Набат
Шрифт:
«Вы дилетанты, а Гуртовой подсунул вам дорогостоящий проект и бесперспективный, обреченный на провал. Не верите?»
С мелком у доски в кабинете Гречаного он в пух и прах разнес план Гуртового и пояснил, как в пух и прах разлетятся благородные начинания вместе со всей финансовой системой России.
Присутствовали самые доверенные соратники Гречаного, так настоял Момот. Влезать в закрома банков подобно вторжению в трансформаторную будку без резиновых перчаток.
— Средства на переселение находили сами люди? — вопрошал он.
— Сами, — подтверждали почти хором присутствовавшие.
— И давали живые деньги. Правильно?
— Правильно.
— Худо-бедно, из карманов и чулков россиян вынули
— Так.
— Для этой кампании Гуртовым был создан пул из самых крепких банков. В названии каждого присутствует слово «русский» или «российский». Люди по-прежнему доверяют этикеткам и о закулисных играх банкиров не знают. А Гуртовой знал. Системой обязательств коммерческие банки повязаны со всей мировой финансовой системой, где железно действует правило ссудного процента, куда и направлялся отток российских денег, согласно прежним договоренностям. Никто не пытался вводить правило паритета, этой лазейкой и воспользовался господин Гуртовой для закладки мины замедленного действия. Люди приносили живые доллары и получали живые рубли. Доллары живьем уходили в чужие копилки, обогащая, кстати, и наши банки, а правительство запускало печатный станок для оплаты взятых перед населением обязательств. Какая бяка росла?
— Инфляция, — неохотно соглашались все.
— Но переселенцы только-только осваиваются, нужны деньги на расширение хозяйства, сельхозмашины, удобрения, на детишек. Значит, опять нужны средства, чтобы затраты в будущем окупились, опять включается что?
— Печатный станок, — уверенно отвечали Момоту.
— Нет, друзья мои, сначала включался подпольный насос мировой банковской системы, а мы были вынуждены запускать печатный. Вот, смотрите. — Момот развернул на доске диаграмму, прихватил ее защелками. На диаграмме лезла вверх кривая инфляции и падала вниз загогулина доходов. — Весь доход от водовода и экспорта съедают обязательства перед иностранными банками и необходимые импортные поставки. А люди выложили до последнего цента подкожные денежки, уехали в село в надежде на лучшие времена, а государство со дня на день скажет: выкручивайтесь сами, денег больше нет. Купил их Гуртовой посулами. И это накануне президентских выборов. Что может случиться в такой ситуации?
Все молча согласились. Момот казался всем злым волшебником, оплевавшим добрую сказку. Что случится? Бунт…
— Правильно. Сработает мина замедленного действия Гуртового.
— Что предлагает господин Момот? — нахмурившись, спросил Гречаный. Он ожидал подобной развязки, но сильна была надежда на стойкое русское «авось». Вот и Тамура дает миллиарды…
— Ответ прост. Провести ревизию деятельности коммерческих банков и установить, какую пользу принес каждый для восстановления России. Бьюсь об заклад, никто из этих зажравшихся епископов банковского бизнеса для подъема России не дал безвозмездно ни копейки, а проедать общее добро с выгодой для себя они помогали резво.
— А дальше что? — с прежним нахмуром спросил Гречаный.
— Лишить лицензий, — простецки ответил Момот.
— А дальше, дальше? — уже откровенно злился Гречаный.
— Боитесь войны с банками? — вкрадчиво спросил Момот.
— Я никого и ничего не боюсь! — вспыхнул Гречаный.
— А зря, — не испугался Момот. — Неподготовленной войны бояться надо. Предлагаю поэтапную кампанию. Сначала одновременная проверка всех банков с арестом активов, а по результатам проверки предложить расплатиться за право называться российским. Цену назначить высокую, и вряд ли эти жмоты на хорошие начинания согласятся. Теперь можно отнимать лицензии и заново создавать всю систему с вхождением в мировую на паритетных условиях. Когда-то надо разорвать порочный круг, созданный фарисеями.
