На все четыре...

Скандал вышел знатный. Таня орала на него и, даже, кинулась с кулаками. Пришлось Немцу оттаскивать ёе от мальчишки. Иначе точно бы поколотила наглеца.

И, главное: все сочувствуют, понимают, но помочь никто не может! Раньше, когда Шиша был на месте, всё делалось чётко и в срок. А теперь каждый только сам за себя отвечает. И всё разваливается. Со сбором урожая Таня просто катастрофически не успевает, хотя все её ребята работают чуть ли не на износ. Газогенератор Винтика третий день стоит заглушенным. Нет дров. И некому их набрать. Винтик ходит, дуется. Чупа со своей прачечной почти не работает. А некому ее подпинывать. Гора грязного белья только лишь растет. Черёма в столовой, оставшаяся за старшую, тоже волком воет. Так вроде и справляется, а как пошли массово закрутки заготоки на зиму варенья-соленья так взвыла. Тяжело. Тоже людей просит.

Все связи между подразделениями нарушились. Единственное, где сохранился относительный порядок, это военные Немца и Эльбы. Все старшие. Но от работ их освободили полностью, а прокормить два десятка старших нахлебников… Вряд ли получится.

Короче: всё было плохо. Как Шиша справлялся с организацией всего быта, понять решительно невозможно. Но как-то справлялся же? А его не стало и всё посыпалось. Таня слышала, порой, разговоры новеньких, что, «вот, а что это сам Шиша ничего не делает? Только сидит с бумажками возится, пишет что-то там, да совещания проводит». А то, что он отладил систему, которая работала как часы, никто не замечал… Пока она работала. А как стала давать сбои, так сразу заметили. И говоруны те сразу языки в жопы засунули. Никто не рвался порулить почему-то.

— Кирза! — к ней заглянула возбужденная Гайка (из новеньких. Из бывших рабов. Одна из двух телефонисток на станции.) — Девчонки с блокпоста у кольца звонили. Там Сова вернулась!

— Как? — подскочила Таня. — А Шиша?

— Только Сова. Отпустили, говорят. Шиша ей свободу выбил, говорят. А сам пока там.

— Как, выбил?

— На арене! Там у восточников бои, навроде гладиаторских, говорят. Вот Шиша в первом бою победил, и Сову отпустили.

— А сам?

— А чтоб его самого отпустили, говорят, весь турнир нужно выиграть. Ещё три боя.

— Где Сова сейчас?

— Там, на блокпосту пока. Её девчонки чаем отпаивают. Фея ей свои шмотки дала, она там почти голая была, говорят. Эльба туда уже полетела. Скоро сюда приведут.

Таня не утерпела. Выскочила на улицу и припустила в сторону кольца. По дороге встретит! Как оказалось, не она одна так решила: в сторону кольца направлялось много народу. Вот проскочил мелкий Русланчик. Только пятки сверкают. Вон пролетели на велосипедах Шрам с Юшкой. А вон Белка с Тёткой тоже спешат параллельным маршрутом.

Сову встретили где-то на полдороги. Её обступила уже довольно внушительная толпа. Все разговаривали. Задавали сотни вопросов (и, похоже, каждый — в сотый раз), кто-то из девчонок плакал, на Сову глазели, как на выходца из царства мёртвых. Пытались прикоснуться рукой, потрогать её.

— Да разойдитесь вы! — сердилась Эльба, расталкивая самых назойливых. — Дайте отдохнуть человеку! Видите же, она еле стоит, а тут вы ещё со своими расспросами. Потом, всё потом.

— Да я отвечу, — слабо улыбалась Сова.

— Ага, а через две минуты ещё кто-нибудь подбежит, и ты опять всё то же самое ещё раз будешь повторять? На те же вопросы отвечать? А потом ещё один и снова всё по новой? Нет уж! Вот вечером общее собрание проведём и всё всем расскажешь. На все вопросы ответишь. А пока — кыш! Разойдитесь. Дайте пройти человеку!

Кирза отстала, так и не подойдя к Соне. Несмотря на то, что поговорить не удалось, она чувствовала заметное облегчение. Да, Сова это далеко не Шиша. Но хоть некоторые из важнейших проблем теперь наверняка начнут решаться. А Шишу обязательно нужно вырывать у восточников. Любой ценой. Любой! Без него анклав, рано или поздно, загнётся. И никакая Сова его не спасёт. Лишь отсрочит неизбежное.

