Начало опричнины

Земельное законодательство 1551 г. означало возврат к традиционной политике Ивана III и Василия III в вопросе о крупнейшем княжеском землевладении. В то же время оно весьма точно отражало взаимоотношения различных течений и группировок в правительстве и Боярской думе. В нем легко обнаружить тенденцию к ограничению привилегий Суздальской и прочей титулованной знати русского происхождения.

 В то же время уложение вовсе не затрагивало удельных владений князей Бельских, Мстиславских, Воротынских и т. д., а также громадных земельных богатств старомосковского нетитулованного боярства, т. е. тех самых групп, которые доминировали в правительстве начала 50-х гг. и играли роль противовеса по отношению к многочисленным потомкам местных княжеских династий Северо-Восточной Руси.

Земельные законы, проведенные вопреки сопротивлению митрополита Макария и осифлян, усилили раздор между ближней думой и официальным руководством церкви.

* * *

Непосредственное влияние на последующие судьбы реформ оказал династический кризис, вызванный болезнью царя Ивана и попытками его двоюродного брата князя Старицкого оспорить право на престол пятимесячного наследника царевича Дмитрия.

События 1553 г. получили различную оценку и истолкование в работах таких исследователей, как С. Б. Веселовский, И. И. Смирнов, А. А. Зимин. С. Б. Веселовский подчеркивал, что основной причиной династического кризиса явилась будто бы сложность вопроса о престолонаследии, запутанного поспешными действиями советников царя. В глазах многих людей Захарьины были недостаточно авторитетны, чтобы предотвратить повторение боярской смуты, неизбежной при малолетнем наследнике. Таким образом, бояре, поддерживавшие Старицких, руководствовались не мятежным духом и не симпатиями к этим последним; «у некоторых, по крайней мере, бояр были соображения государственного порядка, а не только своекорыстные»; замечательно, что ни бояре, ни княжата не использовали кризиса, чтобы добиться уступок в своих сословных и классовых интересах, и князья и бояре — «все препираются и думают только о том, «кому служити» [365] .

365

См. С. Б. Веселовский. Интерполяция так называемой Царственной книги о болезни царя Ивана 1553 г. — Исследования, стр. 281—283.

Противоположную оценку тем же событиям дал И. И. Смирнов. По его мнению, в 1553 г. имел место боярский «мятеж», княжеско-боярская реакция предприняла попытку открыто выступить против политики царя Ивана IV и захватить власть в свои руки. Старицкие готовили государственный переворот, но не решились пойти до конца, потому что реальная сила находилась в руках дворян-помещиков, активно поддерживавших Ивана Грозного.

Считая достоверным рассказ летописи об открытом мятеже в Боярской думе (12 марта 1553 г.), И. И. Смирнов высказывает мнение, что подавление «мятежа» означало тяжелое поражение княжеско-боярской реакции [366] .

366

И. И. Смирнов. Очерки, стр. 264—286. И. И. Смирнов пишет, что опасность заговора Старицких особенно возросла с того момента, когда обнаружился раскол внутри правящего круга лиц между Захарьиными и «блоком» Сильвестра—Адашева. Позиция последних объективно сближала их с боярами-заговорщиками, поддерживавшими Старицких, и означала отступление их от антибоярской политики Грозного.

В исследовании А. А. Зимина те же события получили иную трактовку. «События 1553 г., — пишет А. А. Зимин,— не были ни боярским мятежом, ни заговором. Царственная книга сообщает лишь о толках в Боярской думе» [367] . Вопрос о присягу малолетнему наследнику вызвал резкие споры в думе. «Выяснилось, между прочим, что не хотели присягать князь П. Щенятев, князь И. И. Пронский, князь С. Лобанов-Ростовский, князь Д. И. Немой. Все они ссылались на то, что не хотели быть «под Захарьиными», причем первые трое предпочитали служить князю Владимиру Старицкому» [368] .

367

А. А. 3 и м и н. Реформы, стр. 414.

368

А. А. 3 и м и н. Реформы, стр. 412.

