На осколках разбитых надежд

Внезапно до нее донесся странный треск из спальни Рихарда, и встревоженная Лена поспешила пройти туда. Замерла на пороге, не зная, что ей делать сейчас, когда заметила через распахнутую дверь в ванную комнату причину этого звука. На зеркале над раковиной разбегались во все сторону тонкие лучики трещинок, грозя обрушиться осколками на белый фаянс. На некоторых из них виднелись смазанные пятна крови, при виде которой Лена обеспокоенно замерла на месте.

— Рихард! — воскликнула она потрясенно, заметив его разбитую в кровь руку. — Что случилось? Ты ранен?

Рихард обернулся резко к ней, и Лена ужаснулась тому, что увидела на его лице. Голубые глаза были полны такой муки и острой боли, что в ней тут же вспыхнули отражением те же самые чувства. И тогда Лена внезапно поняла, что было причиной его злости все это время. Словно в голове мозаика сложилась вдруг из разрозненных фактов и картинок.

— Ты знаешь?.. — голос дрогнул, когда она задала этот вопрос. Говорить об этом с Рихардом для нее было невыносимо из-за чувства вины и боли. И страха перед тем, как он может отреагировать на то, что случилось в лесу близ Розенбурга. Лена боялась этой поворотной точки и всячески гнала от себя любые мысли о ней, но она все равно настала.

— Ты ничего не сказала мне, — глухо проговорил Рихард. Он уже не смотрел на нее, когда просто стоял и вытирал полотенцем кровь чересчур сосредоточенно с разбитых костяшек. И это хладнокровие пугало. — Все это время молчала. Почему?

Лена услышала в его голосе что-то такое, что зацепило ее острым крючком и распороло сердце надвое. Ей хотелось, чтобы время повернулось вспять, и ничего этого не было — ни боли, ни обиды, ни разочарования, ни откровений, которые грозили разрушить единственное ценное, что у нее было сейчас.

Кто рассказал ему? Иоганн? И когда успел? Или это Руди, слепо обожающий своего кумира? И если это был Руди, что именно было рассказано? От этого так много зависело, и она не могла не спросить об этом.

— Мама, — коротко бросил Рихард, обматывая кровоточащую руку полотенцем. Уголок его рта дернулся нервно, следом нервно шевельнулся желвак на щеке. — Я телефонировал в Нойехальм из Берлина. Не мог не поговорить с матерью. И в разговоре она мельком упомянула, что в доме все хорошо, кроме инцидента с русской работницей.

Он помолчал немного, отвел на мгновение взгляд в сторону, а потом продолжил, снова глядя Лене в глаза:

— Я надеялся, что она скажет что-то другое. Все что угодно, но только не это. «Это не обсуждают в приличном разговоре, — рассказывала она. — Но, похоже, что у русских подобные инциденты становятся закономерностью. Сначала Катерина, а теперь…»

Лена закрыла глаза, чтобы не видеть лицо Рихарда в конце рассказа, когда его голос вдруг стал неожиданно хриплым. Она даже представить не могла, что он почувствовал в тот момент, когда разговаривал с баронессой. Если бы она могла, она бы отдала все, чтобы вернуть время вспять и не ходить на Вальдштрассе. Но она торопилась оставить записку для связного Войтека…

— Прости меня. Я понимаю, что злишься на меня…

Рихард вдруг бросил полотенце и налетел на нее так неожиданно, что она не успела опомнится. Сжал больно плечи, когда уставился на нее сверху вниз с такой яростью, что она невольно испугалась. Впервые за последнее время испугалась, что он может причинить ей боль. Но Рихард понял по побледневшему лицу Лены, что пугает ее, и тут же отпустил, подняв руки вверх, показывая, что не хочет причинить ей вреда.

