Национальность – одессит

Ночью на переходе попали в грозу. Поливало, громыхало и блымало от души. Молнии были ослепительно яркие, продолжительные и «кустистые», словно должны были запустить «щупальца» в каждую волну. Матросы, включая рулевого, сдрыстнули в трюм, не реагируя на мои ругательства и угрозы на китайском языке, и выбрались на палубу только после окончания грозы. Пришлось мне, закутавшись в кусок брезента, порулить немного, вспомнить юность. От злости собрался уволить матросов по прибытию в порт, а потом успокоился и пришел к мысли, что новые будут не лучше. Для необразованных людей молния — это что-то запредельное, божественное, чему противостоять бессмысленно и даже безрассудно. Впрочем, и для многих образованных тоже.

Кстати, на Аппенинском полуострове еще со времен римлян из деревьев, пораженных молнией, делали музыкальные инструменты. Считалось, что звучат лучше. То ли мне медведь на ухо наступил, то ли попадались подделки, но разницу не замечал.

В Торговом порту ошвартовались перед сумерками. На пирсе уже ждал капитан Павловский. Наверное, оповестили о нашем приближении с наблюдательного поста на горе Золотая. Джонка у меня приметная, не перепутаешь. Узнав, что солонина английская, капитан даже проверять не стал.

— У них поставщики не такие жулики, как наши, — объяснил он.

Мы договорились о цене и откате и что выгрузку начнем утром, после чего отправились в трактир «Старый город», чтобы обмыть сделку. Я прихватил с собой бутылку бордо, купленную в Чифу.

Сразу вспомнилась советская молодость, когда приносили с собой спиртное в столовые и кафе. Распивать там запрещалось, но, если не наглеть, никто не обращал внимания, а уборщица с радостью забирала пустые бутылки, чтобы сдать их в пункт приема стеклотары по цене двенадцать копеек штука. Там выдавали чек, на который можно было отовариться в магазине, которому принадлежал этот пункт. Обычно покупали что-нибудь дешевое и получали сдачу наличными.

Не знаю, принимают ли сейчас стеклотару в Порт-Артуре, но половой тоже обрадовался, увидев бутылку вина. Может быть, считал, что подвыпившие клиенты больше дадут на чай. Приняв заказ, он принес бокалы, откупорил бутылку, налили нам. Темно-красное вино было ароматным и вкусным.

— Черт, как мне хочется вернуться домой, в Киев, к нормальной жизни! — сделав несколько глотков, горько воскликнул капитан Павловский.

— Скоро разобьете японцев, и вернешься, — сказал я в утешение, хотя знал, что будет совсем наоборот, что те защитники Порт-Артура, которые не погибнут, до конца войны просидят в плену.

— А победим ли?! — эмоционально возразил мой сотрапезник. — Наши были разбиты под Кинчжоу, отступили к Волчьим горам. Все госпитали заполнены ранеными. К ним добавляются беженцы. Из Дальнего, бросая всё, люди пешком идут сюда через горные перевалы.

— Дальний уже сдали? — задал я уточняющий вопрос.

— Еще нет, но все к тому идет. Там наши основные склады. Они до отказа заполнены боеприпасами, другим военным имуществом, продуктами. Мой начальник подполковник Доставалов предлагал перевезти всё в Порт-Артур, но генерал Стессель отказал и еще обозвал паникером. Теперь наши запасы достанутся японцам! — раздраженно продолжил капитан Павловский.

Как мне объяснили, воинскими подразделениями руководят начальники, а командуют временно исполняющие обязанности. Так что привычное мне слово «командир» могли счесть оскорблением. И что я знал и раньше, в любой армии боевые подразделения считают интендантов ворюгами, а те их — кретинами. Как по мне, правы обе стороны.

— Кормить прибывших нечем, цены на рынке подскочили вдвое. Кто может, уезжают. Говорят, что китайцы за перевозку в Чифу берут по сто рублей с человека, — продолжил он.

