На сердце без тебя метель...
Шрифт:
А еще она думала о том, что впервые совершенно забыла о письме, которого ранее ждала бы с таким нетерпением.
Глава 16
— O bon Dieu! Я уже успела позабыть, каков он может быть… — вдруг раздался удивленный голос Пульхерии Александровны, заставив Лизу даже вздрогнуть от неожиданности. Она-то была уверена, что старушка все это время мирно дремала.
Девушка тут же обернулась, потеряв всякий интерес к прощанию Александра с Зазнаевыми. Пульхерия Александровна смело встретила ее любопытный взгляд и добродушно улыбнулась. Эта улыбка сияла не только в слегка выцветших светлых глазах, но и в лучиках морщинок,
— Он не был таким с той самой поры… — старушка столь многозначительно замолчала, что Лиза сразу поняла, о чем та собиралась сказать.
Уголки губ девушки чуть дрогнули — сравнение с той, что прежде так щедро была одарена любовью Александра, неприятно царапнуло душу.
— Это все от сходства нашего и только, — она рассеянно пожала плечами, при этом всем своим видом выражая заинтересованность и подталкивая свою собеседницу продолжать.
— Вы ошибаетесь, ma ch`ere mademoiselle, — покачала головой Пульхерия Александровна, явно недовольная, что была неверно понята своей собеседницей.
Лиза вдруг испугалась, что старушка сейчас заявит, насколько хороша была покойница в сравнении с ней. И потому поспешила задать вопрос, что так и крутился на языке с момента, когда она впервые увидела портрет Нинель.
— Расскажите о ней… Какая она была?
— О! — Пульхерия Александровна откинулась на спинку канапе, радуясь, что представилась возможность без всяких недомолвок поговорить о прошлом. Теперь, когда она не видела в глазах Alexandre той тени, что заслоняла собой настоящее, можно было выпустить на волю воспоминания, которыми она особенно любила делиться.
— Нинель была всеобщей любимицей. С самых ранних лет она обещала стать истинной прелестницей и разумницей. Так и вышло. В семье ее все обожали, а уж мой брат, покойный Николай Александрович, паче всех. У них были схожие склонности ко всему живому и цветущему. Приезжая в Заозерное, Нинель, на головную боль своей маменьке, целыми днями пропадала в усадебной оранжерее да в питомнике роз, что брат выращивал. С самых юных лет она славилась своей добротой. Приносила в дом и зайцев, что в силок попадали, и птичек с крылами или лапками переломанными. А уж какая щебетунья была… Так и звали ее — птичка, солнышко ясное, голубка…
Пульхерия Александровна облизнула пересохшие губы и потянулась к бокалу с вишневой настойкой, что стоял на столике близ канапе. Сделав изрядный глоток, она блаженно прикрыла глаза и продолжила откровенничать:
— Нинель лелеяли в семье, как прелестный цветок. В особенности ее мать Анна Денисьевна Дубровина. Уж как она ревностно относилась ко всем, кто мог сорвать его, тем самым погубив. А ведь так в итоге и вышло.
Пульхерия Александровна резко замолчала. У Лизы даже мелькнула мысль, что та уснула под расслабляющим действием настойки. Но присмотревшись внимательнее, девушка заметила, что старушка пристально наблюдает из-под полуопущенных век за Александром, который прощался с очередным визитером. Лиза с трудом удержалась, чтобы в который раз не обернуться, завидуя Пульхерии Александровне даже в том, что та так свободно может смотреть в сторону племянника.
