На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
15 февраля, понедельник.
Сережа Толкачев в разговоре сказал, что его сын питается и имеет в детстве значительно больше, чем он сам в детстве. Вот картинка: «Мясо мы ели лишь один раз в неделю по воскресеньям, все остальные дни — кашу и овощи».
Весь день работал, как машина. Написал рецензию на Машу Лежневу, к ее диплому, и Сашу Родионова. Каким-то образом я их выучил. Маша пишет удивительно просто, но с хитрецой. Она, скорее, не знает, но чувствует жизнь. Ее проза, модель для которой я взял у Елизаветы Ауэрбах, не современна, но читабельна и интересна. Без малейшей потуги стать знаменитой или великой писательницей. Писательницей Маша станет. Саша очень одарен, его грузинский акцент создает в его прозe особый эффект, но в его воспитании очень чувствуется влияние семьи и деда Анатолия Гребнева: он не любит
Был Андрей Москвин, приятель Андрея Полонского. Андрей сейчас опять уехал с нашей легкой руки в Италию преподавать русский. Из университета за столь частые отлучки его освободили. Андрей Москвин живет и работает в Варшаве. Советовался со мной, где бы лучше пристроиться на кафедре славистики. А начинал-то как полонист, уехавший на стажировку для диссертации. Вот так мы сами готовим диссидентов и невозвращенцев. С некрепкими умом и волей, они прельщаются той жизнью, а потом, чтобы оправдать себя, начинают поносить нашу.
В сущности, и Солженицын знает, что он писатель, почти полностью лишенный воображения. Он сейчас на положении Льва Толстого; этому положению надо соответствовать, но соответствовать не получается. Его новая вещь называется «Угодило зернышко промеж двух жерновов». Это, естественно, все о нем. Тоже мне, «зернышко».
Написал письмо Т. В. Дорониной. Это — впечатления от ее спектакля «Лес» и некоторые вопросы по открытию новой специальности.
16 февраля, вторник.
Читал этюды к сегодняшнему семинару. Постмодернизм наложил на нашу литературу мертвенную печать. Никто не хочет заниматься спокойным и медленным текстом. Надо бы было отметить Бойко, но он уже стар; и Харченко, но он слишком молод и еще не наработал вкуса. Те, кто умеют, не видят вокруг; а те, кто видят вокруг, не умеют строить фразу.
Был в общежитии. В новых туалетах стало значительно чище: сработал «эффект метро». Раньше в московском вычищенном и вылизанном метро никто и бумажки не смел бросить.
Вечером позвонила Таня Бек: у нее обокрали квартиру. Вытащили компьютер, телевизор, духи, как ни странно, не нашли 200 долларов, которые у нее хранились где-то в книгах.
Семинар у меня прошел очень удачно. Особенно хороши были Чуркин и Савельев.
Вечером я должен был поехать в Одинцово на благотворительный бал, посвященный Пушкину. Звонила мне об этом сначала Инна Макарова. Прислали билет, пропуск на машину, список приглашенных. В примечаниях значилось: темный костюм или смокинг. И чествования, и обед, и вальсирование. Не было только меню. Посмотрел на список приглашенных, меня в нем не было. Видимо, начали приглашать, когда другие почетные гости стали отпадать. Ой как надоело быть фоном для политиков и деятелей. Не поехал. День завтра тяжелый и ответственный. Институт занимает меня все больше и больше.
В Москве, как и во всем мире, жуткий протест курдов против выдачи их лидера Оджалана. Мы все поддерживаем абстрактный закон и абстрактную демократию. Ведь эта же самая Турция, интересы которой мы сейчас блюдем, все время поддерживает Чечню. С Курдистаном у нее такая же ситуация, как и у России с Чечней. Большая страна не хочет нарушать своей целостности.
Скандал с подписанием договора с Украиной и взрывы в Ташкенте. Новые режимы балансируют.
19 февраля, четверг.
Вчера состоялась защита шести дипломных работ, трое из ребят мои: Маша Лежнева, Саша Родионов и Таня Тронина. Двое последних получили «с отличием». Машенька открыла новую тенденцию на подобных экзаменах: она прочла отрывок из своего романа. К сожалению, я сам не проследили — делала она это не очень отчетливо и по-бытовому. Пятерочку получила бы и она, если бы втихаря от меня кое-что в диплом не вставила. На этой комиссии был Игорь Ляпин — первый секретарь Союза на Комсомольском — и Светлана Дульченко — секретарь приемной комиссии. К сожалению, не был Тимур Пулатов. Я всех их включил в Государственную комиссию. Это моя попытка не только раздать нашим выпускникам союзовские билеты, но и навести мосты между Пулатовым и Ганичевым.
