На службе у Изгоя

Вечером все в мрачном молчании сидят у котлов. Несмотря на то что первый штурм мы отбили и что моя идея с деревянными заборолами сработала блестяще, собственно и позволив нам выстоять, в глазах воинов читается немой вопрос: почему? Почему мы не оставили замок, не ушли на ладьях, когда показались только первые разъезды? К слову, корабли сейчас весело горят – под вечер к ним спокойно подошла группа степняков, обойдя стены по широкой дуге, и не спеша, с чувством их подожгла. Тягостное безмолвие повисло над поглощающими ужин воинами, уже чувствующими себя обреченными…

– Воевода, а не пора ли нам баб половецких по кругу пустить?

Вопрос задал один из касогов десятка Умира, кажется, его зовут Халидом. Я медленно, очень медленно поставил миску на землю, после чего посмотрел на спрашивающего:

– Тебе, видно, жить надоело?

Касог упрямо встал, с ним поднялось еще четверо горцев из обоих уцелевших десятков.

– Всех разом рубить будешь?!

Слова Халида пышут гордостью и торжествующим гневом, но я лишь рассмеялся:

– Захотел бы порубить – порубил. – И уже более жестко, негромко добавил: – Всех пятерых. Запомни, касог: в походе слово воеводы – закон. И ты будешь его выполнять, даже если тебе грозит смерть.

Горец зло сверкнул глазами. В какой-то момент мне показалось, что он промолчит, однако Халид не удержался:

– А что, один пользовать будешь?! Мы все хотим!

Внимательно посмотрев в глаза говорящему, я секунду помолчал и резко метнул новый топор, за одно мгновение пролетевший разделяющее нас расстояние и вонзившийся горцу в живот. Его земляки вскинулись, но тут же встали и ветераны прошлогоднего похода, которых в дружине больше половины, и встали они за меня! Может, гриди в чем-то и были согласны с бунтарем, но его дерзость в их глазах была чрезмерной, а нанесенное оскорбление – заслуживающим воздаяния кровью. Да и воспоминания о том, как мы рубились с касогами прошлым летом и осенью, все еще свежи в памяти.

– Считаете, что можете оспаривать мои слова? – вкрадчиво начал я тихим голосом, кажущимся в повисшей тишине, однако, едва ли не оглушительным. – Думаете, что можете пойти против и наказания не последует? Вы ошибаетесь. Вы поддержали земляка, не повинующегося мне, что же, теперь ваш выбор довольно прост. Или вы примете смерть сейчас, или… Или можете подождать еще немного и посмотреть, что преподнесет вам завтрашний день. Но я требую абсолютного повиновения, если вы рассчитываете на милость!

Посеревшие с лица касоги начали неуверенно переглядываться, после чего заговорил один из мужчин:

– Воевода, кхм-кхм… – Кажется, он поперхнулся, но прочистил горло и продолжил: – Прости нас, воевода…

– Ладья!!! К берегу причалила ладья! – Крик дозорного на южной стене прервал речь горца.

Сердце мгновенно ускорило свой ритм, я тут же вскочил:

– К оружию! Шеломы и брони надеть! Всем лучникам – на стену! Умир, Могута – к воротам, приготовимся встречать!

Я побежал к стене, опережая стрелков всего на пару шагов. Поднявшись наверх, в первую очередь бросил взгляд в сторону лагеря половцев, но никаких признаков суеты или тревоги не заметил – изредка мелькающие в свете костров силуэты не мельтешат, не бегают. Значит, порядок.

И только после я обратился к реке, действительно разглядев на берегу свою третью набойную ладью, хорошо освещенную пламенем ее догорающих сестер. И также в свете огня отчетливо разобрал вереницу воинов, бегущих от берега к стене. Наши!

– Могута, приоткройте одну из створок!

Я все же решил немного себя подстраховать на случай, если враг решился на какую-то исключительную хитрость, перехватив наш корабль, – хотя сам я в это не верю.

– Никита, если половцы попробуют дернуться, бейте как можно чаще, прикройте наших ливнем стрел! А если вдруг услышите снизу лязг клинков, то без рассуждений бейте по прибывшим с ладьи. Может быть хитрость, понял?

– Да, воевода!

Спустившись к воротам, я на всякий случай достал меч. Но тут же в небольшой щелке между створок показался тот самый седой десятник, встречавший нас перед Белой Вежей и надоумивший напасть на половцев.

Свои!

Глава 6

Июнь 1066 г. от Рождества Христова

Безымянная хазарская крепость

Пятый день после первого штурма

С тремя десятками моих воинов, сопровождавших освобожденных полонников и наших раненых в Белую Вежу, прибыло полсотни дружинников во главе с Добрыней. Старый воин, увидев состояние побывавших под половцами женщин да послушав их рассказов, воспылал к половцам лютой ненавистью. Конечно, повидавший жизнь десятник понимал, что и как происходило в разоренном русском поселении, но одно дело понимать, и совсем другое – воочию видеть людские страдания.

А еще опытный воин был уверен, что крепость попытаются вернуть, – и поднял дружину нам на помощь, несмотря на жесткую оппозицию воеводы Будимила. Но последний сильно потерял в авторитете с нашим прибытием, когда я гласно, перед его людьми, оголил те неразрешимые проблемы, с которыми верный человек Святослава ничего не мог поделать. Так что на призыв Добрыни откликнулись многие, а с собой он взял лишь самых лучших.

Такая помощь была очень кстати и весомо подняла боевой дух уже отчаявшихся воинов. Более того, оказалось, что хитрый беловежский десятник прибыл к крепости еще утром первого штурма, но дальновидно отправил впереди себя разведку. Поняв, что бывший хазарский замок уже в осаде, Добрыня в тот же день вернулся к ближнему русскому поселению и послал из него гонцов по всему Дону с призывом о помощи. Так что наше положение перестало быть безнадежным: теперь есть реальный шанс того, что однажды в тыл половецкого лагеря ударит сборная русская дружина.

Правда, прошло уже четыре дня – четыре очень долгих, жарких дня, наполненных яростными схватками. И уверенность в том, что мы выстоим, равно как и в скором приходе помощи тает с каждым часом…

То, что в крепость прорвалось подкрепление, половцы поняли еще утром, как только увидели на берегу третью ладью. Было бы еще три, и кочевники наверняка не решились бы на штурм! Но была лишь одна – степняки сожгли ее и спокойно вернулись в лагерь. Однако в тот день никто не беспокоил нас – лишь стучали в лесу топоры.

Прошел спокойно и второй день, стало даже немного скучно и одновременно волнительно. Причем недобрые предчувствия усиливались тоской по Диларе, находившейся совсем рядом, но… Но я не мог позволить себе миловаться с половчанкой на глазах у всего отряда. Не сейчас, когда ее соплеменники обступили крепость и я убил своего же воина за желание почувствовать напоследок жар женского тела…

А вот на третьи сутки после первого приступа враг пошел на штурм.

Пошел еще до рассвета, без лишнего шума. Под покровом ночи половецкие стрелки сумели залезть во внешний ров, в какой-то мере он даже послужил им защитой. Но главное – когда на стены по тревоге высыпали мои лучники, не меньше десятка их погибло от внезапно прилетевших вражеских стрел.