— Я злюсь не на тебя, — произнес он как можно мягче, но в голосе все равно слышалась злость, Лена отчетливо распознала ее. — Я безмерно зол на себя, на мир вокруг и на ублюдков, которыми он полон. Я должен был защитить тебя. Думал, что сделал это. Думал, что все предусмотрел. Но не смог…

Рихард вдруг отвернулся от нее и вцепился в раковину с такой силой, что побелели костяшки. Все, что оставалось Лене — это смотреть на его напряженные мышцы. Хотелось подойти к нему, уткнуться лбом в спину, обхватывая руками талию, и попытаться унять эту боль. Как успокоить этим объятием свою собственную, которая снова пробудилась спустя недели. Но Лена не двинулась с места, опасаясь, что он может оттолкнуть ее, не захотеть этого прикосновения, и это разобьет ей сердце.

— Почему ты не сказала мне? — проговорил Рихард так тихо, что она едва услышала его.

— Почему? — переспросила глухо Лена. — Разве такое расскажешь кому-то?

— Кому-то? — с горькой усмешкой произнес он в ответ. — Я думал, что мы давно уже не просто «кто-то» друг другу. Можем говорить откровенно обо всем. В любви не бывает недосказанности или тайн. И делят пополам все — и хорошее, и…

Рихард не договорил. Лена видела, что его скрутило в очередном приступе ярости, и он с трудом сдерживает свои эмоции сейчас.

— Кто это был? Кто-то из городских? С окрестных ферм? Или кто-то из солдат? Как это вообще могло произойти? Кто посмел… в моем владении… — он не договорил и резко поднял голову, чтобы посмотреть на десяток ее отражений в разбитом зеркале. — Это было не в Розенбурге, верно? Никто бы не посмел. Вот оно. Нарушение, о котором говорила мне Биргит. Ты нарушила мой приказ. Кто был с тобой? Айке? Урсула?

Она испуганно взглянула на него при упоминании имени молодой немки, и Рихард успел заметить это в отражении разбитого зеркала.

— Это Урсула, верно? — он обернулся к Лене, чтобы видеть ее лицо лучше. Она поняла, что она неизбежно выдаст правду если не словами, то лицом, потому что помнила, как легко он подчас разгадывал ее мысли. Они оба это знали. Вот и сейчас после коротких реплик, которыми Лена пыталась увести его в сторону от имени Урсулы и не подвести под подозрение никого другого, ему не нужны были другие доказательства, кроме того, что видел в ее глазах. А в его глубинах глаз, тронутых льдом, Лена в свою очередь прочитала жажду крови. Он хотел отмщения, он хотел наказать всех виновных в том, что случилось, и это желание пугало ее с каждой минутой.

— Урсула будет уволена, — в итоге заявил Рихард, обрывая ее попытки увести его в сторону. — Даже если она невиновна, как ты говоришь, это станет хорошим уроком другим. Никто не может нарушать моего приказа.

Лена поняла, что он настроен решительно, и что ей не удастся ничего изменить. Кроме как сказать ему правду о том, что случилось в лесу. Несмотря на свой страх, что в итоге чувства к ней уступят долгу.

— Если я попрошу этого не делать… ради меня…

— Ленхен, — уже намного мягче произнес он, сжимая пальцы в кулак, словно пытаясь совладать со своими эмоциями сейчас. — Я знаю, что часть вины в том, что случилось лежит на Урсуле, что бы ты ни говорила. Я не прощу никому. И определенно найду этого ублюдка… Не понимаю, почему дядя Ханке ничего не сделал.

— Я тебя прошу, не увольняй Урсулу, — повторила Лена, понимая, что оттягивать момент не имеет смысла. — Потому что если ты сделаешь это, она пойдет в полицию и сообщит…

Рихард медленно, без резких движений, шагнул к ней и встал рядом. Заглянул в ее глаза, в которых плескала паника, стараясь успокоить ее своей нежностью.

— Ты не должна бояться, что тебя обвинят в расовом преступлении. Никто не сможет доказать его, не имея никаких серьезных аргументов или улик, — внезапно он помрачнел. — Ленхен, ведь это… ужасное происшествие обошлось… без последствий, верно?