На разных берегах (Часть 1). Жизнь в Союзе (Часть 2). Наши в иммиграции
Шрифт:
К гипнозу я относился скептически ещё со студенческих лет в медвузе, где учился на хирурга. У нас состоялся долгий и довольно нелицеприятный разговор. Знаете, когда спорят два врача (хотя тут я был пациентом) – это всегда ужасно. Я дошел до того, что назвал все эти психотерапевтические штучки чуть ли не шарлатанством. В ответ в деликатной форме мне указали, что я невежда. В конечном итоге, скрипя зубами, будучи в полной уверенности в бесполезности, я согласился попробовать.
На следующий день, думая, что напрасно теряю время, я постучался в дверь кабинета врача. Из-за стола поднялся и пошел мне навстречу очень пожилой человек. Его приятное интеллигентное лицо украшала профессорская бородка и усы. Пышные седые волосы венчала белая медицинская шапочка. В вырезе белого халата
Тем не менее, агрессивно настроенный, я тотчас выложил доктору всё, что думал о психотерапии”.Кроме того я совершенно уверен, что не поддаюсь гипнозу, так что вся эта затея бесполезна,” – выпалил я в заключение. Услышанное, казалось, совсем не огорчило старика. Он продолжал также дружелюбно улыбаться.
– Я никогда не спорю с теми, кто ко мне приходят, – ответил доктор. – Это не в моих правилах. Кроме того, я вижу, что вы действительно не тот человек, которого можно загипнотизировать. Так что вы правы. У нас ничего не получится. Но у меня к вам одна просьба.
Старик доверительно наклонился к моему уху и перешел на полушепот.
– Как вы видите, я довольно преклонного возраста, и там, – он указал пальцем наверх (этажом выше размещался кабинет главврача), – уже давно хотят отправить меня на пенсию. Если вы сейчас сразу отсюда уйдёте, то там будет повод для нового разговора о том, что старик уже не справляется и ему пора на отдых. А у меня, знаете, внучка учится в институте, и мне нужно её поддержать ещё хотя бы пару лет. Поэтому я вас прошу: мы просто посидим, поговорим, а там – он снова поднял палец вверх, – будут думать, что я работаю.
Мне стало жаль этого милого старикана, да и спешить мне было некуда, и я согласился. У стола друг против друга стояли два больших мягких кресла, мой собеседник опустился в одно из них и жестом пригласил меня сесть в другое. Я сел и сразу почувствовал себя комфортно. Оглянулся вокруг. Большой полированный стол был абсолютно пуст. Ни бумаг, ни чернильниц – ничего. Стены заставлены стеллажами с книгами. В углу на тумбочке – ваза с красивыми, пышными цветами. Тёплый ветерок теребит на окнах кисейные занавески. Всё это совсем не напоминало казённый кабинет врача. Скорее кабинет учёного, в котором было по-своему уютно. Меня охватило чувство спокойствия, позабылось всё, что ещё несколько минут назад вызывало раздражение. Я полностью расслабился.
– Как вы себя чувствуете? – услышал я приятный голос старика. – Вам хорошо?
– Да.
– Вы чувствуете себя комфортно?
– Да.
– Вы чувствуете тепло кресла?
– Да.
– Вам хочется расслабиться, отдыхать, закрыть глаза?
Через несколько минут я, как говорится, отключился. Человек, к которому я пришел с такой неохотой, оказался превосходным мастером своего дела. Нескольких встреч с ним оказалось достаточно, чтобы я бросил курить навсегда. Но это ещё не всё. Наши встречи многое изменили в направлении моей дальнейшей врачебной деятельности. Если будет время и желание, зайдите когда-нибудь ко мне. Поговорим и, может быть, я окажусь вам полезным.
С этими словами собеседник протянул Николаю свою визитную карточку. Надпись на ней гласила: “Профессор Лазарев – психотерапевт”.
1988 г.
ПИТЕР
Уже несколько суток, словно гигантский утюг, то мерно вздымаясь, то проваливаясь вниз, разламывал на двое упругие волны нос могучего корабля, пересекающего Атлантику. Стемнело, и беззвёздное небо слилось с океаном в единстве тёмных и мрачных красок.
