На осколках разбитых надежд

Лене недолго пришлось гадать, кого именно они с Рихардом ждут сейчас. Вскоре из рядов прихожан отделилась худая высокая женщина в шляпке-таблетке, не совсем подходившей цветом под платье, и направилась к гостинице. Девушке эта немка чем-то напомнила Биргит, хотя комплекциями те были абсолютно разными, потому Лена сразу же почувствовала к ней предубеждение. И это чувство только усилилось во время ее разговора с Рихардом.

— Какое счастье видеть вас в Светлый праздник, господин Ритц! — начала немка, от волнения схватив Рихарда за запястья, — Мы неустанно молимся о том, чтобы Господь сохранил вас в это нелегкое для страны время, и ваш визит, как ответ на наши молитвы. Вы, должно быть, устали с дороги? Если погодите половину часа, то мы с Хенриком в момент сервируем завтрак в зале бара. Пошлем за кюре и за старостой, они будут рады увидеть вас.

— Берта, моя дорогая Берта! — расцеловал ее в обе щеки Рихард, и та вспыхнула как помидор от удовольствия. — Я с радостью увижусь с отцом Леонардом и бургомистром, но позднее, вечером, во время праздника. Сейчас я бы хотел отдохнуть с дороги. У меня всего пара дней. И я решил провести их здесь, в усадьбе.

— Ах, я не уверена, что там есть дрова, чтобы натопить котел! — заволновалась немка. — Я пошлю к вам Хенрика, и тот мигом наколет.

— Я все сделаю сам, Берта, не стоит тревожиться на этот счет, — успокоил ее Рихард взглянул на Лену. Немка тоже перевела взгляд и только сейчас заметила ее за «опелем». — Берта, позволь представить тебе Хелену Хертц.

Лена не сразу поняла, что он говорит о ней, и ему пришлось протянуть в ее сторону руку, чтобы подать знак подойти к ним поближе. Представляя Лену, он чуть касался кончиками пальцев ее талии, и это легкое прикосновение не могло не взволновать ее.

— Хелена приехала со мной из Берлина. Я очень хочу показать ей свою родную землю, — произнес Рихард, и выражение лица немки вдруг поменялось. Взгляд стал оценивающим, глаза цепкими. Но только на секунду, после которой немка проговорила вежливо:

— Я рада приветствовать в Орт-ауф-Заале… Фройлян? — в голосе ясно слышался вопрос, словно Берта прощупывала, замужем ли Лена или нет.

— Верно, фройлян Хертц, — повторила Лена, пытаясь привыкнуть к этому имени. Интересно, кто выбирал фамилию для кенкарты? Сам Рихард или так выпало случайно [62] ?

— У фройлян акцент не жительницы низины. И на столичный совсем не похож, — вдруг сказала Берта, и Лена через силу улыбнулась вежливо, раздумывая, что ей сказать на это. Но прежде, чем она сумела найти слова для ответа, вмешался Рихард:

62

Herz в пер. с нем. — сердце.

— Хелена родилась и выросла в Немецкой Богемии. Наверное, это дает знать о себе славянское соседство.

— О, фройлян, — Берта на глазах переменилась в лице, потянулась к Лене и похлопала ее по руке участливо. — Это счастье, что фюрер вернул Германии эти земли… Ваши родители, должно быть, невероятно рады. Мы читали такие ужасы, как с немцами обращались чехи все это время. Аншлюс — истинное благословение Господне!

— Берта, прости, но я выехал из Берлина ночью и изрядно устал, — прервал ее, мягко улыбаясь в знак извинения, Рихард к облегчению Лены. Она совершенно не знала, что ей нужно было говорить, потому как читала в газетах своей страны когда-то совсем другое по поводу раздела Чехословакии.

Рихард отвел Берту в сторону и стал что-то объяснять ей вполголоса. До Лены лишь изредка долетали слова, и то она улавливала смысл не всех. Потому она перестала прислушиваться вскоре и стала любоваться городской площадью, стараясь не думать о том, как уродует на ее взгляд нацистская символика старинные здания.

