На сердце без тебя метель...

Кровь Лизы раскаленной лавой текла по венам под тонкой сорочкой (она отчего-то была именно в этом легком одеянии). Дыхание сбилось, стало тяжелым и прерывистым. Удивительное томление крутило и разрывало душу. Она сама не понимала, чего хочет, и отчего такая жажда внутри, что даже губы пересохли.

Лиза все кружилась и кружилась по зале, заставляя подол сорочки вздыматься вверх, обнажая тонкие лодыжки, пока не заметила в одном из зеркал движение фигуры в черном фраке. Остановилась за мгновение до того, как он опустил ладони на ее хрупкие плечи, прекращая эту совсем непохожую на вальс пляску. Сердце пропустило пару тактов, когда его ладони поползли вниз вдоль тонких рук, когда, сжав ее запястья, он взял Лизу в плен своих крепких объятий, прижимаясь к ней всем телом.

Стало обжигающе горячо внутри, когда она почувствовала это требовательное прикосновение мужчины, когда руки, обхватившие ее, случайно коснулись груди, прикрытой только тонким полотном сорочки. Лиза ощущала себя воском под этими руками и губами, медленно скользнувшими по нежной коже шеи, прямо под линией волос. И после, когда губы поползли вверх к виску… Если бы Александр не держал ее в своих объятиях, Лиза бы, верно, упала на пол, настолько мягкими стали вдруг ноги в вихре тех ощущений, что дарили эти чересчур медленные дразнящие прикосновения.

Она чуть повернула голову, пытаясь поймать его взгляд. Или она хотела встретиться с ним губами, которые в этот момент были так близко от ее лица? Александр легко дунул на кожу ее шеи, чуть взметнув волосы, и от этого дуновения по ее телу от затылка до самых пят пробежала мелкая дрожь предвкушения яркого пожара, только разгоравшегося в них обоих. А потом Александр склонился к ее ушку и, чуть прихватив губами мочку, прошептал имя.

Лиза желала услышать его голос, она ждала, что он произнесет одно-единственное имя, но только не то, при звуке которого внутри вмиг все похолодело! И невероятная боль скрутила сердце в сильном спазме. Даже дыхание перехватило от этого приступа, и Лиза стояла в кольце его рук, хватая ртом воздух, словно выброшенная из воды рыба.

Александр провел губами по щеке Лизы, ища ее губы, но в этот раз она не сделала ни малейшей попытки встретить его поцелуй. Потому что он снова повторил имя, разрывающее ее буквально на куски от боли и отчаяния. Напоминая ей о том, кто она такая, и отчего они вместе сейчас…

Лиза попыталась уклониться от его губ, желая только одного — снова забыть о том, что терзало ее рассудок напоминанием. Но Александр не дал ей отстраниться — одним быстрым движением поймал в плен своих пальцев ее подбородок и развернул ее лицо к себе. Да разве могло быть иначе? Кто она против его силы и твердости его желаний?

И был поцелуй, на который Лиза не могла не ответить помимо своей воли. Сладость смешивалась с горечью окружавшей ее реальности. Всполохи страсти тесно переплетались с ледяными нитями отчаяния, чувство безграничного желания принадлежать ему и телом, и душой смешалось с обжигающей ненавистью к нему. За его равнодушие к ее слезам, которые он не мог не чувствовать при поцелуе. За его безразличие к ее чувствам в стремлении взять свое…

Как же безгранично она его ненавидела! И видит бог, как же не желала прерывать этот горько-сладкий поцелуй…

Глава 6

«Странная привычка открывать настежь окна», — проходя через пустынные комнаты, раздраженно подумала Лиза. В очередной раз поежившись, она накинула на озябшие плечи вязаную шаль. Ни в одном доме не было такого обычая — распахивать зимой оконные створки, выпуская на волю натопленный воздух, насквозь пропитанный духом смолки. Лиза привыкла к тому, что еще по осени окна всех домов наглухо заколачивали, иногда оставляя свободной только маленькую форточку. В Заозерном же комнаты проветривались едва ли не каждый день, будто и не зима царила за окном, а жаркое лето. Впрочем, удивительно ли это, принимая в расчет, что хозяин имения совсем не похож на людей, с которыми ей доводилось встречаться ранее?

