Начало России

Устюжане понимали: если не удержатся, им придется худо. Отбивались девять недель. Но защитники погибали, в городе начался голод. А Косой известил, что он, так и быть, простит Устюг, если его пустят в город и заплатят выкуп. Положение было отчаянным, и воевода Оболенский вступил в переговоры. Князь на виду у всех целовал крест, что не причинит зла ни единому человеку. Хотя Косой был не из тех, для кого целование креста что-то значило. Войдя в Устюг, учинил дикую расправу. Первыми казнил Оболенского и представителя епископа Иева Булатова, за ними тащили на суд местных бояр, купцов, вешали, рубили на части. Ватаги рассыпались по домам, грабили, тешились с девками и молодками, убивали людей, топили в прорубях. Напоследок город сожгли.

В Москву, хоть и с запозданием, дошли тревожные донесения. Василий II разослал призывы поднимать рать. В Псков в это время приехал из Литвы князь Иван Друцкий. Он еще у Витовта славился как великолепный командир. Его вызвали в Москву, щедро пожаловали, назначили главным воеводой при государе. Среди удельных князей прибыл изгнанный из Галича Дмитрий Красный, но Шемяка темнил, замышлял собственную игру. Его двор из 500 бойцов собирался в Угличе, а князь один приехал в Москву, объяснял, что к походу не готовился, намеревается жениться. Мало того, приглашал Василия II на свадьбу. Но Софья Витовтовна заподозрила, что Шемяка сговорился с Косым, хочет сотворить пакость. Великий князь на всякий случай арестовал его. Каких-либо доказательств его вины не было, поэтому в железа не ковали, в тюрьму не сажали. Просто отвезли в Коломну, чтобы был под надзором.

Но двор Шемяки оказался готов явно не к свадьбе, а к боевым действиям. Едва услышали, что князя взяли под стражу, его воевода Акинф Волынский скомандовал «по коням», отряд покинул Углич и ускакал к Косому. И все-таки буйный мятежник был никудышным военачальником. Он действовал по одному и тому же плану, очередной раз занял Кострому, двинулся к Москве прежними дорогами. А государь и Друцкий вывели армию и перекрыли ему путь под Ростовом. Исход сражения обещал быть однозначным. В запасе у Косого нашлось единственное средство – вероломство. Попросил монахов соседнего монастыря быть посредниками, предлагал перемирие.

Василий II даже сейчас не отказался уладить раздор полюбовно. 14 мая 1436 г. условились, что завтра съедутся делегации для переговоров. Великий князь распустил полки устраиваться на отдых, собирать продовольствие и фураж… Но Косой уже изготовил лучших воинов, конницу Шемяки, стянул вокруг них в кулак остальные отряды. Увидел, что уловка удалась, московские ратники расходятся «по станам», и бросил войско прямо на ставку государя. Однако и Василий II не растерялся. Сам схватил трубу, просигналил сбор. Его личный двор встретил нападающих стрелами и копьями.

А воевода Друцкий сообразил, насколько выгодная возникла ситуация – неприятель влез между полками, разошедшимися в стороны. Приказал им немедленно контратаковать во фланги. Врагов сдавили с трех сторон. Косой смекнул – дело кончено, привычно развернулся улизнуть. Его заметил боярин Тоболин, указал Друцкому, тот нацелил погоню, и бунтовщик не ушел, поймали. В плен попали и два его помощника, Семен Жадовский и вятский предводитель Дятел. Первого до Москвы не довезли. Жители Переславля, возмущенные затяжными смутами, набросились на Жадовского и убили. Дятла охрана отстояла от разъяренных людей, дала возможность повесить его в столице. Шемяку Василий II освободил. Он принес дополнительную присягу на верность, и ему возвратили удел. Но прощать Косого государь больше не намеревался. Позади было много перечеркнутых клятв, была трагедия Устюга. Можно ли было повторять все сначала? А насчет того, что делать со столь знатным преступником, уже существовал прецедент, приговор Всеволожскому. Косого заточили в темницу и ослепили.