Разговор с Рихардом явно огорчил немку. Лена заметила это, когда Берта передавала связку ключей спустя некоторое время. Ее глаза потускнели от разочарования, а с Леной она снова стала холодно-вежливой. Да и Рихард был не в восторге от этой беседы. Лена заметила, что он снова стал напряженно-злым по манере вождения, когда они снова продолжили путь к охотничьей усадьбе фон Ренбек. Несмотря на то, что основную резиденцию семьи перенесли ближе к Веймару, место первого поселения рода покинуто не было. Здесь была заложена усадьба, чтобы наездами навещать этот горный край для охоты на кабанов и оленей.

Дом стоял на небольшой открытой площадке, окруженный соснами и пышными елями с трех сторон, на крутом возвышении над берегом Заале, отчего из окон открывался захватывающий дух вид на горы и изгибы реки, где то и дело играли волны в солнечных лучах. Запах, наполненный ароматом хвои и смолы, буквально кружил голову, отчего хотелось дышать полной грудью, наслаждаясь лесным духом.

Это было удивительное место, и дом только дополнял ощущение погружения в сказку. Усадьба была построена в фахверковом стиле, как и дома в городе — и дом, и две хозяйственные постройки, которые Лена сперва приняла за жилые флигели. Верхний этаж усадебного дома был полностью деревянным, с большим балконом. На окнах — тяжелые ставни, которые Рихард принялся открывать, как только вышел из автомобиля, с резными узорами, немного потрескавшимися из-за давности времени.

— Горячая вода будет только через час-два, когда протопится котел, — произнес Рихард, отвлекая Лену от любования видом, открывающимся перед ней сейчас. Он в этот момент забирал саквояж и холщовую сумку с припасами, чтобы отнести их в дом. — И я не уверен, что здесь найдутся продукты. Последний раз я был здесь четыре года назад. Я собрал кое-что в кухне в Розенбурге, но, если ты захочешь что-то иное, в Орт-ауф-Заале есть лавки, а недалеко от города ферма старого Бруно. Там можно взять молоко, сыр и творог.

— Я не голодна, — отказалась Лена, вспоминая его слова о том, что он ехал всю ночь из Берлина. — Но если ты что-то хочешь…

— Мне хватит того, что есть, — отрезал Рихард, захлопывая дверцу «опеля». — А вечером поедем в город на праздник. Там можно поужинать. Берта выставляет столики на площадь из бара и обслуживает посетителей на площади.

— Не уверена, что меня будут рады видеть, — проговорила Лена с горькой усмешкой, вспоминая странный прием немки, и Рихард, следовавший перед ней к дому, вдруг обернулся к ней и несмело провел ладонью по ее плечу. Хотя она видела по его глазам, что он хотел другого прикосновения.

— Дело не в тебе, Лена, — сказал он. — Берта недовольна мной. Ей не нравится, что я решил поселить тебя здесь, с собой. Она предлагала комнату в гостинице. Но я просто не могу… я вряд ли смогу быть спокойным, если ты будешь далеко от меня. Могу только принести свои извинения за то, что мое решение так отразилось на тебе, но по-другому быть просто не может. Я должен знать, что… что с тобой все в порядке.

Они говорили, словно незнакомцы — вежливо, редко поднимая взгляд друг на друга, и Лена снова не могла не подумать об этом. Но почему-то робела спросить. Да и в Рихарде ясно чувствовалось желание дистанцироваться. И Лена тоже молчала и держалась немного в стороне, пока они каждый занимались своим делом — она ходила по дому, удивляясь его размерам, и открывала окна для того, чтобы проветрить комнаты, а он колол дрова, размашисто и яростно разбивая чурбаки на поленья.

Открывая окна на втором этаже, Лена задержалась немного, чтобы понаблюдать за Рихардом, любуясь его широкоплечей фигурой, и удивилась этой ярости. С каждым взмахом топора она ощущала, как нарастает его злость вместо того, чтобы уйти прочь, уступая место усталости. Неудивительно, что Рихард так задержался, пытаясь безуспешно выплеснуть эмоции за рубкой. Лена уже успела растопить печь и сварить кофе, который нашла среди старых запасов в доме, а стук топора все не утихал. А когда наконец тот замолчал, и Рихард прошел в дом, то даже не взглянул на нее, сидевшую в кухне в ожидании, а скрылся в одной из спален, где оставил свой саквояж. И Лена почувствовала себя безмерно одинокой и несчастной в эту секунду, не понимая, что происходит сейчас.