Оказывается, я сильно демпинговал! Завтра повышу расценки вдвое.

16

Моя джонка исправно работала на линии Порт-Артур — Чифу. Туда везла пассажиров, обратно — солонину или мясные консервы. Я потихоньку богател. Со временем денег стало больше, чем требовалось для торговых операций, поэтому открыл счета в Русско-Китайском банке и Национальном городском банке Нью-Йорка. Я пока не знал, где именно осяду после Порт-Артура. Первый банк имел офисы в России и один в Париже, а второй интересовал, как американский, который, как я точно знал, не обанкротится до начала двадцать первого века.

В это время русская армия потихоньку отступала. Двадцать первого мая в Дальний пришли пятнадцать японских пароходов с десантом, сопровождаемые всего броненосцем, крейсером и пятью миноносцами. Об их подходе знали, но не предприняли ничего, чтобы помешать врагу. Такое впечатление, что русская эскадра, более многочисленная и мощная, играла в поддавки.

В тот день, закончив выгрузку бочек с солониной и проведя взаиморасчеты с капитаном Павловским, я занимался погрузкой пассажиров. Их было очень много, поэтому брал в первую очередь тех, кто с детьми. Исключение сделал только для красавицы лет девятнадцати, жены поручика, который был старше лет на семь. Она была дерзко красива и резка, а он мягок и нежен. Я еще подумал, что им бы напару сниматься в порнофильмах о садомазохизме: она в черном мундире, высоких сапогах и с хлыстом в руке, а он на коленях в чем мать родила — в одних наручниках. Сейчас она была в темно-фиолетовом, глухом и длинном, дорожном платье и черной шляпке с вуалью, а на ногах черные туфли на высоком каблуке. Переменчивая женская мода пока отставала от мужской, которая в силу консервативности стала почти той, что будет в годы моей молодости. Жена явно не хотела уплывать из Порт-Артура. Ее можно понять. В городе мужчин на порядок, а то и на два, больше, чем женщин. Любая нарасхват, включая старые, подкрашенные брандеры, как моряки называют перезрелых кокоток, а каждую красавицу, как течную сучку, должна сопровождать целая стая кобелей с высунутыми языками, с которых капают слюни.

— Поручик Энкович, Шестнадцатый восточносибирский стрелковый полк, — представился муж. — У меня к вам нижайшая просьба: отвезите мою жену в Чифу.

— Извините, больше нет мест! — сперва отказал я. — Через трое суток вернусь и возьму ее.

— Я не могу ждать так долго. Начальник полка отпустил меня всего на сутки. Утром я должен быть в части. Возможно, будет бой, — поведал он.

— Я вам честно говорю, мест нет! — повторил я.

— А в вашей каюте? — продолжил давить поручик Энкович. — Я заплачу вдвойне.

Иногда мямли бывают жутко навязчивыми.

— На джонке нет кают, даже у капитана. Дети и их матери будут в трюме, там все уже забито до отказа, а мужчины, включая меня, проведут ночь на палубе, — проинформировал я.

— Черт, как же нам не повезло! — ругнулся он, после чего предложил: — А если она тоже не палубе? Переход ведь всего сутки, не так ли?

— Если согласится, почему нет?! — ответил я, уверенный в обратном.

Поручик вернулся к жене, которая стояла шагах в пяти от нас и всё прекрасно слышала.

— Люси, дорогая, тут такое дело… — как-то не очень уверенно начал он на французском языке.

Видимо, из богатых дворян. Французский язык уже не так распространен среди русских, как в предыдущем веке. То есть его все еще изучают в гимназиях и других учебных заведениях для состоятельных людей, но уровень заметно просел. Разбогатевшим купцам, капиталистам да и большей части разночинцев французский ни к чему. В моду вошел английский — язык буржуазии.

— Мишель, ты хочешь, чтобы я всю ночь провела на палубе среди мужчин?! — оборвала она.