— Создавайте чрезвычайную комиссию и — вперед, — буркнул
Гречаный. Он понял затею Момота и продолжал злиться, что уподобился недогадливому студиозу, сразу не оценил смелого шага. Вот так и Церкви боятся все, непонятно почему. Боятся банки за то, что они не отдают данных напрокат денег? Своих кровных?«А ведь не случайно Христос выгнал фарисеев из храма: свою, мол, создавайте церковь», — улыбнулся этой мысли Гречаный. Со смелостью Момота он и сказал сейчас: деньги на потомство найдем; и пойдут они дальше на врачей и учителей. Надо разрывать круг…
— О Европе, Семен Артемович, вмешался в приятную паузу Гречаного атаман Новокшонов, ответственный за при граничные с Европой территории. — Казачки за неделю человек до десяти участников диверсий на водоводе отлавливают. Что делать?
— Нагаек нет, Анатолий Матвеевич?
— Да пацаны все больше, лет по тринадцать — пятнадцать!
— Пороть вместе с отцами! — разозлился Гречаный: испортили настроение. Судских глянул укоризненно: охолонь.
— Святослав Павлович, — обуздав себя, обратился Гречаный к Бехтеренко, — согласуйте с Советом Европы. Вода им в первую очередь необходима, пусть сами предложат вариант наказания диверсантов. Водовод в сфере их юрисдикции.
— Они их водычку из Дуная и Рейна заставлют пить, — со смехом вставил кто-то.
— Пусть поят, — ощерил усы Гречаный. — Еще вопрос, Святослав Павлович: какую позицию занимает Церковь?
— Так сразу не определить. Выжидают святые отцы, — ответил Бехтеренко.
— А брат Пармен? Он за кого?
— Нейтралитет. И договор наш блюдет.
Чернец Пармен с возведением в сан епископа стал сразу нужным для всех. И Воливач понимал, что недавний монах этот играет первую скрипку в церковных верхах, хотя их музыке, говорят, не обучен. Беседуя с Лемтюговым, Воливач настаивал отрядить к Пармену посланца для беседы с глазу на глаз. Согласится «духовный надсмотрщик России» помочь им, Церковь возвеличится неимоверно. «А если нет?» — вопрошал Лемтюгов.
«Тогда ни вам, ни нам».
Для посылки избрали одного из подручных Лемтюгова. Не верил он ни в Бога, ни в черта, зато выбить дух мог из кого угодно.
В келье Пармена он появился как черт. Костюмчик черный, птичьи лапки рук, ужимки чересчур заискивающие.
— Здравствуйте, отец Пармен.
Пармен не испугался вторжения «сынка», не удивился его наряду и повадкам. Монах не может говорить, что незваный гость хуже татарина и права гнать в шею не имеет.
— Мир вам, — ответил он и добавил для прояснения: — Только не отец я ни братиям, ни мирским. Чернец я.
— Как же вас величать? — явно втирался в доверие пришелец.
«Сильный человек объясняется без ужимок, слабый по углам ужимается, а коварный ужимается для того, чтобы скрыть истинные намерения», — мельком отметил Пармен и ответил:
— Никак не величать. Монаха не величают. Зовите Пармен. С чем пожаловали? Назоветесь?
Пришелец уселся на край тощей кровати, руки спрятал меж колен.
— Зовут меня Иван Сыроватов и пришел я от хороших людей просить помощи.
— Какая помощь надобна? — спросил Пармен и опять мельком отметил: люди с такими повадками — наемные убийцы.
— Истинно верующим людям не по нраву отсутствие патриарха и особенно нововведения властей.
— Как же я могу поспособствовать? — понял Пармен, что гость из людей Воливача и его отказа не примет.
— Вы можете, — вежливо и с нажимом ответил гость. — Истинные христиане хотят, чтобы слуги Божьи сказали свое веское слово по поводу творимых беззаконий в государстве.
— Слуги безгласны, я и вовсе гласа не имею. Прояснитесь как-то.
— Вы скромничаете. Если я скажу, что вас хотели бы видеть во главе Церкви, то вы ответите: саном не вышел и стажем. Посулами смущать не буду, но знать ваш ответ надо.