На одной из палуб в полном одиночестве стоял невысокий молодой человек. От не столь холодного, но достаточно резкого ветра, не спасал даже высоко поднятый воротник пальто. Но молодой человек не уходил. Он стоял, крепко вцепившись руками в перила, вглядываясь в окутанную мраком бескрайность, словно желая разглядеть
то, что ждёт его там в приближающейся с каждым часом такой же бескрайней, как этот океан, стране.Пётр Большаков возвращался из США в Советскую Россию после учёбы в Бостонском Технологическом институте. В его чемодане лежал новенький диплом, в котором говорилось, что он успешно защитил диссертацию ему присвоено звание доктора по специальности физическая химия.
Закончилось 2-х летнее пребывание в стране, в которой многое в первый момент казалось ему непонятным и удивительным. Но, чем дольше он там жил, тем яснее ему становилось, почему в этой стране так стремительно развивается промышленность, наука и техника, почему она настойчиво отвоёвывает передовые позиции у старушки Европы. Умение много и результативно работать, заинтересованность в результатах труда, деловитость, предприимчивость американцев, их целеустремлённость – всё это сильно отличалось от того, что было на Родине.
Со временем он стал воспринимать как должное минимум затрат времени на бытовые проблемы: утром у дверей своей комнаты он находил заказанные им с вечера продукты. Уходя в лабораторию, у дверей оставлял грязное бельё, а вечером там же забирал отстиранное и выглаженное. Вскоре по прибытии в США он взял в рент практически новую машину, которую сдал, уезжая, заплатив за это умеренную сумму. Каждый вечер он оставлял машину в гараже в 2-х шагах от дома, а утром забирал её вымытой и заправленной бензином. Однажды машина заглохла на улице. Уже через пять минут после звонка подъехал мастер, который устранил неисправность. К хорошему быстро привыкаешь. Все эти бытовые удобства радовали Большакова вдвойне, поскольку они давали возможность уделять максимум времени науке.
Большаков был поражен скоротечностью процесса подготовки к экспериментам и организации самого процесса исследования. Лабораторная установка была создана им за неделю! То, на что дома уходили месяцы, было осуществлено за несколько дней! Это было поразительно! По его заказу буквально на другой день представители разных фирм доставили приборы и оборудование и продемонстрировали их исправность. Не было никаких проволочек и проблем.
Большаков с энтузиазмом приступил к проведению экспериментов. Все операции он осуществлял сам – никаких лаборантов и техников в помощь. Это требовало большего напряжения, зато давало опыт и уверенность в надёжности результатов. В помещении, где была установка, не было даже стула – никаких отвлечений от установки, приборов – работать нужно было стоя, динамично, напряжённо. Зато в комнате рядом: столы, стулья, тишина – всё, что необходимо для расчетов и осмысливания результатов опытов. Продуманность и организованность всего процесса исследований поражала, не могла не импонировать.
Но как быстро пролетели эти два года, в течение которых Большаков подготовил свою диссертационную работу и попутно овладел английским языком. Настал день, когда он пришел попрощаться со своим руководителем – учёным с мировым именем.
– У вас блестящие способности, – обратился к нему седой профессор, – завидное трудолюбие, хорошие руки. Я хочу сделать вам предложение, которого удостаиваются немногие. Предлагаю остаться работать здесь, в этих стенах, со мной. Вы могли бы продолжить начатое направление исследований. Уверен, вас ждёт успех. Что касается материальной стороны, то, думаю, вы в праве рассчитывать на достаточно высокое вознаграждение, которое обеспечит вам хорошую кредитную историю и потому в скором времени вы сможете приобрести жильё и вести достойный вас образ жизни. Боюсь, что совсем другой вас может ожидать там, в России..., - профессор указал на газету, лежавшую на его столе.
Большаков регулярно читал американские газеты. Вначале все, что писалось о ситуации в России, о зверствах НКВД, он воспринимал, как буржуазную пропаганду. Но сообщения становились всё мрачнее, репрессии расширялись, расправы становились всё более жестокими. Такое нельзя было придумать, и Большакову стало ясно, что многое имеет место. Особенно его потрясло, когда в числе репрессированных “врагов народа” были названы имена людей, верность которых делу революции у Большакова не вызывала никаких сомнений.