На пороге соблазна

Моя пальцы утонули в сильной ладони, когда Лукашин взял меня за руку и чуть притянул к себе. Стараясь не зацикливаться на этом контакте, я позволила Никите повести меня в танце и посмотрела на Диму. Он с непринужденной улыбкой переговаривался о чем-то с отцом, не обращая на нас никакого внимания.

Если до этого меня окружал тонкий запах живых цветов, украшающих нижнюю палубу, то теперь мое обоняние атаковал другой аромат. Откровенно мужской, тяжелый, но ненавязчивый. Я не удержалась и сделала глубокий вдох, с удивлением понимая, что от Лукашина пахнет сложной смесью цитрусовых и древесных нот, которые сглаживались прохладой мяты, ванильной сладостью и бархатистой пикантностью корицы.

Такое ощущение, что я с теплохода перенеслась в шале, где только что к завтраку принесли свежие булочки. Нервно усмехнувшись этой мысли, я подняла голову, чтобы посмотреть на Никиту, и чуть не поперхнулась из-за его изучающего, серьезного взгляда, свойственного скорее маститому ученому, а не молодому парню.

— Нужно поговорить, — напомнил Лукашин.

Я кивнула. Поговорить-то нужно, но все мои силы уходили на то, чтобы подавлять панику от тесной близости с ним. Лукашина было слишком много. Аромат парфюма, темные глаза, считывающие мои эмоции, горячие ладони — одна на талии, другая уверенно сжимала мою руку — и жар мужского тела, которому ткань платья не преграда. Словно я превратилась в крепость, у стен которой замерли войска неприятеля. И они одновременно наносят один сокрушительный удар за другим, а мне только и остается, что молиться и надеяться на давние укрепления.

— Ты. Хотела. Поговорить, — вновь повторил Никита. — Начинай.

— Не здесь, — нашла я в себе силы выдавить хоть что-то.

— Почему? — наигранно удивился он, резко развернув меня под аккорд гитары. От неожиданности я чуть не запуталась в подоле платья. Нестерпимо захотелось всадить шпильку в носок начищенной мужской туфли. Интересно, от такого Лукашин утратит свою невозмутимость? — Как тебе песня, Амели? Кстати, ты знаешь французский? Моя мама преподает этот язык, я кое-что в нем понимаю, ты в курсе?

На миг мне показалось, что в черных зрачках, позади моего крошечного отражения, мелкнуло адское пламя.

— J’arrive, j’arrive, j’arrive, — тихо пропел Лукашин, продемонстрировав и хорошее произношение, и идеальное попадание в ноты. — Перевести для тебя, Амели? J’arrive, j’arrive, j’arrive.

Меня бросило в жар, и это не укрылось от Никиты. Вряд ли бы он смог не заметить мои пылающие щеки, виной чему стало не смущение, а злость. Она закипала в груди каждый раз, когда мое общение с Лукашиным длилось дольше нескольких секунд. Но сегодня меня сбивал с толку тот факт, что мерзавец не отвечал на эту злость. И это пугало больше, чем все наши стычки вместе взятые.

Клим однажды сказал, что если ты берешь человека за горло, а улыбается он, то контроль за ситуацией точно не в твоих руках. Холодная отстраненность Лукашина била по нервам похлеще всех триггеров, угрожала и парализовала.

Мне следовало рассуждать трезво, не бояться отвечать и не вестись на эти завуалированные запугивания. Но низкие ноты хриплого голоса не позволяли собрать мысли в кучу, а Лукашин этим нагло пользовался. Притянув меня поближе к себе под очередной аккорд, Никита чуть наклонился, коротко выдохнув. Я почувствовала, как на мгновение сжались его пальцы на моей талии. В попытке отстраниться я сместила ладонь с его плеча, мазнув по лацкану пиджака, и едва не потеряла равновесие, делая шаг назад.

— Лукашин, прекрати, — дрогнувшим голосом огрызнулась я, на что получила в ответ невинное выражение лица и тихий смех.