— Уже не девочкой, а юной и прелестной девицей, Alexandre впервые увидел Нинель в Заозерном около восьми лет назад, в свой первый отпуск за годы службы. Подозреваю, что чистота ее души привлекла его, как ничто иное. Никто бы не обратил внимания на эту влюбленность: Нинель очаровывала всех и каждого, но всегда оставалась холодна к своим поклонникам, коих даже в деревне имелось изрядно. Ведь у нее не было дороги в счастливое и долгое замужество, все это знали и понимали. Все, кроме Alexandre…
Казалось
ли это Лизе, или голос Пульхерии Александровны действительно с каждым словом становился тише, погружая ее в некий транс. В этом полусне-полуяви Лиза видела прошлое, будто сами стены усадебного дома вдруг решили показать ей развернувшуюся некогда здесь трагедию.В ту пору Александру был без нескольких месяцев двадцать один год. Юная Нинель же только пару лет как покинула детскую комнату в родном имении. Ее редко вывозили даже на уездные увеселения, предпочитая держать вдали от всего, что могло разрушить ее хрупкий мир, в котором царили покой и радость. Мадам Дубровина будто прятала свою дочь за хрустальными стенами в высокой башне. Нинель никогда не было суждено стать женой и матерью — ей втолковывали это с младых лет, да и сама она никогда не стремилась к тому, видя в своих поклонниках лишь добрых друзей. Ровно до тех пор, пока на пути у нее не встал Александр.
Лиза прекрасно понимала, как легко было Нинель влюбиться в Дмитриевского, ведь, судя по рассказам, он всегда с легкостью очаровывал женские сердца. Но при этом и сама Нинель так легко завоевала сердце этого чародея. «Должно быть, она была необыкновенной особой», — со странной ноткой горечи подумала Лиза.
Уже через две недели пребывания в Заозерном убежденный холостяк Дмитриевский, до сей поры не пойманный в сети самыми известными столичными красавицами, просил благословения на брак с Нинель у своего отца. И получил отказ. Александр ожидал такой ответ, но в глубине души все же надеялся на иное. Тогда он решился переговорить с мадам Дубровиной. Но та пришла в ужас и стала кричать, что молодой Дмитриевский воспользовался ее доверием. И, разумеется, решительным образом отказала, упирая не столько на кровную связь, сколько на иную причину невозможности брака.
— Вы сошли с ума, Александр Николаевич! Сошли с ума! — горячилась она. И мерила комнату резкими шагами, то заламывая в отчаянии руки, то неподобающе широко ими размахивая. — Я и подумать не могла, что вы даже мысль допускаете о том. Вы — дядя Нинель! Дядя!
— Я ей родственник пятой степени, а не третьей, — возражал Александр. — Брак меж нами вполне возможен…
— Церковь не благоволит подобным бракам! — не уступала мадам Дубровина. — C’est inceste! Mon oncle[174], я вас прошу, — взмолилась она к хранившему молчание отцу Александра. — Скажите же ему!.. Он погубит ее! Сведет в могилу… Mon oncle!
— Успокойтесь, ma ch`ere, — граф Дмитриевский извлек из кармана своего жилета платок и властным жестом протянул племяннице. Анна Денисьевна смолкла и принялась вытирать мокрые от слез глаза. — У Александра Николаевича горячая кровь равно, как у всех в нашем роду. Это просто порыв. Вскорости (вот буквально на днях, верно, Alexandre?) он отбудет в Петербург, и привычные дни мигом сотрут легкий флер новизны, что вскружил ему здесь голову. И все пойдет своим чередом…
— Нет, ваше сиятельство, — эта короткая реплика Александра заставила остальных удивиться той настойчивости, что в ней прозвучала. — Боюсь, что в данном случае вы не правы…
— Боюсь, что заблуждаетесь вы! — резко оборвал его отец и стукнул об пол тростью, на которую опирался, сидя в кресле. — Своим безумством вы только погубите юную душу. Выпустите из своих когтей маленькую птичку, Александр. La petite oiseau et oiseau de proie ne font la paire![175] И дело не в вашем образе жизни, mon cher fils, вовсе нет, — мягкие отеческие нотки вдруг сменили прежнюю властность голоса. — Дело в вас самих. В вас и в Нинель Михайловне. Потому я запрещаю вам. Коли ослушаетесь, вы лишитесь моей поддержки и моего расположения. Подумайте о том. Хорошенько подумайте, Александр!