На участке неспокойно

— Пожалуйста, прошу вас, — указал Юлдаш-ака на топчан.

— У тебя здесь, как у аллаха за пазухой, — весело проговорил Лазиз. Он быстро снял туфли и, забравшись на топчан, облокотился

противоположный берег реки, за которой далеко-далеко расстилалось хлопковое поле. По нему, будто кузнечик, двигался колесный трактор. На горизонте, там, где поле сливалось с небом, тянулся вверх острый шлейф пыли — там, должно быть, шла автомашина.

Юлдаш-ака оказался гостеприимным хозяином. Он заставил топчан подносами, на которых, дразня аппетит, лежало столько сладостей и фруктов, что хватило бы на десять человек.

— Ешьте, ешьте! Вы у меня редко бываете. Ешьте, Сергей-ака, — радушно потчевал Юлдаш-ака.

2.

— Расскажи мне о себе, — попросил Лазиз. — О чем вы говорили с Якубом Панасовичем? Разговор с Абдурахмановым меня не интересует. Вчера вечером он такой нагоняй мне устроил, что вспомнить страшно. Его злит, что я не нашел преступников. Можно подумать, что мне это приятно… Ладно, молчу… Рассказывай!

— Собственно, мне нечего тебе рассказывать, — следя за тем, как Лазиз разламывал лепешку, произнес Сергей. — Ты уже все знаешь… Я часто вспоминаю время, когда Якуб Панасович стал начальником отделения уголовного розыска, — задумался участковый, — ты не позабыл, какой он был тогда? Неразговорчивый. Хмурый. Беспрерывно дымил трубкой. В отделе было тяжелое положение. Преступления совершались почти каждый день. Бывший начальник ОУР чуть не плакал. Я знаю, он делал все, чтобы ликвидировать преступность… Только, наверное, одного старания мало. Нужен еще талант.

— Талант и любовь к делу! — вставил Лазиз, стараясь угадать, куда клонил Сергей.

— Сейчас о нашем отделе заговорили, как о лучшем, — тем же тоном продолжал Сергей. — О нас написали в газете. Недавно хвалили на коллегии Министерства. Наверно, занесут на республиканскую Доску почета. Количество преступлений уменьшилось, раскрываемость уже увеличилась вдвое. Я верю, придет время, когда у нас не останется ни одного нераскрытого преступления. Мы поднимем все старые дела и исправим ошибки прежнего начальника уголовного розыска.

— Нам бы раскрыть магазинную кражу — уныло протянул младший лейтенант.

— Магазинную кражу раскроем вместе, это нетрудное дело… В последнее время повсюду, где бы о нас ни говорили, только и слышно имя подполковника Абдурахманова… «Благодаря его умелому руководству…», «В результате его замечательного организаторского таланта…», «Потому что он умеет подойти к каждому человеку…», «Ему не свойственно чувство высокомерия…» Честное слово, меня от этих слов тошнит. Все же это неправда! В том, что наш отдел вышел в передовые, заслуга не одного Абдурахманова, а всего коллектива!.. Хотя, Лазиз, мне кажется, что нас иногда незаслуженно хвалят.

— Ты это брось.

— Нет, Лазиз, я совершенно серьезно говорю. Ты смотри: факты аморальных проступков у нас имеются, нарушения служебной дисциплины имеются, извращения приказов и распоряжений Министерства имеются, нарушения соцзаконности имеются.

— Кто же виноват в этом?

— Рыба гниет с головы, — резко сказал Сергей.

— Я думаю, что некоторую долю вины ты и на себя возьмешь? — лукаво прищурился Лазиз. — Или ты настолько кристально чистый, что тебя не за что ругать? Кстати, ты так и не сказал мне, о чем говорил с тобой Якуб Панасович.

— Не хочется возвращаться, Лазиз, к этому… У меня нет слов, чтобы передать тебе все, что чувствовал я, когда он прочитал мне письма. Я и сейчас еще не в своей тарелке. Помнишь, я как-то ночью разыскивал автомашину, чтобы отвезти в родильный дом жену дружинника Зияева?

— Не забыл.

— Не понимаю, зачем люди клевещут друг на друга? Это я должен был написать письмо в больницу и рассказать о подлости Садыкова.

— Второе письмо от кого?

— От Сары Исааковны, лотошницы. Написала, что я взял под защиту Жана Мороза, который, якобы, пытался обворовать ее.

— Ты же его действительно взял под защиту. Я Мороза знаю. Мне кажется, что зря все-таки выгораживаешь его. Я бы на твоем месте не миндальничал с ним.

— Ты бы на моем месте поступил точно так же, как я, — попивая маленькими глотками горячий чай, уверенно сказал Сергей. — Мороз в сущности неплохой человек. Вся беда в том, что никто из нас ни разу не попытался по-настояшему помочь ему. Он вбил себе в башку, что никому не нужен, и делает, что хочет, даже не задумываясь, хорошо это или плохо.

— Что же ты намерен предпринять?

— Пока не знаю. Во всяком случае, так его не оставлю…

— О чем же вы еще говорили с Якубом Панасовичем? — не отступал младший лейтенант.

— Так, о разных пустяках, — не сразу отозвался Сергей.

— Ты еще не сказал о выпивке у Крупилина. Как к этому отнесся Якуб Панасович?

С поля налетел горячий упругий ветер. Он с шумом ударился о берег реки, зашуршал газетами, разбросан-; ными на старом топчане, который стоял на краю площадки, обжег жаром Сергея и Лазиза. Откуда-то, должно быть с пасеки, белевшей спереди хлопкового поля, донесся приглушенный собачий лай. В воздухе, как марево, повисла негустая серая пелена не то из пыли, не то из мошкары, поднятой с земли ветром.

Неслышно вошел Юлдаш-ака с двумя арбузами и дыней. Сказав, что скоро будет готов плов, он взял ведро, стоявшее под топчаном, почерпнул из реки воду и, не торопясь, начал поливать площадку.

Ожидая ответа, Лазиз думал: «Сказать о том, как он уговаривал самовлюбленного Крупилина никому не сообщать обо всем, что произошло у него в магазине, или не сказать?»

— Так как же отнесся к твоему сообщению Якуб Панасович? Выпорол?

— Было…

— Бы-ло, — скопировал Лазиз Сергея. — Ты только что перечислял недостатки, которые имеются в нашем отделе, и правильно решил — виноват во многом начальник Отдела. Почему же ты не говоришь об этом открыто? Почему ты только со мной поделился своими мыслями?

Разве у нас нет хороших, честных людей, которые по-настоящему болеют за дело? О том, что тебя волнует, ты, в конце концов, мог написать в нашу газету! Я думаю, что это принесло Сы не мало пользы!

— Я понимаю…

— Что ты заладил одно и то же: понимаю да понимаю… Я уже тебе сказал: ничего ты не понимаешь!

Понимал бы — не сидел бы здесь и не ныл, как баба! Противно смотреть на тебя!

— Ну и не смотри!

— Обиделся? Хочешь, я тебе скажу, почему ты не говоришь открыто о недостатках начальника отдела? Ты боишься его! Да-да, не делай, пожалуйста, такие глаза! У кого душа не чиста, тот не очень-то лезет на рожон. Ты бы рад покритиковать Абдурахманова, да у тебя под ложечкой сосет. Своих грехов много. Как бы они не всплыли наружу.