Татьяне Бек вставили в дверь замок, ездил Денис, наш институтский плотник. Татьяна задает вопрос, почему обокрали именно ее, самую бедную в подъезде. Поэтому и обокрали; но еще это означало, что судьба от нее что-то хотела. Как от меня отвела, с кражей Алексеем денег. О его поступке я думаю постоянно. Он не укладывается в мои представления
о человеческой бытовой этике. Значит, эта этика исчезла? Значит, она существует только в моем воспаленном литературном сознании? Татьяна, полупьяная, позвонила вечером и сказала, что я самый лучший человек, потому что единственный сразу же предложил действенную помощь. Как же люди обозлены и изверились, если естественную реакцию руководителя принимают за его исключительные качества.Вечером B. C. рассказала мне, что встретила пьяного хозяина Орбита, прелестного добермана-пинчера, который вечно так носился, будто бежал стометровку, — собака сдохла. Я сразу же почувствовал, что у меня плохо с сердцем.
21 февраля, воскресенье. Для «Труда»:
«Ежели ТВ постоянно рассказывает нам о слухах в коридорах и на кухнях власти, то почему бы и нам в отместку о них что-нибудь не пофантазировать? Ну, например, что старые корифеи начинают пробуксовывать на своей наезженной либеральной колее. Конечно, есть фактор привыкания, но Любимов уже не кажется нам таким обаятельным и новым, Сорокина не каждый раз справляется со своим «героем», Миткова воодушевляется только тогда, когда идет речь о коммуно-фашизме, Сванидзе тасует только собственную колоду персонажей, и все они у него пиковой масти: или Чубайс, или Гайдар. Но грядет смена. Вот уже и Кучер из «Обозревателя» вовсю переиграл хитроумного Евгения с его «Итогами». По крайней мере, воскресный «Обозреватель», где Кучер был талантлив, непредсказуем и отчаян, — это уже если и не явление, то некий обнадеживающий факт «голубого» экрана. Боюсь, что старая мысль демократов — об обществе, которое обновится только со сменой поколений, — действительна и для ТВ. Это общее рассуждение.
Из частных — это прекрасная передача о черновиках Пушкина в субботу по каналу «Культура». В передаче принимал участие наш знаменитый писатель Битов, который так удачно (под аккомпанемент ансамбля) и выразительно проборматывал черновики «Бесов»: «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна…». Но в связи с этим хочу поделиться своим уже не новым впечатлением. Мне почему-то кажется, что грядущий юбилей Пушкина превращается в повод для разнообразных шоу, передач вокруг и по поводу, необязательных речей, незамысловатых карнавалов, в праздник по случаю. Но ведь существуют еще и сами знаменитые тексты, которые хорошо бы поактивнее внедрять в общее сознание народа. В этом смысле предыдущий режим был попоследовательнее. Звучал сам Пушкин в знаменитом исполнении знаменитых актеров. Мы ведь все только клянемся в любви к поэту, а его надо сначала знать. Из знания и придет любовь».
23 февраля, вторник.
Семинар. Рецензии на Эдельмана и Никитину, отправка автобуса в Гатчину. Не забыть бы в дневник, в соответствующее место вставить отказ Минкультуры в финансировании гатчинского фестиваля. Тут же привожу фрагмент меню банкета, чем потчевали на премьере фильма Михалкова «Сибирский цирюльник»: «блины масленые, икра зернистая каспийская, форель гатчинская с листьями салата и клубникой в соусе из обжаренных грецких орехов…» — «МК».
На пресс-конференции Генриетта Карповна очень интересно и достойно говорила о B. C. как о человеке, пробившем этот фестиваль. Это верно: Г. К. схватила за горло городское начальство, а B. C. меня — вот фестиваль и получился.
Открытие состоялось, может быть, удачнее, чем в прошлые разы. Уже не было танцев: детских танцевальных школ, театров моды (последние за свои экзерсисы на сцене попросили деньги), все было академичнее и строже. Выкликали актеров (их было много, и крупных), хотя Ленинград на этот раз, в связи с отсутствием Леонова-Гладышева (с ним и с Титовым Генриетта Карповна тоже в ссоре, и я ее понимаю), присутствовал по-другому. Без мелочевки. Но были Лавров, Трофимов. Ребята устроили из общего фестиваля свой собственный праздник.
Мне пришлось сказать небольшую речь, которую все сочли очень удачной. Я говорил о «частном» фестивале. Это не государственный, как раньше, фестиваль, а частный. Мой, Генриетты Карповны, Вал. Серг., Блинова, губернатора. Мы сделали его через силу, а государство устранилось. Даже те деньги, которые были посланы от имени института, получил за рекламу воды. Копеечка в копеечку.
Коля Романов пел две собственные песни «к проектам фильмов»: «Юнкерам» и «Затмению Марса». Его голос и его пение я люблю. Но лучше бы он не пел. Многие потом подозрительно спрашивали, не мои ли это стихи.