На участке неспокойно

Она стояла с камнем в руке до тех пор, пока Садыков не ушел. Потом упала на землю и заплакала. Ей было горько не только потому, что теперь уже окончательно был испорчен праздник. Перед нею снова встало прошлое. Оно напомнило о себе своей жестокостью, которая жгла, будто углями, ее израненную душу.

Наступит ли когда-нибудь этому конец? Сможет ли она опять жить полной жизнью? Сумеет ли победить прошлое?

Позади послышались тяжелые шаги, и кто-то хриплым басом спросил:

— Товарищ, вы не скажете, где находится больница?

Садыков обернулся и, не вынимая рук из карманов,

кивнул влево:

— В конце сквера.

— Благодарю. Я, значит, недавно в Янгишахаре. Приехал из Ташкента. К жене. Во-от. Она работает в этой больнице.

Садыкову словно под ноги налили расплавленный свинец:

— Как ее фамилия?

— Мезенцева.

— Екатерина Ивановна?

— Вы ее знаете?

— Я работаю в больнице, Гафуров, — соврал Садыков.

— Депринцев.

— Соскучились?

— Жена! — многозначительно произнес Анатолий. — Вот принес ужин.

— Ну-ну, давай, старайся… Старайся, — усмехнулся Садыков. — Пчела тоже старается. Жаль, не понимает только, что трудом ее другие пользуются.

— Вам что-нибудь известно о…

— Всем известно, не одному мне, — прервал Азиз. — Тут недавно сидела она с одним милиционером. Парень, видать, не промах… Конечно, ему все дозволено: блюститель порядка!

— Ну, а она-то что? — рванулся к Садыкову Анатолий. — Как она, значит, к нему относилась?

— Известно как. Как все бабы!

Азиз глубоко вздохнул, сделав вид, что ему искренне жаль Анатолия, и, попрощавшись, направился в больницу.

Анатолий, немного постояв, зло швырнул сверток и зашагал к автобусной остановке.

АЛИБИ ЭРГАША

Младший лейтенант Шаикрамов довольно потер руки — ну теперь-то у него имелись достаточно веские улики. Магазинная кража будет раскрыта в два счета. Эти молодчики не смогут выставить свое алиби — он распутает все.

— Эргаш Каримов, Равиль Муртазин, Жора Шоф-ман, — с наслаждением произнес Шаикрамов, останавливаясь посредине кабинета. — Шайка-лейка… Главарь, конечно, Эргаш Каримов. Он, так сказать, уже имеет достаточный опыт: был в заключении. Сидел за воровство. Горбатого могила исправит.

Будто что-то вспомнив, Лазиз поднял палец и, потоптавшись на месте, сел за двухтумбовый письменный стол, заваленный разноцветными толстыми папками.

Что же было известно ему, оперуполномоченному отделения уголовного розыска, о магазинной краже? Какие улики имел он в своем распоряжении? Что заставило его подозревать в преступлении эту компанию?

…Директор магазина — низкий, круглый, как шар, с большой плешью, узкими мятущимися глазами — говорил, бегая по магазину:

— Товарищи дорогие!.. Товарищи? Что же это получается? Как это понять? Пропали самые ценные вещи. Тысяч на двадцать! Это же целое состояние!.. Пожалуйста, пожалуйста, я не буду мешать… Якуб Пана-сович, голубчик, вы меня знаете, я никогда не брал чужого. Всегда работал, как вол. Какой ужас! Какой ужас! Целое состояние! Двадцать тысяч!.. Почти четверть миллиона старыми деньгами!

Автюхович с лупой в руках рассматривал какие-то темноватые пятна, видневшиеся на полу. Когда директор кончил говорить, он на минуту оторвался от своего занятия и, не спуская с директора глаз, спросил с любопытством;

— Волнуетесь, Гани Бахтиярович?

— Как не волноваться! Каждый будет волноваться!

Столько вещей пропало… Вы только подумайте? На такую сумму!

— На какую же?

— Да я же вам уже полчаса говорю: на двадцать тысяч. Это целое…

— Вы же только что зашли. Как вы смогли так быстро определить все? У вас что — электронный счетчик с собой?

Директор засуетился, выхватил из кармана большой клетчатый платок, поспешно вытер разом вспотевшее лицо.

— Все шутите, Якуб Панасович. А мне не до шуток. Я столько лет работаю в торговой сети… У меня уже особый нюх выработался… Эх, поймать бы гадов, которые залезли в магазин, я бы их передушил, как клопов.

— Поймаем, Гани Бахтиярович, — заверил Автю-хович.

— Вот спасибо, вот спасибо! — директор повеселел. — Как там у Маяковского? «Моя милиция — меня бережет!»

— Поэт хорошо сказал — выпрямился Якуб Панасович.

У сторожа магазина, древнего старика, слова пришлось вытягивать клещами. С ним беседовали после осмотра места происшествия.

— Проспали, товарищ Беспалов?

— Я не спал.

— Как же вы не заметили воров?

— Темно.

— Кругом электрические лампочки.

— Если бы солнце.

— Вы кого-нибудь видели около магазина?

— Ночью?

— Ночью.

— Не видел.

— Где вы находились?

— Везде находился.

— В будке?

— Зачем в будке?

— Где же?

— На улице.

— Так всю ночь и провели на улице?

— Зачем всю ночь? Ночь большая.

— Значит, заходили в будку?

— Заходил.

— Надолго?

— Так я часов не имею.

— Судить вас надо. Плохо работаете.

— Вам виднее…

— Вы все-таки вспомните, может быть, кого-нибудь видели ночью около магазина?

Старик долго смотрел на небо, словно на нем было написано то, о чем нужно было ответить, медленно, с какой-то жестокостью скреб заскорузлыми пальцами в бороде.

— Видел, — вяло проговорил он.

— Кого?

— Эргаша Каримова.

— Одного?

— Зачем одного? С дружками.

— С Муртазиным и Шофманом?

— С кем же еще!

— Во сколько часов вы их видели?

— У меня же нету часов. Просил я у нашего директора, так он не дал. Может, вы посодействуете? Трудно без часов.

Рита Горлова сообщила:

— Я слышала, как они говорили о чем-то. Это было часов в десять или одиннадцать вечера.

С нею разговаривал Абдурахманов.

— Вас не заинтересовало о чем?

— Меня больше интересует Эргаш, — бесстыдно заявила Рита.

— Ты смотри…

— Не пугайте, товарищ начальник, не из пугливых… Я могу идти?

— Давно его знаешь? — перешел на «ты» подполковник.

— Кто его не знает, — уклончиво ответила она.

— А все-таки?

— Это допрос?

— Ты в милиции находишься. Не забывай.

— Значит, допрос?

— Мне нужно знать: давно ли ты знаешь Эргаша.

— Допрос, значит… Я его нянчила.