На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Знала ли она, каково это понимать, что ты держишь в руках жизнь близкого тебе человека? А значит, бережно несешь в руках и собственное сердце, рискуя оступиться при одном неверном шаге и разбить его на мелкие осколки.
Знала ли она, каково это — испытывать муки голода и холода? Отдавать собственный кусок хлеба ради того, чтобы сохранить эту самую дорогую для тебя жизнь? Продавать себя ради благополучия того, о ком неустанно болит сердце? Что она понимает, эта die Naive[189]?
— Думали ли вы когда-нибудь, meine Lischen, отчего я согласилась принять участие в этом сомнительном предприятии? — глухо произнесла Софья Петровна.
Распознав странные нотки в ее голосе, Лиза резко
— Die Gelder, meine M"adchen, — а потом повторила уже на русском, вспомнив, что Лиза плохо говорит по-немецки: — Деньги. Основа основ в этом мире. Первопричина всех действий и поступков. Вы, верно, догадывались, оттого ведь и не любили меня по первости дней, не правда ли? Да, мне нужны деньги, которые обещаны при благоприятном исходе нашего дела. Мне они нужны как свет, как вода, как самое насущное, что только есть для человека. Потому что эти деньги спасут честь моего сына. А значит, его жизнь…
— Les cartes? — чуть слышно прошептала Лиза, будто боясь спугнуть неожиданное откровение мадам Вдовиной.
— Да, карточный проигрыш, — подтвердила та. — Я вам говорила прежде о моем сыне. Так вот, Вальдемар всегда хотел добиться небывалых высот. Так радовался, когда получил новый чин, позволивший покинуть ряды унтер-офицеров. Но вот только чин не принес ему расположение сослуживцев. Ведь те помнили, и всегда будут помнить, что он всего лишь сын бывшей актрисы из Митавы, а значит, человек не их круга. И какую бы фамилию я не носила, и сколько бы душ не было у его отца (если б те, конечно, на сей день были!), Вальдемар навсегда останется для них сыном бывшей актрисы из Митавы! Он любой ценой пытался стать для них своим, не понимая этих простых вещей. И если он не выплатит долг… О! Если не выплатит этот проклятый долг!..
«Как все сплелось воедино, — думала позднее Лиза, оставшись наедине со своими мыслями в тиши собственной спальни. — Удивительным образом переплелись нити разных судеб в единый клубок, и не распутать этого клубка, не разорвав одну из них. И чья нить должна быть оборвана? Чья жизнь должна быть принесена в жертву? Что было злом, а что добром в этом случае?»
Вопросы, одни вопросы. Даже голова разболелась от долгих размышлений, как следует далее поступить. Следовало бы, конечно, одеться и причесаться, а после спуститься вниз, чтобы не дать угаснуть тому интересу, что толкнул Дмитриевского на поцелуй в буфетной. Потому что только Лизе по силам переломить ситуацию в их с мадам пользу. И в пользу того, кто где-то за несколько десятков или сотен верст выжидал, каков будет расклад сил на игровом поле.
Нужно найти в себе силы и продолжить начатое. Потому что за спиной Лизы незримо стояли тени тех, чья жизнь зависела от того, решится ли она принять имя Дмитриевского. Совесть ее яростно протестовала, напоминая о том, что произойдет после венчания. Разум же настаивал на обратном, возражая, что в ее руках не просто чужие жизни, но и судьба самого дорогого ей человека. И что она когда-то дала обещание сделать все ради благополучной жизни брата.
Что будет, если Лиза откажется от всего? Она совершенно опозорена, а значит, не сможет искать себе место компаньонки или гувернантки даже в провинции. Рано или поздно прошлое ударит в спину. И Николенька… как он отнесется к тому, что его сестра бросила тень на честь их семьи?
