На самых дальних...
Шрифт:
3
О задержании судна, нарушившего Государственную границу СССР.
197… г. сентября месяца 8-го дня, место — Южно-Курильский пролив.
«Я, офицер пограничных войск СССР, ст. лейтенант Дубницкий А. И., в 20 часов 05 минут в Ш-43°42?6? сев., Д-146°16?0? вост. произвел задержание судна «Дзуйсё-мару-18», плавающего под флагом Японии и конвоируемого советским рыбоинспекционным судном «Диана»…
Задержанное судно принадлежит Ямомото Тосими. Приписано к порту Нэмуро, № НКГ-11323. Компания «Нэмуро кандзумэ кабусики кайся». Акционерное общество «Нэмуро кандзумэ» («Нэмуро-консервы»). Шкипер судна (сендо) Абэ Тэруо, японец, возраст 40 лет. Команда — 9 человек, все японцы. Никто русским языком не владеет.
Предъявлены
На судне имеются запасы: воды — 1 тонна, топлива — 1,5 тонны, провизии на 3 суток. Судно «Дзуйсё-мару-18» задержано за нарушение границы СССР и по подозрению в незаконном промысле краба в советских водах. При задержании сопротивление не оказывалось, оружие не применялось».
Они шли по узким дощатым кладям без перил, поднятым на полтора-два метра над мелководьем бухты, — вся команда «Дзуйсё-мару» (исключая сендо), часовой, и замыкал шествие Земцев. Японцы с настороженным любопытством рассматривали задержанные шхуны — те, что стояли на плаву еще под своими флагами, и те, чьи воровские набеги к нашим берегам были пресечены много лет назад, и их не пощадили ни время, ни шторма. Над бухтой вставал рассвет, и мрачные останки сгнивших, полузатопленных шхун являли собой зрелище мрачное и жалкое: там торчала над водой покосившаяся рубка, там проржавевшая корма, там обглоданные океаном ребра шпангоутов. Чайки с гортанным криком срывались с этого кладбища. Да, зрелище было не из веселых. Корабли как люди — приятно ли созерцать человека-развалину?
Движение вдруг застопорилось, кто-то из команды впереди сбавил шаг. Земцев торопить не стал: пусть поглядят, это полезно, здорово действует на психику. Ничего, что многие из них здесь не впервые, лишний раз не повредит.
Он изрядно устал за последние сутки. У него была хлопотная бессонная ночь, еще более тяжелым обещал быть день. В полночь он должен принять окончательное решение.
От Ковалева он снова вернулся на задержанную шхуну. Предварительный допрос команды ничего не дал: никто ничего не знал, улов взяли в нейтральных водах, к советскому берегу пришли отстаиваться от шторма, чинить порядки, поврежденные тайфуном. Скрабатун перерыл всю шхуну и ничего не обнаружил, а от Скрабатуна практически мало что можно утаить, работает старшина профессионально. Концы были запрятаны в воду глубоко. Сендо, видно, поработал на совесть. Налицо был сговор команды, как и предполагал Земцев. Обычно, когда их берут тепленькими, команда ведет себя иначе: одни говорят, что ничего не знали, другие — что догадывались о незаконном промысле в советских водах, третьи — что знали, но помалкивали: перечить шкиперу нельзя, потеряешь работу. Теперь же они в один голос всё отрицали. И будут стоять на своем до конца. Земцев достаточно изучил их психологию. Расколоть их будет трудно. В принципе можно, но необходимо время, а его-то как раз у Земцева и не хватало. Двадцать четыре часа на размышления, и точка. Оно уже пошло на убыль, это драгоценное время, с той самой минуты, когда он принял шхуну у пограничников и приступил к дознанию.
Оказавшись в своем кабинете, он же комната для следствия, фотолаборатория, архив и прочее, — стол, два стула, сейф, шкаф для личных вещей задержанных, на подоконнике искусно выполненный из крабового панциря парусник, на стене морские часы и карта, — оставшись здесь один, он вдруг почувствовал, как ему сейчас не хватает Логунова. Земцев посмотрел на часы и позвонил дежурному, спросил, готова ли машина и кто поедет старшим. Ходу «Орлецу» до острова часа три — три с четвертью, но лучше выслать машину заблаговременно: дорога до Малого не сахар. И еще ему хотелось, чтобы старшим ехал непременно лейтенант Белецкий. Парень он интеллигентный, москвич, Тане будет приятно; к тому же он сумеет деликатно подготовить ее к случившемуся.
Да, не приключись с Борисом беды, вдвоем они бы наверняка раскрутили это дело. То ли им еще приходилось! Теперь Борис вне игры, и, по всей видимости, надолго. Одному будет сложно, Земцев это знал. И дело вовсе не в том, что в нужный момент он лишился первоклассного переводчика. Борис тонко чувствовал ситуацию; У него был нюх на запутанные дела. Не раз Земцев был свидетелем тому, как хитроумно построенный Логуновым допрос ставил в тупик завравшихся нарушителей. Без сомнения, Борис обладал талантом детектива.
