На службе у Изгоя

Откинув полог шатра, я вошел в практически целиком потонувшее во мраке помещение. Лишь спустя пару секунд глаза различили фигуры половчанок, сбившихся на ночь в тесную кучку.

– Дилара!

Подозвав девушку, я указал ей на свой лежак. Степнячка обернулась к матери, но та лишь коротко кивнула ей в темноте. Потупившись, нетвердым шагом она последовала к толстым шкурам, разложенным на земле.

На мгновение меня будто молнией пробило – захотелось взять девчонку, взять грубо, силой, чтобы насладиться ее отчаянным сопротивлением, заведомо обреченным на поражение, и полностью подвластным мне женским телом. Да, я мог бы так сделать, и несколько секунд похоть владела мной, толкая на насилие…

Но быстро осознав, что это именно похоть, бес, разжигающий во мне греховную страсть, что это не столько мое желание, сколько напускное, я пришел в чувство. Нет, девушка мне очень понравилась, понравилась при первой же встрече, при первом же брошенном на нее взгляде. И нет, я не могу сказать, что воспылал к ней сразу сильным, высоким чувством… Да я даже поговорить с ней не могу толком! Но и ломать, насиловать точно не буду. Пока мне достаточно того, что рядом красивая женщина. Пока мне достаточно того ощущения душевного тепла, что я испытываю, когда она оказывается рядом. Особенно теперь, когда Еремей погиб…

Я осторожно лег рядом и, положив руку на тонкую талию, мягко, но властно привлек Дилару к себе. И даже через одежду почувствовал, как сильно напряглось ее крепкое, упругое тело… Но руки распускать не стал, а лишь приобнял ее так, чтобы голова девушки оказалась на моем плече, да принялся гладить по волосам – все так же мягко, неспешно… И все это время смотрел в глаза половчанки, абсолютно черные во мраке шатра.

Я проснулся только утром – этой ночью посты проверял Радей. Свернувшаяся калачиком девушка безмятежно спала на моем плече, но открыла глаза, как только я коснулся ее нежной, теплой кожи, аккуратно погладив щеку.

В них не было страха.

И я не удержался – приблизив к ней лицо, вначале очень мягко, одним лишь легким касанием дотронулся губами до ее губ. Дилара чуть отстранилась, но не рывком, не испуганно, а скорее удивленно. И я вновь прильнул к ней, накрыв губы девушки коротким поцелуем. Половчанка не отстранилась… В этот миг у меня сорвало крышу: властно прижав к себе степнячку, я принялся жарко ее целовать, прикусывая полные, сладкие губы, проникая языком в ее маленький рот. Девушка уперлась руками мне в грудь, попыталась отстраниться – тщетно. Я запустил пальцы в шелковистые, мягкие густые волосы, крепко прижав к себе ее голову и лишь через несколько секунд отпустил, поймав ошалелый взгляд замутившихся дымной поволокой глаз. В нем отразились и отчаяние, и страх, и желание защищать себя, и… и возбуждение.

Лукаво улыбнувшись, я бодро встал и показал девушке язык. Пусть теперь ждет вечера, недотрога половецкая! Ох и напридумывает же она себе!

Шалея от предвкушения еще одной ночи, что я проведу рядом с ней, я вышел из шатра. Меня ждет очередной сложный, наполненный трудами день.

Сегодня ров углубили и расширили наполовину того, чего я хотел достичь, – по крайней мере, сейчас его уже не перемахнет всадник. А заготовщики продолжали резать обреченных животных, разделывать их крупные туши, коптить и вялить. Половчанки вновь несколько часов варили шурпу. Общий прием пищи вечером, и уставшие, практически обессилевшие ратники рухнули спать… Я же, весь день снедаемый каким-то веселым, будоражащим предвкушением, повел половчанку на реку.