Пока длился бал, Дмитриевский появился в зале лишь дважды: во время того самого вальса и когда гости предводителя громкими аплодисментами встретили новый 1829 год. За ужином Александр разговаривал мало, изредка бросая на соседей по столу рассеянные взгляды, в которых Лиза без особого труда читала невысокое мнение об умственных способностях собеседников и какую-то странную тоску. Словно он по принуждению находился здесь. Хотя, возможно, так и было, размышляла Лиза по возвращении домой в тиши кареты. Вполне может статься, что Александра тяготила провинциальная простота, к которой он так и не сумел привыкнуть за годы, проведенные в деревне. И будь его воля, верно, никогда бы не покинул столицу.

Минуя очередную комнату анфилады, Лиза взглянула на окна, затянутые причудливыми серебристыми узорами. Вспомнился лютый мороз, что стоял неделю назад на Крещение. И то странное смятение, что охватило ее, когда после службы граф направился вместе с крестьянами и отцом Феодором к ближайшему пруду, в котором заранее прорубили и освятили иордань. Когда Василь, кутаясь в шубу, задумчиво произнес вполголоса:

— Quel insens'e!^[72] В такой лютый мороз…

Лиза тогда с трудом преодолела любопытство, чтобы не обернуться в сторону пруда. Чтобы не увидеть широкоплечую фигуру в рубахе, так отчетливо белевшую в свете ярко горящих факелов на фоне черноты деревьев. Хватило бы ей духу шагнуть в темное жерло проруби, зная, что тут же в тело вопьются сотни ледяных игл? Вряд ли. Она, как и все остальные обитатели усадебного дома, предпочитала снимать с себя грехи, обливаясь водой из иордани в тепле собственных покоев.

Странный человек… Через час после службы в окно своей комнаты Лиза наблюдала, как Дмитриевский возвращается от пруда в распахнутой шубе, которую то и дело пытался застегнуть суетившийся вокруг него старый камердинер. Белизна рубахи на фоне темного меха, широкие шаги, непокрытая голова. Лиза не могла заставить себя опустить занавесь, ясно понимая при этом, насколько заметен ее темный силуэт на фоне тускло освещенного окна. Ей даже хотелось, чтобы он понял, что она наблюдает за ним и, быть может… замедлил шаг?

Un terrible home! Она со злостью отпустила прозрачную занавесь, когда Дмитриевский, не поднимая головы, быстро прошагал к крыльцу и скрылся из вида. Словно и не было ничего вовсе. Словно и не было того горящего взгляда во время вальса… Нет, Лиза не ждала от Александра каких-то особых знаков расположения. Но и с прежней холодностью и равнодушием тоже не готова была столкнуться.

Иногда она уже начинала думать, что все это ей только привиделось. Не потому ли и умолчала о том взгляде, рассказывая мадам Вдовиной о новогоднем бале? Как и о том странном сне, наутро после которого так страшилась найти на своем теле следы горячих прикосновений, настолько реальными те казались. Прикосновений его рук… его губ… О, как же она краснела помимо воли, когда вспоминала о них! И с каким трудом заставила себя перестать ежечасно вспоминать их спустя неделю… Grand merci участнику ее странного и такого неприличного видения за его холод и намеренное уклонение от всяческих встреч с ней! Иначе, где найти силы, чтобы не думать о его губах и руках, когда бы он был так близко?

«Какие грехи пытался так страстно смыть с себя крещенской водой Дмитриевский?» — думала Лиза, стоя в деревянной лохани, пока Ирина трясущимися от напряжения руками готовилась перевернуть на ее голову ушат ледяной воды из иордани.

Вслед за этим вопросом поневоле пришли на ум слова Головнина и его внимательные глаза, когда тот говорил о грехах. Но страх, всколыхнувшийся было при этом воспоминании в груди, тут же смыло водой из опрокинувшегося над головой ушата. Лиза даже завизжала от обжигающей прохлады. А после, как была в мокрой сорочке, шагнула к столику, на котором стоял небольшой образок. Крестясь, бухнулась на колени, мысленно прося прощения за то, что уже было сотворено ею, и за то, что только предстояло совершить.