На самых дальних...
Шрифт:
Очнулся Борис уже в палате. Тела своего он не чувствовал. Попытался пошевелить сначала рукой, потом ногой. Было ощущение невероятной тяжести, и побаливала голова. Рядом с кроватью стояла капельница, и от нее к его руке был подведен резиновый шланг. Только он успел прийти в себя, в палате появился Валера. Он сразу заполнил собой всю комнату и громко заговорил, как будто перед ним лежал не тяжелый больной, а друг-приятель в поселковом общежитии.
— Ну, старик, и нагнал ты на меня страху, ей-богу! — гудел Заварушкин. — Был момент: вырубился ты окончательно. Пришлось проколоть твое любвеобильное сердце. Но ты не огорчайся. Твое сердце и таким будут любить, поверь на слово старому холостяку. Вот телеграмма. Читай! — Валера, как фокусник, извлек из-под халата почтовый бланк.
Борис прочел: «Дали погоду тчк Бегу на посадку тчк Целую целую целую…»
2
«Борт
Комариный писк зуммера поднял Земцева с постели. Было три часа ночи. Точнее, три часа семь минут. Старший лейтенант Земцев по давней своей привычке всегда точно фиксировал время. Он был офицером по дознанию, разбирался с экипажами задержанных шхун и, выражаясь языком шахматистов, часто попадал в цейтнот, и потому отношение ко времени у него было особое. Еще он привык просыпаться ровно за секунду до сигнала. Долгие годы службы на границе выработали в нем чувство постоянной готовности, даже когда накануне, казалось, отданы все силы и ничего из себя больше не выжмешь. В спорте это называется суперкомпенсацией, а у них, пограничников, не более чем привычка и чуточку — интуиция.
Быстро одевшись, Земцев бесшумно выскользнул из комнаты, где под боком у жены шумно посапывал его полугодовалый сынишка Дим Димыч, и вышел на крыльцо. Ветер упруго толкнул его в грудь и обдал бодрящей свежестью, но в нем уже не чувствовалось прежней силы. Тайфун убывал. С того момента как дежурный доложил ему: «Японская шхуна в бухте», прошло не более трех минут, а он уже цепко следил за контурами входящих судов. Несмотря на поздний час, бухта, изгибающаяся длинным кривым коленом, была залита ослепительно ярким светом — работали оба рыбокомбината и туковый завод, — противоположный берег и поселок на склоне сопки купались в электричестве.
Первым входил пограничный корабль. Земцев невольно залюбовался его строгими, элегантными обводами. За ним шла японская шхуна, судя по светло-серой расцветке — краболовная. Последней в бухту входила «Диана» — белоснежное судно «Фишинспекшн» [4] .
Земцев застегнул штормовку на «молнию» и зашагал к пирсу. За ним увязались собаки Куська и Шнурок. Проходя мимо казармы, он услышал зычный белорусский говорок старшины Скрабатуна. Тот распекал кого-то в дежурке за нерасторопность, очевидно, пограничный наряд. «…Никоторые слабо просавывают ноги в бруки. Ну-к, быстрей!» «Когда он спит?» — подумал Земцев. В какое бы время он ни поднимался, Скрабатун всегда бодрствовал и ревностно стоял на страже дисциплины и порядка в подразделении.
4
«Рыбинспекция».
Часовой на пирсе вытянулся по стойке «смирно» и доложил Земцеву, что все в порядке. У пирса борт к борту стояли шесть задержанных японских шхун, команды которых содержались сейчас в подразделении в ожидании следствия и суда. Через минуту прибыл Скрабатун с пограничным нарядом. Можно было отчаливать. Земцев прыгнул с пирса на свою разъездную посудину — маленькую верткую шхунишку водоизмещением тонны на полторы — и запустил двигатель. Дизель заработал как часы. Собаки тоже рванулись к шхуне, но Скрабатун их вовремя шуганул. Они обидчиво поджали хвосты и засеменили прочь по деревянным кладям. С пограничного корабля просигналили: «Жду на борт». Старшина отдал швартовы и последним прыгнул на борт. Шхунишка рванулась вперед.
Настроение у Земцева было скверное. Он уже вник в ситуацию и не ждал от нее ничего хорошего. Дело с «Дзуйсё-мару» обещало быть сложным. По опыту он знал: когда посредником в задержании выступает «Фишинспекшн», хорошего не жди, в таких делах, как правило, много тумана. Моряки-пограничники, те работают быстро и четко, не упустят ни единой мелочи. Они берут нарушителей тепленькими, чаще прямо на сетях. Считанные минуты — и осмотровая группа во главе с офицером уже хозяйничает на шхуне: сендо тут же изолируется от команды, рацию — на пломбу, в машинном отделении — часовой. Сговор между командой и сендо в таких случаях практически исключен. Остается определиться на месте, зафиксировать это в протоколе, поднять порядки [5] или отыскать их — и дело с концом. С «Фишинспекшн» другой коленкор. Нет, люди на «Диане» прекрасные, Земцев их хорошо знает — они давние друзья, — и капитана Олега Дымова, которого они с Борей Логуновым в шутку окрестили «капитан, обветренный об скалы», и инспектора Гену Саенко, бесстрашного охотника на медведей, и переводчика, застенчивого паренька Сашу Козлова, и двухметрового гиганта боцмана Ивана Тонконога, человека большой физической силы и редкого добродушия. Все они парни что надо. Но, к сожалению, не искушены в таких тонкостях, как задержание. А отсюда и туман, и масса пробелов, которые ему, Земцеву, приходится потом задним числом восполнять, а это значительно затрудняет дознание. Тогда как времени у него на размышления не так уж много, по закону —
всего двадцать четыре часа. Не доказал вины, явных улик нет — закрывай дело. Выпускай сендо, команду — извините, мол, за ошибку. А в трюме у этих «кротких агнцев» тонны свежевыловленного, парного краба, и налицо все признаки незаконного промысла. Но признаки ведь к делу не подошьешь. Нужно кое-что посущественней. А здесь, судя по всему, пахнет одними признаками, продолжал рассуждать Земцев, направляя свою посудину к левому, подветренному борту пограничного корабля. Задержание произошло приблизительно в 17.20. Пока Ковалев шел в заданный квадрат, прошло часа два-три, время вполне достаточное для того, чтобы команда попыталась спрятать концы в воду. Не зря ведь в радиограмме сказано: «Задержана по подозрению…» Поди теперь разберись.5
Порядок — комплект специальных корзин, которыми отлавливают крабов. В каждом порядке, как правило, 100 корзин, а на шхуне — до десяти порядков.