Глава 16

На обратном пути у меня словно ьы свалился камень с души. АгаЮ здоровый такой, не меньше знаменитого Улуру. Всё, теперь я отвечаю только за самого себя и ни за кого больше. Можно совершать более рискованные действия. Мелькнула даже мыслишка попробовать как-то вырубить охранников и выскочить на ходу. Благо лес вот рядом, прям на обочине. Уходи…

Но, увы. Мои охранники были совершенно точно не дураки и подобный вариант они предусмотрели. Руки, прикованные к скобе в потолке (явная самоделка, не предусмотренная конструкцией машины) об этом ясно говорили. Да и пара охранников с боков явно настороже и ожидают от меня чего-то такого. И всё равно я испытывал такой подъём, что будь у меня свободны руки, я бы всё равно попробовал сбежать. Но мне никто не собирался давать даже шанса.

Свое приподнятое состояние я сумел сохранить и по возвращении. Хиросима с Грекой, встретив меня, начали в два голоса меня успокаивать. Я сначала даже не понял — о чём они, зачем? А потом сообразил. Это для меня вчерашний поединок с Герой — адреналиновый шторм, заглядывание в лицо смерти, но и не более того. Для Хиросимы это был ещё и сильнейший удар по психике. Убить человека… Ого! Это для них звучало страшно. Я же ничего подобного уже не испытывал. В моральном плане я был совершенно спокоен. Ничего у меня внутри не дёрнулось от убийства этого парня. Уж, по крайней, мере во снах мне, как Стекляшкин, в первое время, Гера точно прихрдить не будет.

— О чём вы, ребят? — их беспокойство за меня, конечно же, грело, но я поспешил их "успокоить". Ну и попижонить немножко, как без этого. — Этот Гера далеко не первый человек, которого я убиваю. И все эти стадии переживаний я уже давно прошел.

— А скольких ты убил? — с чисто женским любопытством интересуется Сима.

Гм. Интересный вопрос. А действительно, скольких? Ну, первое мое убийство было сразу четверным. Та четвёрка, что пришла меня сжечь вместе со всем моим семейством. А потом приход Немца с его командой в Малиновку. Скольких я тогда убил? Стекляшкин, Ковбой, Чёрный, Крыс, Индус… Пончик тоже умер от ран. Ещё шесть получается. Потом, когда Просветовских оккупантов обстреливал из пулемета в доме Совы… Двоих из них потом так и похоронили. И перестрелка в лесу, когда они на нас с фланга зашли. Там вообще непонятно кто кого и сколько. Все стреляли. Но одного, пожалуй, и тогда можно в свой зачёт записать. Или нет? Короче, я уже и сам со счета сбился.

— Много, — слегка грустно отвечаю, после весьма продолжительной паузы. Больше десятка — точно. То ли двенадцать, то ли тринадцать.

— Ого! — вроде как, даже уважительно протянула девчонка. — А ты сильно переживал после своего первого убийства?

— Да не было у меня первого-то. Первые сразу четверо были… И после этого я пару дней в отключке от потери крови был. Едва выкарабкался тогда. Вот шрам на морду заработал, — я криво усмехнулся, — так что мне тогда не до переживаний было.

— Расскажи? — совсем как моя Ева, выпрашивающая сказку на ночь, попросила Сима.

Ну и я, конечно, рассказал. Не столько даже, чтоб удовлетворить любопытство девчонки, сколько для того, чтобы отвлечь Греку. А он явно волновался. Его соперник по сегодняшнему бою уже известен заранее. И, хотя, сам Грека не подает виду, что волнуется, это всё равно чувствовалось. Он вновь, в который раз уже, повторил, что ему никак нельзя проигрывать. Его дома ждут мелкие. Им без него никак не вытянуть. И ему обязательно нужно побеждать. Он словно самому себе внушение делал. Словно щит эту фразу фразу выставлял. Этим и выдавал своё волнение. А ещё и сам Мосол, чуть ли не впервые за время своего пребывания тут, вышел со своими девками на улицу. Подошёл, рассматривая Греку, словно блюда, приготовленное ему на ужин. Грека ответил ему твёрдым, слегка наигранно-презрительным взглядом, на который тот тонко улыбнулся и тихонечко покивал головой и ушел. А Грека вновь повторил свою мантру, про то, что ему нельзя проигрывать.