Наконец-то страна успокаивалась. Правительство получило возможность сосредоточиться на других делах, а самыми важными были духовные. На Руси четыре года не было митрополита. Казнь Герасима в Литве развязала руки Василию II, сейчас-то в Константинополе уже не отговорились бы, что митрополит имеется. Из отечественных священнослужителей выделялся рязанский епископ Иона – честный, благочестивый, мудрый. Государь созвал собор, и Иону признали лучшей кандидатурой. Снарядили его для рукоположения в Византию. Но патриархия по-своему отреагировала на смерть Герасима. Когда делегация добралась до Константиноволя, ее огорошили – митрополита для Руси уже поставили, грека Исидора.

Послы недоумевали. Напоминали, что при Дмитрии Донском патриархия обязалась не ставить митрополитов без воли великого князя. Греки разводили руками и юлили – дескать, так уж получилось, не обессудьте. Сами виноваты, долго не приезжали. Русская Церковь осталась без пастыря, в Константинополе сочли, что надо найти побыстрее… Исидор, в отличие от Герасима, соглашался, что его резиденция должна быть в Москве. В какой-то мере это сгладило недовольство великого князя и русского духовенства. Ради возвращения митрополии можно было принять и грека.

Однако назначение оказалось совсем не случайным. Исидор был тем самым борцом за унию, который заседал на Базельском соборе, подружился с папой. А в 1438 г. в итальянской Ферраре должен был открыться следующий собор для соединения католической и православной церквей. Исидору на нем отводилась важная роль – сформировать русскую делегацию и выступить от имени Руси! В Москву он прикатил в 1437 г. О своих взглядах предпочел не распространяться, но привез из Константинополя массу инструкций, сообщил государю, что должен найти помощников и отправляться с ними в Италию.

Русь поддерживала связи с Европой, о замыслах унии было известно. Великий князь засомневался, целесообразно ли участвовать в таком соборе? Запретил путешествие. Однако митрополит настаивал – как же можно пренебречь указаниями патриарха? В конце концов, Василий уступил. Исидор провел в Москве пять месяцев и был занят только предстоящей поездкой: отбирали богословов, толмачей-переводчиков, технический персонал. Собирали и подарки. Без них в XV в. дипломатия не мыслилась. Государь выделил средства, но на прощание напутствовал: «Нового и чуждого не приноси нам, мы того не примем!» Грек клятвенно заверил, что все будет в порядке, для того и едут, чтобы защищать Православие.

Отслеживать, что будет происходить в Италии, Василию II было недосуг. Обозначилась нешуточная опасность. В Орде хана Улу-Мухаммеда свергли его дядя Сеид-Ахмед и брат Кучук-Мухаммед. Мурзы и черноморские города, как обычно, перекинулись к победителям. Изгнанный хан с 3 тыс. всадников отступил севернее. Раньше разбитые татарские предводители пытались обосноваться в Камской Болгарии или Мордовии, а Улу-Мухаммеду пришла идея устроиться на Руси. Отхватить себе какое-нибудь княжество, закрепиться. Мелкие княжества в верховьях Оки зависели частью от Литвы, частью от Москвы, а некоторые и от обеих держав. Татары явились к Белеву, без труда овладели городом и расположились на жительство.

Великий князь был совсем не в восторге от подобного соседства. Насчет миролюбия ордынцев он не обманывался, прямо на Руси возникло осиное гнездо, откуда начнутся набеги. А вдобавок ко всему, согласиться с присутствием Улу-Мухаммеда на подвластной территории означало поссориться с Сараем. Сеид-Ахмед получит отличный повод напасть на русских. Правительство посовещалось и решило – дань посылать по-прежнему в Сарай, кто там сидит, того и считать законным ханом. А непрошеных гостей выпроводить. Пускай месятся друг с другом в степях, а не на Руси.