К моменту нашего прихода рыбаки уже убрали сети. Подведя Дилару к песчаной отмели, я с улыбкой указал ей на воду, после чего принялся снимать с себя одежду. Девушка чуть отстранилась, видимо ожидая для себя самого худшего, но я со смехом окатил ее брызгами уже довольно прохладной воды, после чего прыгнул в реку. На мгновение перехватило дыхание, но только на мгновение… Кажется, что вместе с потом и грязью студеные волны Дона смыли с меня и боль последних дней, и грехи…

Дилара с минуту стояла на берегу, наблюдая, как я плескаюсь в воде, – умение плавать было сильной стороной не только моей, но и Андерса. И его сухое, жилистое тело легко подстроилось под изученный мною кроль и так же легко удержалось на речной глади, когда я лег на спину.

Подойдя к самой кромке воды, половчанка решилась: взявшись за отвороты длинной рубахи и рывком потянув ее через голову, она подставила лунному свету свое нагое тело. В первое мгновение мне показалось, что белая девичья кожа засеребрилась… От вида длинных, изящных стройных ног, абсолютно плоского живота и тугой, крепкой груди у меня перехватило дыхание. Роскошные волосы степнячки разметались по плечам, ниспадая едва ли не до пупка…

Пораженный красотой Дилары, я вышел из воды, медленно, словно боясь спугнуть, приблизился к девушке. Она лишь прикрыла глаза, смежив длинные, пушистые ресницы. И я вдруг понял, что не хочу обладать ею вот так, по принуждению. Я хочу, чтобы она жаждала меня всем своим естеством так же, как желаю ее сейчас я… И на меньшее я не согласен.

Чуть присев, я обхватил ее за ноги и горячие, крепкие бедра так, что девушка оказалась в моих объятиях, а мое лицо на уровне ее живота, под упругой грудью… И в этот самый миг Дилара неожиданно обвила меня руками за шею, сама прижалась к холодной голове, к мокрым волосам… Как же сладко держать ее – теплую, мягкую, нежную… Чувствуя, как напряглось мое естество, как разошлось по венам жидкое пламя, поняв, что уже не могу сдерживаться, я сделал шаг к реке и опустился в ее холодную воду вместе со вскрикнувшей девушкой.

Стало чуть легче, но только я попытался выпустить половчанку, как она еще сильнее прижалась ко мне, скорее уже испуганно – и оттого еще более крепко. Я рассмеялся, поняв, что степнячка банально не умеет плавать, Дилара ответила застенчивой улыбкой… Это послужило сигналом – я не мог не прильнуть к ее губам, не мог не покрыть их поцелуями. И в этот раз девушка не просто не отстранилась – она ответила. Ответила жадно, страстно, забывшись в долгих, сладостных минутах единения…

Мы целовались, стоя в воде, пока оба не задрожали от холода. И лишь ощутив, как девушку бьет уже крупная дрожь, я вынес ее кажущееся невесомым тело из воды. На берегу я схватил свою нательную рубаху и стал быстро, даже грубо растирать кожу Дилары, лишь бы согреть… Девушка не сопротивлялась. И лишь высушив ее тело, я позволил Диларе одеться, а после оделся сам, натянув порты и рубаху на мокрое тело.

А потом мы бежали к воротам крепости, взявшись за руки и громко смеясь – беззаботно, радостно, счастливо… Будто бы и не было крови, пролитой с обеих сторон, не было русского полона, смерти Еремея, убийства ее отца и расправы над племенем… Но я не думал об этом.

Потому что, кажется, я действительно влюбился.

Глава 5

Июнь 1066 г. от Рождества Христова

Безымянная хазарская крепость

– Андрей! Половцы.

Встревоженный, суровый голос Радея вырвал меня из сладкого забытья. Рывком встав, я сразу потянулся к перевязи с мечом, даже не посмотрев на испуганно вскинувшуюся Дилару.

– Сколько?

– Пока разъезд.

– Ясно… – Выскочив из шатра, я уже привычно для всех заорал: – Десятники, ко мне!

Натренированные моим криком, трое варягов (наиболее опытные воины, которым я и доверил рубак-топорников), а также пятеро русичей-лучников стояли передо мной через две минуты. Впрочем, судя по полному боевому облачению и горящим глазам, новость они узнали еще раньше меня.