На сердце без тебя метель...

Он даже не повернул головы к Борису. Быть может, кого другого это и задело бы. Тем более даже стул Дмитриевского был развернут от стола к окну, а значит, едва ли не спинкой к Головнину, по-прежнему занимающему свое место. Но Борис знал, что подобное поведение означало абсолютное доверие графа к своему собеседнику. Когда нет пристального внимания с его стороны за жестами и фразами. Когда взгляд, пусть и из-под полуопущенных ресниц, не прикован к vis-a-vis.

— Удивительное дело, — повторил Александр. — Такой явный интерес с твоей стороны… А ведь столько времени прошло с того дня, как мы с тобой клялись всегда держать ум ясным, а сердце холодным. Настолько кровь взыграла, что на такой риск?..

— Помилуй бог, Александр Николаевич! Ты бы сам себя послушал, право слово! — усмехнулся Борис. Маленькая ложечка, то и дело путешествующая из одной ладони в другую, выдавала его легкое волнение. — Сам-то как думаешь? Способен ли я под такой удар девицу? С позволения ее матери трактат собственного сочинения о местных землях передал с книгами, а Василь уж и раздул, h^ableur^[131]! Лизавета Петровна, барышня исключительного ума, выказала интерес к истории нашего края. К тому же, сам ведаешь, в хворости разве ж много приятного? Отчего же не доставить ей пусть и малое удовольствие, коли есть возможности на то?

— И желание, — добавил Александр, по-прежнему не поворачивая к нему головы. Словно его крайне увлекали резкие движениями ветвей за окном да легкая почти прозрачная завеса снега, которую изредка скидывал с крыши ветер.

— И желание, — честно подтвердил Борис, аккуратно кладя ложечку возле блюдца.

Он решительно поднялся со своего места и в несколько шагов подошел к окну. Но не стал смотреть в тронутое морозом окно, а развернулся к Александру, чтобы видеть его лицо. Потому что Борису несказанно действовала на нервы невозможность ловить хотя бы отголосок эмоций на лице своего собеседника.

— Я не богат, но и бедняком меня сложно назвать. Ты же знаешь, мои сбережения позволяют мне при случае приобрести дом в Твери или ином городе губернии. А то и имение прикупить небольшое с десятком душ. Я — дворянин, пусть и незнатной фамилии. По летам мне давно положено обзавестись семейством, но и старым не назовусь. Не особо дурен собой и умом не обделен. Отчего же не могу быть достойной партией для девицы, как Лизавета Петровна?

— Ты желаешь оставить службу у меня? — поинтересовался Александр таким ровным тоном, что явно взволнованный сейчас Головнин даже разозлился на него за эту безмятежность.

— Ежели ты не против иметь в помощниках персону, обремененную супругой, то я бы предпочел и далее быть при тебе, — ответил Борис. — Я свыкся уже со своим положением и обязанностями. Да и должен признать, что флигель твой весьма удобен для житья…

Он попытался пошутить, да только не вышло — от волнения голос его дрогнул. Но Александр вдруг улыбнулся, и дух напряжения, что царил в комнате до этого момента, сразу же развеялся. Борис тоже улыбнулся ему в ответ, широко и открыто, явно демонстрируя свое облегчение.

— Ты… влюблен?

У них не было секретов друг от друга. Потому Борис не удивился, услышав от Александра столь интимный вопрос.

— У меня нет сильного чувства к Лизавете Петровне, — ответил он после короткого раздумья. — Она прелестна, хорошо воспитана, любезна и скромна. Полагаю, она станет превосходной женой, — и добавил, когда увидел, что взгляд Александра, проникающий в самую глубь его души, открыто выражает сомнение его словам: — Прости меня, но она на самом деле удивительно схожа лицом с Нинель Михайловной. Ты же знаешь, тот портрет… я всегда восхищался им и сожалел, что лишен был возможности видеть воочию образчик истинной прелести, коим являлась твоя супруга. И вот эта девушка… Удивительная насмешка Господа, не иначе! Я не питаю к ней особых чувств, что свойственно питать любовнику к любовнице, но определенно есть нечто… хотя… тебе интересно ли о том, Александр Николаевич?

Головнин заметил, как странно остекленели глаза Дмитриевского во время его сбивчивой и взволнованной речи. И как напряглись челюсти, выдавая недовольство поворотом, который произошел в их беседе.

— Так есть ли интерес? — повторил Борис, вспоминая, как пытался недавно за столом поддеть кузена Василь. И о чем тот открыто говорил при этом.

— Твой вопрос должен быть иным, mon ami, — заметил Александр, не глядя протягивая в сторону опустевшую фарфоровую пару, которую тут же принял из его рук лакей, шагнувший из дальнего угла столовой. Когда тот снова удалился на расстояние, позволяющее собеседникам говорить без опаски быть подслушанными, Александр продолжил:

— Есть ли у меня интерес получить вместе с очаровательной барышней ее не менее интригующую maman в сродники? Нет, таков интерес есть только у тебя. Так что, тебе и карты в руки!

— Но ты послал ей подарок! — не сдержался и чуть повысил голос Борис.

— Я послал ей подарок, — повторил его слова Александр и добавил: — И не имею ни малейшего намерения давать кому-либо в том отчет.

— Ты понимаешь, к каким толкам могут привести твои поступки? Я ведь говорил тебе, когда ты только заявил, что отдашь курцхаара Вдовиным. И Василь не преминул тронуть имя Лизаветы Петровны… Нынче за завтраком после его неприятных намеков я даже подумывал реже бывать в доме и, может статься, покинуть усадьбу, лишь бы не бросить тень на ее renomm'ee. Но что мой знак внимания в сравнении с твоим выжленком?

— Ты становишься старым брюзгой, mon cher ami, — иронично заметил Александр, словно не обращая внимания на упреки друга.

— А ты становишься слишком циничным! — резко парировал Борис. Он редко выходил из себя, но нынче ярость отчего-то с каждой минутой разгоралась в нем все жарче. — Будто годы, что ты провел здесь, сделали тебя только хуже. Я вполне допускаю, что в Заозерном для тебя смертная скука. Но видит бог, так шутить с людскими судьбами! Ты запретил Василю даже думать о женитьбе на Лидии Ивановне, когда тот умолял тебя дать разрешение, а ведь твой кузен любит ее!

— Он любит исключительно собственную персону, — отрезал Александр, не повышая голоса. — А касательно Лидии Ивановны — имение ее бабки и только. И ты отменно ведаешь о том! Василь не составил бы счастия mademoiselle Зубовой, а только промотал бы ее приданое в столице. Да и потом — он бы, верно, получил отказ. А я не желаю кузену такого срама…

— Откуда тебе было знать тогда о том? Ты ведь тогда даже в глаза ее не видел, как и она тебя. И все могло быть иначе. Или ты все еще не можешь простить? Я уверен, что за это время…

— Tranchons l`a!^[132] С меня довольно отца Феодора с его речами о раскаянии и смирении, о прощении и любви к ближнему. Тот тоже пытается спасти мою душу от адовых мук, да тщетно. Так что — будь любезен…

— О! Изволь! — бросил Борис и после короткого прощального кивка торопливо вышел вон, оставляя своего собеседника в одиночестве и тишине, установившейся в столовой. Только изредка доносились звяканье приборов и стекла из буфетной да сиплое дыхание явно простуженного лакея.