и никого из немцев в парке. Все местные знают, что это владения семьи фон Ренбек.

Фрау Биргит поджала губы и промолчала в ответ на это. Только сжала еще сильнее руки, так что побелели пальцы. Лена смотрела на нее и пыталась разгадать, что за мысли ходят в аккуратно уложенной голове немки, сидящей напротив.

— Мы обе знаем, что ты лжешь, — наконец произнесла Биргит твердо. — Русские все такие — лицемерные лживые твари. Ты можешь обмануть господина Ханке, но меня тебе не провести. Видит Бог, я никогда не сомневалась в решениях фюрера и нашей партии, но русских не следовало подпускать так близко. Это словно пускать бродячую псину в собачий питомник. Да не просто бродячую, а бешеную. Ты ведь знаешь, как следует поступать с бешеными собаками, да? Их нужно отстреливать, чтобы не заразили остальных. Так и вы, русские… Вы несете только зло, и, как любое зло, вас нужно уничтожить. В зародыше матери. Под самый корень…

Ее голос оборвался вдруг и превратился в злобное шипение. На бледном как мел лице алели заостренные, как у ведьмы, скулы. Губы изогнулись криво. Никогда еще Биргит не напоминала Лене так сильно опасную змею, как в эти минуты. Ей пришлось собрать все свои силы, чтобы сохранить хладнокровие при виде этой ничем неприкрытой ненависти.

— Если ты думаешь, что в отсутствие госпожи баронессы ты можешь выглядеть неопрятно, ты ошибаешься, — проговорила спустя некоторое время, совладав с собой, Биргит. Она снова была отстраненной и холодной, принимая привычный Лене вид. — Ступай к себе и отутюжь хорошенько фартук, Лена. Если ты не сделаешь это за минуту, я накажу тебя. Ты служанка в доме Розенбург, ты принадлежишь этому дому и должна выглядеть ему под стать. Я не я, но выбью из тебя эту азиатскую неряшливость и расхлябанность. А если нет… Что ж, в последнее время недостатка в русских нет. Самое сложное найти среди них настоящего работящего человека, а не ленивое животное.

Сохранить хладнокровие при этих словах было очень сложно. Лене пришлось впиться ногтями в кожу ладони, чтобы не выдать своей ненависти к Биргит. Каким-то шестым чувством она понимала, что немка только и ждет этого. Одного лишь проступка. Единственной ошибки или промаха, который можно будет обернуть против Лены. Биргит буквально жаждала крови, и это желание читалось в ее глазах без труда.

— Где ты была? — обрушилась на Лену с вопросами Катя, едва та поднялась, запыхавшись на третий этаж, чтобы привести себя в порядок. — Немка прискакала ни свет ни заря, злая як черт. Не будет нам теперича жизни с тобой тута.

И поймав вопросительный взгляд Лены, Катерина прошептала возбужденно:

— Ейный сынку сгинул. Урсула сказала, что его наши партизаны взяли вместе с отрядом, когда прикатили в одну из деревень. Всех постреляли как собак. И то верно — собаке собачья смерть!..

В ответ Лена только крепко сжала руку Кати, обеспокоенно на нее взглянув. Теперь им следовало быть еще осторожнее в Розенбурге. Биргит жаждала мести, и она не успокоится, пока не получит желаемого. Кровь за кровь.

И невольно подумала о том, что Рихард был прав, когда говорил о том, что может случиться после возможного поражения под Сталинградом. Если Красная армия возьмет верх в этом сражении, рядом с ними будет не одна немка, чья ненависть возрастет стократно. Их будут десятки в окрестностях, ведь один из батальонов, окруженных под Сталинградом, набирался из местных мужчин. Лена знала об этом от Айке и Урсулы.