— Резкая, — протянул он мою фамилию, смакуя каждый слог. Взяв секундную паузу, он позволил ощутить, как буквы легли поверх той тихой бури, что сгущалась сейчас между нами. — Убери с лица испуг. Я не стану набрасываться на тебя посреди танцпола. К слову… Мне следует извиниться.

Один из каблуков противно скрипнул по дереву пола, но за громкой музыкой этот звук остался слышен только мне с Никитой. Мое дыхание сбилось от неожиданности последнего заявления Лукашина, я потрясенно посмотрела на него, не в силах ответить.

— Мне не стоило валить тебя на пол и пытаться поцеловать. Не знаю, что на меня нашло. Какой-то дурацкий импульс. — Никита усмехнулся. — Или инстинкт.

Я на мгновение поджала губы, переваривая услышанное. Извинения Лукашина настораживали, я не совсем понимала, с какой целью он это делал. Хотел усыпить мою бдительность? Успокоить меня? Или загнать в угол, чтобы затем нанести сокрушительный удар, воспользовавшись моей растерянностью?

Пока я молчала под скрип шестеренок в моей голове, Никита заставил меня сделать несколько шагов, подталкивая к одной из дверей на верхнюю палубу. Прохладный воздух заставил вздрогнуть. Лукашин изящно поклонился, рукой приглашая меня ступить на лестницу, ведущую наверх. Я повела плечами, бросила осторожный взгляд через плечо, чтобы убедиться, что наше с Никитой исчезновение осталось незамеченным, и послушно застучала каблуками по металлическим ступенькам.

На верхней палубе тоже играла музыка, но из колонок и гораздо тише. Тусклый диск закатного солнца уже целовал водную гладь, поэтому организаторы мероприятия обеспечили искусственное освещение теплохода, растянув длинные гирлянды с крупными лампочками. Между столиками под белоснежными скатертями сновали официанты, угощая гостей закусками и напитками. На носу теплохода собралась группа мужчин, и я поморщилась от тяжелого табачного аромата, который принес ветер.

Лукашин бросил быстрый взгляд на мужчин и кивнул в ответ на улыбку одного из них. Затем развернулся и двинулся к корме, которую облюбовали несколько парочек. Мне оставалось только последовать за ним.

Удалившись от толпы, мы остановились у перил. Я нервно сжала их металл, холодивший пальцы, и вздрогнула, когда на мои плечи опустился пиджак. Порывы речного ветра столкнулись с плотной тканью и отступили, а у меня закружилась голова от неожиданно усилившегося аромата парфюма Лукашина.

— В следующий раз выбивай из мужчины не только платье, но и полушубок или манто, — с тихим смешком произнес Никита. Прислонившись поясницей к перилам, он достал из кармана пачку сигарет и, щелкнув дорогой зажигалкой, закурил. — Надеюсь, теперь ты способна говорить?

— Спасибо, — посчитала я нужным поблагодарить его за пиджак. Теперь, когда Лукашин стоял в паре метров от меня, мое сознание не тряслось в панической агонии, а сердце вернулось на место и постепенно замедляло свой бег, выравнивая ритм. — Клим передал мне твой ультиматум.

— Но машина все еще у тебя.

— Да, — подтвердила я, пусть в голосе Никиты и не было вопросительных ноток. — Я не избавлюсь от нее.

— Тогда я возвращаюсь к Авдеевым и выкладываю все, что успел узнать про тебя.

— Лукашин…

— Да, я уже слышал про то, что ты найдешь, как все объяснить. И я бы продолжал в это верить, если бы несколько минут назад не наблюдал твой страх. Возможно, присесть на уши Диме у тебя и получится, но Авдеев-старший не столь наивен и глуп.

— Я не скрываю ничего ужасного!

— А это не мне решать. Некоторым людям достаточно того, что ты вообще что-то скрываешь, Резкая. В отношениях важно говорить правду и доверять друг другу, — издевательски прогундосил Лукашин. — Не слышала о таком?