А. А. Зимин без должной критики воспринимает тенденциозный отчет летописи относительно прений в Боярской думе и в то же время не придает серьезного значения сведениям о тайном боярском заговоре. По предположению А. А. Зимина, в дни кризиса Старицкого, возможно, поддерживали бояре князья Ф. И. Шуйский, П. И. Шуйский, А. Б. Горбатый и Ю. В. Темкин-Ростовский. Никаких фактов в пользу подобного предположения автор не приводит, но в дальнейших выводах оперирует им так, будто оно является полностью доказанным. «В ходе событий 1553 года, — утверждает А. А. Зимин, — перед нами отчетливо вырисовываются в составе Боярской думы две группировки: одну представляли ростово-суздальские княжата (Шуйские и их родичи), защитники прав и привилегий феодальной аристократии, другую — выходцы из среды старомосковского боярства и богатых дворянских фамилий, защищавшие правительственную линию на дальнейшую централизацию государственного аппарата и удовлетворение насущных нужд основной массы служилых людей» [369] .

369

А. А. Зимин. Реформы, стр. 414.

Таким образом, истоки династического кризиса А. А. Зимин ищет в столкновении между продворянскими элементами и князьями Шуйскими, лидерами титулованной знати.

Для верной оценки причин и значения событий 1553 г. необходимо критически использовать основной источник, приписки к тексту Синодального списка летописи и Царственной книги. Материал приписок имеет в различных своих частях совершенно неодинаковую степень достоверности. (См. выше, стр. 28—33).

События начального периода династического кризиса изложены в приписке к Царственной книге подробно и в целом достоверно. 1 марта 1553 г. царь Иван занемог «тяжким огненым недугом». Кончины его ждали со дня на день [370] . 10 марта больной утвердил свое духовное завещание, через день ближняя дума принесла присягу наследнику трона царевичу Дмитрию [371] . На 12 марта была назначена общая присяга для всех членов Боярской думы и столичных чинов. Причины, побуждавшие правительство спешить с присягой, были следующими. В случае смерти царя власть в стране переходила к регентскому совету, образованному при пятимесячном младенце царевиче Дмитрии. Бояре Захарьины, возглавлявшие регентский совет, готовились захватить бразды правления в свои руки. Но положение их было довольно шатким. Захарьины не имели прочной опоры в Боярской думе. В глазах высшей титулованной знати они были людьми совсем «молодыми» и худородными. Их стремление «узурпировать» власть вызвало сильное негодование в Боярской думе. Осуждению подверглись не только Захарьины, но и вся царская семья. Недовольные не стеснялись в выражениях по адресу царя. Один из них, боярин князь С. В. Ростовский, спустя полгода после болезни царя, тайно беседовал с литовским послом и приказывал ему многие «поносительные слова» про царя. В частности, он заявил, «что их всех государь не жалует, великих родов бесчестит, а приближает к себе молодых людей, а нас ими теснит, да и тем нас истеснился, что женился у боярина у своего дочер взял понял робу свою и нам как служити своей сестре» и т. д. [372]

370

ПСРЛ, т. XIII, стр. 523. Свидетель царской болезни Курбский пишет, что тот «разболелся зело тяжким огненым недугом так, иже никто же уже ему жити надеялся». (Курбский. История, стр. 206—207).

371

«Государь же повеле духовную свершити, всегда бо бяше у государя сие готово». (ПСРЛ, т. XIII, стр. 523).

372

ПСРЛ, т. XIII, стр.. 237.

В регентстве Захарьиных недовольные бояре усматривали прямое нарушение старинных прерогатив Боярской думы. Многие из них предпочли бы видеть на царском престоле двоюродного брата царя и внука Ивана III князя В. А. Старицкого. Со своей стороны Старицкие пытались использовать благоприятную ситуацию и втайне готовились захватить власть. Подробности заговора Старицких стали известны правительству спустя год во время суда над участником заговора боярином князем С. В. Ростовским. Перед судом ближней думы в 1554 г. Ростовский сделал следующее важное признание. Когда в марте 1553 г. «государь недомогал, и мы все думали о том, что только государя не станет, как нам быти, а ко мне на подворье приезживал ото княгини Офросиньн и от князя Володимера Ондреевича, чтобы я поехал ко князю Володимеру служити, да и людей перезывал; да и со многими есмя думали бояре, только нам служити царевичю Дмитрею, ино нами владети Захарьиным, и чем нами владети Захарьиными, ино лутчи служити князю Владимеру Ондреевичу...» [373] . Заговорщикам удалось привлечь на свою сторону очень многих членов Боярской думы [374] .

373

ПСРЛ, т. XIII, стр. 238, прим. 1—5.