Они с Логуновым работали по-разному: Борис быстро, легко, словно шутя; ему же необходимо было сначала приглядеться, покопаться в судовых документах, поразмыслить наедине. Логунов вел дознание, будто решал математическую задачу: малейший просчет нарушителя он схватывал мгновенно и, уцепившись, тянул эту ниточку до конца, пока не распутывал весь клубок. Земцеву важен был психологический фон дела — не просто уличить запирающегося нарушителя во лжи и добиться объективных показаний, а подвести его к
мысли сделать эти признания добровольно. От таких дел он получал истинное удовлетворение: значит, ему удалось что-то сдвинуть в человеческом сознании, перевернуть в психологии этих людей — в принципе не преступников, а простых тружеников, оказавшихся волею обстоятельств в безвыходной ситуации.Логунов и он, Земцев, дополняли друг друга. Вдвоем у них хорошо получалось. За Борисом было блестящее знание языка (как-никак иностранный факультет), тонкий аналитический ум, молодость, в конце концов; зато за ним, Земцевым, — терпение и опыт, а это тоже не пустяк.
Земцев пришел в пограничные войска сравнительно недавно, четыре года назад, но уже зрелым человеком. За плечами была большая жизнь: после седьмого класса работал на заводе токарем, потом армия, служил связистом, потом уволился в запас, работал во Владивостоке на Дальзаводе. Заочно окончил школу, юридический факультет университета. Когда предложили служить в погранвойсках, согласился сразу, не раздумывая: где еще себя проверишь как юриста, если не здесь? Язык выучил уже на Курилах, самостоятельно. В принципе этого от него никто не требовал, дознаватель работает в паре с переводчиком, но, чтобы по-настоящему вникнуть в дело, язык надо знать. А Земцев в любое дело, к которому имел хотя бы малейшее касательство, привык вгрызаться основательно. Никто не ведал, чего это ему стоило. Еще будучи радистом, он стал терять слух. Но об этом не узнала ни одна душа, да и сейчас, кроме жены, никто не догадывался. Земцев прекрасно освоил артикуляцию. Вот и язык ему пришлось изучить дважды: сначала фонетику, потом артикуляцию. Правда, с Борисом ему тягаться трудно, но без переводчика он обходится спокойно, японцы пока не жалуются.
Он взял со стола листок бумаги и бегло прочел объяснительную шкипера. Как он и ожидал, ничего существенного в ней не было: обтекаемые фразы, никакой конкретности, сплошной туман. Придется Абэ Тэруо писать объяснительную еще раз, чтобы вспомнить кое-какие детали и подробности из исчезнувшего журнала лова. Он отложил листок и откинулся на спинку стула. Прямо перед ним на сейфе лежал подарок Ковалева. Земцев его не вскрывал. «Интересно, что там удумал Стас? В одном он уже был прав: сомнения меня замучают, как пить дать замучают».
Земцев придвинул к себе тетрадь молодого матроса Мияко Хираси и стал ее листать. Он не ошибся, это был дневник. На первой его страничке, обрамленная незатейливым орнаментом, была вклеена крохотная фотография милой девушки. Записи чередовались неплохими набросками — в разных ракурсах варьировалось личико все той же девушки. Под каждым рисунком стояло ее имя — Ёсико. Что касается самих записей, здесь Земцев, сколько ни старался, ничего не мог разобрать, почти ни одного слова. Видно, у этого Хираси было не все благополучно в школе с чистописанием. Он захлопнул тетрадь и достал из ящика стола сигареты. Земцев курил редко, пожалуй, лишь когда размышлял в кабинете, наедине, вот как сейчас. Это были легкие японские сигареты «Хоуп» («Надежда»). Борис всегда подтрунивал над ним: Земцев, мол, ловит надежду только в одиночку. Дмитрий прощал эти шалости, он многое ему прощал: на Бориса нельзя сердиться, такой он человек.
Он сделал затяжку и закрыл глаза. И почти сразу представил себе картину: пока шкипер заговаривает зубы инспектору Саенко, притворяясь, что не понимает языка цуяку-сан [6] Саши Козлова, радист пробирается в рубку и преспокойно отстукивает на Хоккайдо пару «теплых»: мол, схватили, задержали незаконно, произвол, насилие и прочее. Завтра же сообщение попадет на радио, телевидение, чего доброго, пойдет нота в МИД. Даже если он, Земцев, ничего не докажет за эти 24 часа и шхуну придется отпустить, шуму не оберешься. «А что, такое не исключается, просчет Дымова и Саенко оставить рацию неопечатанной слишком очевиден», — подумал Земцев и решительно стряхнул с себя усталость. Что бы там ни было, сегодня в полночь он обязан принять решение: задержать и возбудить уголовное дело или отпустить с богом на все четыре стороны. Это решение он принимал от имени командира части — пограничного комиссара, и стало быть, помимо личной ответственности и собственного престижа он был в ответе за престиж пограничного комиссара и своей страны, хотя это, быть может, и звучит несколько высокопарно.
6
Цуяку-сан — переводчик.
Нет, он не испытывал робости: сам добровольно взвалил на себя этот груз, а в таких случаях принято говорить, что нет обиды тому, кто сам того захотел. И ответственности он не боялся. Просто хотел реально взглянуть на вещи, ничего здесь не преувеличивая, но и ничего не преуменьшая. Он всегда так поступал, когда дело было сложным и запутанным. А ответственное решение… Что ж, придет время, и он его примет. Без сомнений и колебаний, как это всегда и было. Жизнь научила его простой премудрости — верить в себя и полагаться в трудную минуту прежде всего на свою персону. И надо сказать, что таких минут у него было немало. Взять хотя бы ту, когда он вдруг круто и бесповоротно изменил свою судьбу — на удивление всем, друзьям и близким, решил вернуться в армию…