На участке неспокойно

Все переглянулись.

— Вся ниточка будет распутываться с дебоша нашего уважаемого коллеги в кафе. Да, да, с тебя, Депринцев. Заварил кашу, черт бы тебя побрал! — выругался Каримов. Успокоившись, он продолжал: — Чтобы оборвать эту ниточку, надо убрать Айтуганова. Пока Айтуганова, — счел нужным добавить Эргаш. — Тогда и Голикову не несдобровать: его съест Абдурахманов за то, что «на участке неспокойно». Уразумели? То-то.

Эргаш поднял руку, призывая собутыльников к порядку.

— Ти-хо! О последствиях не беспокойтесь: у нас высокий покровитель… Заметет следы. Бросаем жребий, кому идти на дело. Обладатель туза — счастливчик…

Каримов достал колоду карт, отсчитал пять верхних и, подмигнув старым дружкам, бросил их на стол.

— Равиль!

Тот взял карту.

— Азиз!

Садыков схватил очередную.

— Жора!

Шофмана словно кипятком обдали.

•— Ну, — моргнул ему Каримов.

Жорка несмело потянул свой жребий.

— Теперь и я возьму, — сказал Эргаш.

На столе осталась одна некрапленная карта. Это и был туз, предназначенный для Депринцева.

Анатолий посерел. Лицо его исказила судорога. Глаза заметались, как у помешанного.

— Гордись, старик! Тебе выпала великая честь: оправдать высокое звание члена нашей корпорации. Детали— после приема у Черной Змеи. Итак, банкет!

4.

Жорка рывком сбросил с себя одеяло, соскочил с кровати и ошалело зашарил глазами по стенам комнаты. «Где это я?».

Память отказывалась что-либо сообщить. Вчера он выпил море водки и пива. Был ли еще кто-нибудь таким же остолопом, как он? Эргаш, кажется, прикидывался пьяным. Его постоянно настороженные глаза так и прощупывали каждого. Не верил, никому не верил, подлец.

Собственно, были ли у него друзья? Мог ли, например, Жорка назвать его другом? Правда, Садыков все время лебезил перед ним. Однако в этом было больше рабской зависимости, чем проявления товарищества. Так же, пожалуй, вел себя и Депринцев. Тоже еще поэт нашелся, душу из него вон! Оттого, что он читал чувихам, его, Жорку, воротило. Может быть, Равиль был искренне предан Эргашу? От этого человека всего можно ожидать. За деньги он ни перед чем не остановится.

Впрочем, он, Жорка, тоже вылеплен из такого же теста. Разве вчера он не пил и не принимал участия в сборище?

Однако, где же он, черт возьми, находится?

— Эй, есть тут кто-нибудь?

За стеной заскрипели пружины дивана и послышались тяжелые мужские шаги. Жорка съежился, увидев Эргаша, словно это был его самый лютый враг.

— Выспался?

— Где я?

— Не беспокойся, у своих… Похмелиться хочешь?

— Давай.

Эргаш достал из тумбочки бутылку водки, два стакана и тарелку с почерневшей мелко нарезанной колбасой.

Выпили и закусили молча.

— Не забыл вчерашний уговор?

!— Нет,

— Иди домой, проспись… Пока ничего матери не говори. Скажешь, когда человеком станешь. Билет в Самарканд получишь у меня перед отъездом.

У Жорки неприятно заныло сердце. Он только теперь по-настоящему осознал, что предстояло ему сделать. Не лучше ли, пока не поздно, отказаться от всего и — к Голикову?..

— Ты смотри, держи язык за зубами, — напомнил Эргаш. — Чтобы ни одна душа не знала! Доносчиков я не люблю! Ты меня знаешь…

— Не мели чепуху, душу из меня вон! — сделал оскорбленное лицо Жорка.

Жорка пришел домой часов в десять вечера. Днем он побоялся показаться матери в нетрезвом виде и пробродил по городу, пока окончательно не протрезвился.

Сицилия Рафаиловна была не одна. Около нее сидела Галя. Она низко склонила голову, когда вошел Жорка, и сделала вид, что увлеклась фотоальбомом, который держала на коленях.

— Где ты пропадаешь? — спросила мать.

— Ездил в Ташкент, мама, — весело проговорил Жора. — Здравствуй, Галя. Ты давно здесь?

— Тебе не все равно? — Она посмотрела ему в глаза и выбежала из комнаты.

Он поспешил за ней.

— Подожди, — остановила мать. — Ей все известно.

— Что известно? — остолбенел Жорка. он подумал, что Галя знала о готовящемся ограблении магазина.

— О твоей вчерашней пьянке…

Это уже было не так страшно. Пить ему приходилось и раньше, поэтому из подобной ситуации он как-нибудь выберется. Было бы в сто раз хуже, если бы Галя узнала о его подпольных делах.

— Проси прощения, Иуда!

— Ты что?

— Проси на коленях! Она вторые сутки не спит… Не жалеешь меня — пожалей ее…

Жорка шагнул к матери, хотел как-то сгладить вину, но не посмел. — прошел мимо и открыл дверь в комнату, в которую убежала Галя.

Девушка лежала на кушетке вниз лицом, подобрав под себя думку. Она, должно быть, еще не успокоилась — ее тело мелко вздрагивало.

Жорка подошел к кушетке, присел с краю и несмело дотронулся до плеча Гали. Она вздрогнула, спрятала под думку руки и застыла.

— Я больше так не могу, Жора, — проговорила, наконец, девушка.

— Извини меня, Галя… Понимаешь, все так получилось. — не своим голосом заговорил Жорка. — Я не хотел обманывать тебя…

— У пьяниц одна дорога — в тюрьму.

Он убрал руку с плеча Гали, боясь выдать начавшуюся дрожь.

Девушка села, повернулась к нему, взяла в ладони его голову и долго не спускала взгляда с его обеспокоенных глаз. Может, в другой раз он бы не посмел сказать ей то, что сорвалось с его языка, как только она произнесла: «в тюрьму». Сейчас же, боясь упустить время, он торопливо начал рассказывать ей о своих похождениях с Эргашем, о вчерашнем «совещании». Она слушала его, глядя расширенными от страха глазами.

— Значит, ты… вор?

Он начал городить какую-то чепуху, от которой самому было не по себе.

Галя грубо перебила его:

— Замолчи, иначе я тебя ударю! Сейчас же, немедленно пойдем к Сергею Борисовичу.

— Ты что? С ума сошла? Меня же сразу посадят!

— Думаешь, жить в постоянном страхе лучше?

Галя говорила убежденно. Ей было стыдно за Жору

и искренне жаль его. Она была уверена, что без ее вмешательства он не сможет вырваться из рук Эргаша, и старалась сделать все, чтобы разбередить в его душе хорошие чувства.