Набат-3

Что могут знать о русской идее рожденные папами- юристами, если сам Господь не знает, с чем ее подают?

А суть идеи в том, что некие паи гувииш, месье золо­тарь и господин говночист, дискутируя о высоких матери­ях, перестали заниматься своими обязанностями, дерьме- цо расползлось из края в край, в«хг червячки и разрезвились па просторе, отчего и воротил нос простой люд; вот и стал Костя Райкин Гамлетом, поэт Оссиев кропал стишки не в «Матросской Тишине», а в парламенте, церковь молчала в тряпочку, а президент сморкался в салфетку, а русская скатерть-самобранка отправилась в сказку.

Что делать? — не знали ни Бог, ни царь и ни герой. Так и маялись. Между прокладками «Оби» и этими — с крылышками. Не пытаясь взлететь. И посмердывало от всего этого изрядно.

А ответ прост: чаше мыться надо. Чистый за грязный сто л даже с трижды Ельциным не сядет. Т ак лень-матуш- ка замучила: воды нагреть, мочало намылить, а вдруг в глаза мыло попадет, лучше уж так, немытым. И родные запахи живут!

Судских решительно нажал клавишу интеркома и выз­вал Бехтеренко. Святослав Павлович не ложился с вечера и вошел слегка помятым. Но выбрился и дезодорантом спрыснулся.

— Святослав Павлович, ты давно баньку посещал?

— И забыл когда, — не видел подвоха Бехтеренко.

— Тогда ноги в руки и поехали на Сорокапятку.

— Игорь Петрович, в такой день? — не поверил Бехте­ренко.

— А какой такой день? 11ланета перестанет вращаться? Пять минут на сборы!

Через десять минут джип с Бехтеренко и Судских выб­рался к Окружной, через двадцат ь оседлал трассу. И ничего: ни боевиков со «стингерами», ни пришельцев с бластерами. Сели и поехали без охраны, как отгул за ненормированный рабочий день.

После третьего захода в парилку узнали, что коммуня- чья рыба протестовала слабо, а старушки пе молотили поварешками в кастрюли. Только больно было смотреть на ветеранов, которым государство показало кукиш.

— Нет, мужики, ружья с войны забирать надо. — с укоризной сказал Бехтеренко.

— Тогда но маленькой, — предложил Судских, чем уди­вил Бехтеренко.

1 1робка скрутилась с треском, будто крякнула от блага. После третьей в телевизор не заглядывали вовсе, а спори­ли о работе, как принято у русских мужиков.

В бутылке «Флагмана» оставалось на донышке, когда сообщили: студенты заварили кашу на Васильевском спус­ке, расхлебывать ее повезли в участок человек тридцать студенческой брагии.

— Обкурились на голодный желудок, — предложил вер­сию Бехтеренко. — Забыли про них.

— Забыли, — подтвердил слово Судских. — А жизнь хороша...

— Правильно: о бабах еше не вели беседу.

На Сорокапяткс заночевали. С утра Судских забрался в кущи у родничка и с блаженством слушал осенние шс- поточки берез. Жизнь стала еше лучше, один вопрос свер- бил: до чего же надо отупеть от суеты, чтобы забыть о родстве с природой? Жить бы и жить...

Но на завтра без пяти минут одиннадцать Судских. щеголеватый", в форме со всеми регалиями, двигался но кремлевскому коридору в указанном направлении. Сопро­вождающий чиновник еще при встрече скосился на,три ряда колодок. Красную Звезду и два боевых Красных Зна­мени различил сразу. Откуда бы?.. Генерал бы ответил, но откровенничать с паркетным лакеем не хотелось: за пре­дотвращение вывоза из страны стратегического сырья и возвращение в страну тридцати полотен русских худож­ников, за тонну наркотиков со стрельбой и за пару тонн золота с платиной.

«Я вам, плебеям, до двухтысячного года еще и не то устрою», — посмотрел оп на рядом семенящего лакея с проплешыо.

Возгонкой от него не попахивало, зато гусарской ре­шимостью несло крепко. В кои-то веки в Кремле, так чего мелочиться? Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Так на грудь крест или над головой? А, всс едино! Хоро­шая штука жизнь!

У массивной двери сопровождающий лакей передал Судских другому лакею, лысому, в паричке.

— Аудиенция не более пяти минут, — назидательно сказал он. открывая дверь.

— Осилим, — кивнул Судских и вошел в зал. После посещения Сорокапятки он всегда ощущал прилив сил.

Что должно было произойти, никто не ставил его в известность, по увидеть сидящего в торце длинною стола президента оп не ожидал. Судских замер у двери, прези­денту пришлось повернуть голову. А что сказат ь? По ва­шему приказанию прибыл? Такого пе было. Не брякнуть же — здрасьте...

— Преходи, садись. — сг хзал врастяжку президент. Жест руки и сторону — креста рядом, и рука почти упала на стол.

Судских. пе таясь, разглядывал президента. Глазеть на экран — одно, а видеть живьем — другое. Телевизор отме­чал каждое движение, но скрывал естество, скрадывал и прежде всего безмерную опустошенность лица, словно забыли спять маску с человека и он силился дать знак из- под нес, показать, что жив и хочет жить. Отдельно от мас­ки жили глаза. С хитрецой, многознаюшие.

— Не нравлюсь?

— Нет, — честно ответил Судских.

— А я никому не нравлюсь, —- без обиды согласился президент. — Кто подальше, тот- за полудурка считает, ближние делают из меня дурака... И ломают дурочку, и ломают...

Судских отвел глаза. Шевельнулась жалость.

— Стыдно? — резнул по липу Судских глазками пре­зидент. — Да я тебя не за тем позвал. Нсть и у меня чест­ные помощники. Один такой сообщил, что генерал-лей­тенант Судских, о котором я впервые слышу, не пропустил в Москву бандитов, но омоновцам не отдал. Как понимать?

Говорил он осмысленно, только после двух-трех слов делал паузы, дышал трудно, словно паровоз, тянущий в гору состав. Что ни говори, а президентское звание вну­шало почтительность. Пересилив неожиданную робость, Судских ответил:

— В силу причин посчитал сделать так. Формирование национал-патриотов... Мальчишки, господин президент.

— Ну и правильно поступил, — неожиданно похвалил президент, будто генерал перед ним только что обстоя­тельно доложил о происшествии и обосновал причину своего решения. — Уважаю. Л ты меня? Нет?