374

ПСРЛ, т. XIII, стр. 238, прим. 1—5.

Но Старицкие не ограничились тем, что тайно вербовали себе сторонников среди боярства. Судя по некоторым их действиям, они подготавливали дворцовый переворот. В дни кризиса Старицкие вызвали в Москву удельные войска и стали демонстративно раздавать им жалование [375] . Когда ближние бояре потребовали у князя Владимира объяснений, тот стал «велми негодовати и кручинится» на них. В конце концов, удельному князю был воспрещен доступ в покои больного царя.

375

Подробнее см. И. И. Смирнов. Очерки, стр. 268. Позже Старицким было воспрещено держать на Москве одновременно больше 108 служилых людей. (Там же, стр. 280—281).

В дни кризиса правительство не располагало полной информацией относительно интриг Старицких, но слухи о заговоре переполняли столицу, и под влиянием их власти поторопились привести к присяге Боярскую думу.

События, происшедшие в Боярской думе 12 марта, получили крайне тенденциозное освещение в приписках к Царственной книге. В думе будто бы был «мятеж велик и шум и речи многия в всех боярех, а не хотят пеленечнику (царевичу Дмитрию.— Р. С.) служити» [376] . Среди общего шума и брани тяжело больной царь будто бы дважды обращался к боярам с увещеваниями. Тех, кто отказывался целовать крест, он убеждал, что присягают они его сыну царевичу Дмитрию, а не Захарьиным. После того Иван обратился к верным членам думы с просьбой спасти его сына от крамольников: «не дайте бояром сына моего извести никоторыми обычаи, побежите с ним в чюжую землю, где бог наставит» [377] . Видя испуг Захарьиных, царь принялся стыдить их: «а вы, Захарьины, чего испужалися? Али чаете, бояре вас пощадят? вы от бояр первыя мертвецы будете! и вы бы за сына за моего да и за матерь его умерли, а жены моей на поругание бояром не дали!» [378] .

376

ПСРЛ, т. XIII, стр. 524.

377

ПСРЛ, т. XIII, стр. 525.

378

ПСРЛ, т. XIII, стр. 525.

Царские речи произвели магическое действие на крамольных членов думы: «бояре все от того государского жестокого слова поустрашилися и пошли в переднюю избу (крест.— Р. С.) целовати» [379] .

Ближайшее рассмотрение обнаруживает ряд противоречий в летописном рассказе. Утверждение насчет мятежа в думе автор летописи не смог подтвердить ни одним конкретным фактом. Во-первых, он не мог назвать ни одного члена думы, который бы отказался от присяги наследнику. Во-вторых, из его собственного рассказа с полной очевидностью следует, что прения в Боярской думе в день присяги носили вполне благонамеренный характер.

379

ПСРЛ, т. XIII, стр. 525.

Перед началом церемонии боярин князь И. М. Шуйский с полным основанием протестовал против нарушения традиций, принесения присяги в отсутствие царя: «им не перед государем целовати не мочно: перед кем им целовати, коли государя тут нет?» [380] . Протест старшего из бояр носил формальный характер и вовсе не означал отказа от присяги по существу [381] . Причиной недовольства Шуйского и других старейших бояр было то обстоятельство, что руководить церемонией присяги было поручено не им, а молодым боярам князьям И. Ф. Мстиславскому и В. И. Воротынскому. Влиятельный член думы князь И. И. Пронский вслух усомнился в том, что князь Воротынский может приводить к кресту других, поскольку его отец, да и сам он «после великого князя Василия первой изменник» [382] . Но стоило Воротынскому заявить, что Пронский не хочет присягать наследнику, как боярин поспешил опровергнуть его слова и «исторопяся» поцеловал крест [383] . Пронский был одним из самых решительных приверженцев Старицкого, но даже он не осмелился открыто отказаться от присяги наследнику.

380

ПСРЛ, т. XIII, стр. 524.

381

По предположению А. А. Зимина, Шуйский хотел уклониться от процедуры присяги. И. И. Смирнов считает, что выступление Шуйского даже означало прямой призыв к Боярской думе перейти на сторону Старицкого. (А. А. Зимин. Реформы, стр. 411; И. И. Смирнов. Очерки, стр. 272).

382

ПСРЛ, т. XIII, стр. 525.

383

ПСРЛ, т. XIII, стр. 525.