Отшвартовавшись, Земцев заглушил движок и поднялся на борт. Здесь его уже ждали капитан-лейтенант Ковалев, командир корабля, Дымов и Саенко. Молча, без обычных шуток, пожали друг другу руки и сразу же прошли в кают-компанию.
Подозрения Земцева подтвердились. Журнал промысла «Дзуйсё-мару» бесследно исчез, рация не была опечатана, и сендо не был изолирован от команды до прихода пограничников. Более того, между инспектором Саенко и сендо возник конфликт, который едва не закончился рукопашной. Хорошо, что вовремя подоспели пограничники. С пограничниками японцы ведут себя совершенно по-другому. Каждое слово старшего осмотровой группы для них закон. Порядок был наведен в несколько минут: рация опечатана, сендо изолирован. Но что случилось, то случилось, и упущенного не вернешь.
Земцев спешил быстрее закончить формальности. Акт о задержании был уже готов, выписка из навигационно-вахтенного журнала «Дианы» и схема маневрирования при задержании — тоже. Он, Дымов и Ковалев скрепили документы своими подписями.
Земцев перебрался на шхуну. Дымов и Саенко его сопровождали.
Выстроили команду — со шкипером девять человек. Земцев приказал им взять личные вещи, а когда это было выполнено, осмотрел их и из всего этого хозяйства отобрал холодное оружие, бритвенные лезвия и тетрадь у одного из матросов, совсем молоденького парня. Иной раз личный дневник может рассказать много больше, чем судовой журнал, а это, судя по всему, был дневник. У сендо, крепкого коренастого японца с мрачноватым лицом, он ничего не спросил. Знал — сейчас это бесполезно. Если они успели сговориться, то теперь будут стоять до конца, в этом их единственное спасение. О журнале лова тоже спрашивать было лишним. Он исчез, конечно, неспроста. Земцев приказал Скрабатуну внимательно досмотреть шхуну, а сендо отправить на берег. Нечего ему здесь было делать, его присутствие только смущало команду. Чтобы не терять времени, он велел шкиперу написать объяснительную, в которой подробно изложить обстоятельства их задержания «Дианой» и мотивы захода «Дзуйсё-мару» в советские территориальные воды. А также где и когда был добыт краб, как, обозначены их порядки и где теперь стоят (точные координаты). Сендо увели.
Дымов и Саенко, чувствуя свою вину перед Земцевым, держались в сторонке и помалкивали. Улучив момент, Дымов отвел Земцева в сторону:
— Мы сейчас же выйдем в море, в тот квадрат, и будем искать их порядки. Я знаю их метку: иероглиф «снег», иероглиф «маленький» и буква алфавита хирагана «э».
— Добро, — сказал Земцев. — Хорошо бы что-нибудь найти. Хотя в такую погоду…
Дождавшись, когда будут закончены все необходимые формальности по приему задержанной шхуны и команды, Ковалев пригласил Земцева на корабль и предложил выпить кофе. Они были хорошими друзьями, относились друг к другу душевно, но Ковалев знал, что у Земцева на первом месте дела, а уж потом все остальное. Дима постоянно был стеснен во времени. За три года их дружбы они еще ни разу вволю не наговорились — все на ходу, урывками, в спешке, хотя жили почти рядом, в семи километрах друг от друга: Земцев в поселке Заводском, Ковалев — в Малом.
Разговор за кофе не получался. Земцев был озабочен. Ковалев сочувствовал другу. Дело ему подкинули не из легких.
— Что там с Борей Логуновым?
— Язва. Заварушкин уже сделал операцию.
— Жаль парня, — покачал головой Ковалев. — Он, кажется, ждал жену?
Удивительное дело — любая новость на острове распространялась мгновенно. Здесь знали друг о друге все, и это считалось в порядке вещей.
— Да, утром она придет на «Орлеце», — ответил Земцев. — Через три пятнадцать пошлю за ней машину в Малый. — По обыкновению, он учитывал каждую минуту времени. Он чувствовал его без часов. Обостренный альфа-ритм.
Ковалев проводил его до трапа. В руках он нес увесистый сверток, аккуратно упакованный и перевязанный изолентой. Когда Земцев был уже на своей шхунишке, Ковалев перегнулся через леер и передал ему свой пакет.
— Дима, это обещанная чеканка. Мой тебе подарок ко дню рождения. И поздравляю.
Земцев поблагодарил.
— Только условие, — сказал Ковалев, — вскрой в том случае, если вдруг замучают сомнения. Может, это тебе поможет. Удачи тебе!
— Спасибо, Стас…