Лиза упала в постель, пряча лицо в подушках. Как же хотелось, чтобы снова вокруг была темнота ночи, заботливо прячущая в своих тенях любые очертания. Ничего не видеть. Ни о чем не думать… Истинное благословение нынче! Но когда она закрывала глаза, приходили воспоминания, приносили с собой странные ощущения, воскрешали эмоции, которые
Лиза с готовностью позабыла бы. Если бы могла…Но она не могла. Снова и снова мыслями возвращалась в буфетную, где сильные руки взяли в плен ее тело, а ненасытные губы терзали ее рот, и она сама так жадно поставляла его под эти глубокие поцелуи. И потом снова и снова видела уже не темную настойку, каплями стекающую по ее пальцам, а именно кровь. Алую кровь…
И тогда Лиза принималась лихорадочно ходить по комнате в бесплодных попытках выкинуть из головы эти ужасные мысли.
Пробовала играть с Бигошей, что радостно прыгал вокруг нее. Но в голове постоянно крутилась предательская мысль о том, как хорошо этой невинной Божьей твари, которой движут только инстинкты, как рассказывал отец, и всеобъемлющее чувство любви к своему хозяину. И при одном только воспоминании о собачьей преданности в голове возникали голоса. Они вертелись с бешеной скоростью, переплетаясь и кружа ей голову.
«Я никому не могу доверять, кроме тебя. Только ты, моя душа, не предашь меня, я знаю это, чувствую… только ты не предашь!»
«Помни, ma ch`ere fillette, для человека дворянского сословия нет ничего главнее данного слова. Давши кому-либо его, живота не жалей, а держи его…»
«Дайте мне слово, ma Elise, дайте слово, что никогда не оставите своего брата, что всегда будете подле него ради его жизни и благополучия… Дайте мне слово в том!»
Мадам Вдовина вернулась в отведенные им покои только с наступлением темноты, благоразумно предоставив Лизе возможность побыть наедине со своими мыслями. С некоторой опаской она кликнула девушку из соседней комнаты, чтобы по уже установившейся меж ними традиции обсудить перед сном детали прошедшего дня.
Лиза явилась практически тут же. Спокойная и несколько отстраненная. Слегка бледная, но без явных следов слез на лице, что говорило о том, что страсти, еще недавно бушевавшие в ее душе, улеглись.
— Как вы, meine M"adchen? — ласково спросила мадам Вдовина, а после похлопала по покрывалу, приглашая Лизу присесть рядом. Та без колебаний подчинилась, и Софья Петровна вздохнула с облегчением.
— Ваши страхи и сомнения развеялись или все так же доставляют вам беспокойство? Я бы хотела, чтобы они ушли… Потому что от всех этих мыслей определенно можно потерять рассудок. Не думайте ни о чем, meine M"adchen, положитесь на волю Господню…
— А ежели бы мы попросили денег у его сиятельства? — вдруг с надеждой спросила Лиза. — Мы бы тогда оплатили долги вашего сына…
— И на каком условии мы бы взяли эти деньги, meine M"adchen? Не прибавляйте к нашим преступлениям еще и это! Я предпочитаю получить за труды, а не украсть обманом.
— Даже за такие труды? — изумленно воскликнула Лиза, но мадам Вдовина предпочла промолчать, ласково отводя пряди волос, упавшие на лоб девушки. Ее рука замерла только тогда, когда Лиза проговорила: — Думали ли вы когда-нибудь о том, чтобы открыть всю правду его сиятельству?
Софья Петровна долго молчала, глядя в ее полные неприкрытой надежды глаза, а потом покачала головой:
— Это было бы сущим безрассудством, meine M"adchen. Вы полагаете, что, зная одну сторону нашего Аида, проведали целиком его сущность? Что он поблагодарит нас за честность и отпустит восвояси? У нас на руках подложные бумаги. Это только одно из преступлений против закона, что мы с вами совершили. Каторга, meine M"adchen… это то, что ждет нас в итоге. Потому что едва ли Аид будет милостив к нам и не сдаст властям. Вы уверены в том, что его жалость не умерла вместе с покойницей-супругой? Я — нет! Этот человек не простит предательства. Особенно при том, что позволил себе быть обманутым. Его гордость никогда не простит этого… И мы сейчас, meine M"adchen, на его землях. Целиком в его власти… Кто ведает, что придет ему в голову?