Национальность – одессит

— Что интересует месье? — спросил инженер Жирардо.

— Четырехдверный лимузин с полностью закрытым салоном, задним приводом, левым рулем, коробкой передач и замком зажигания, — перечислил я главные условия, уверенный, что до такого комплекта технических новшеств вряд ли додумались, зато выглядеть буду подкованным технически на все копыта, включая верхние.

Пока что все попадавшиеся мне автомобили были или закрытыми частично, или с передним приводом, или правым рулем, или только передним и задним ходом и заводились с помощью «кривого стартера» — изогнутой железной рукоятки, которую вставляли с отверстие в двигателе и крутили, пока не запустится и не дернет в обратную сторону, выбивая большой палец, если неправильно взялся. Еще ее держали под передним сиденьем и использовали, как главный аргумент при выяснении, кто виноват в аварии.

— Вы имеете в виду «кадиллак-53»? — задал он уточняющий вопрос.

— Если эта модель подходит под мое описание, тогда его, — ответил я.

— Он пока на складе, недавно привезли, но собрать недолго, — сказал инженер Жирардо. — Хотите посмотреть?

— Да, — согласился я.

Это был черный автомобиль с прямоугольным металлическим кузовом с опускающимися стеклами в четырех дверцах и закрепленным сзади запасным колесом.

Подняв сбоку капот, инженер Жирардо сообщил:

— Двигатель V-образный с двумя чугунными блоками под девяносто градусов с четырьмя цилиндрами с нижними клапанами в каждом в алюминиевом картере. Рабочий объем пять тысяч четыреста двадцать девять кубических сантиметров. Мощность семьдесят семь лошадиных сил при двух тысячах шестистах оборотах. Карбюратор с поплавковой подачей, — после чего открыл левую переднюю дверцу и продолжил: — Трехступенчатая коробка передач с селективным скольжением и сухим многодисковым сцеплением. Переключаются с помощью этой рукояти, — показал он на переднюю, расположенную между сиденьями, а потом на вторую: — А это ручной стояночный тормоз, чтобы не покатилась.

— Я знаю, — остановил его и спросил, показав на три педали внизу: — Скорость, тормоз, сцепление?

— Да, — подтвердил он и добавил: — Тормоза механические, внутренние и внешние на задних колесах. Останавливают быстро, даже на максимальной скорости в сто пять километров.

— Где на такую скорость найти дороги?! — шутливо произнес я.

Асфальт только начал входить в моду. В Париже им покрыты лишь некоторые улицы в центре.

— Будете покупать? — задал инженер Жирардо самый важный для него вопрос.

— Да, — подтвердил я, — но добавим печку для отопления салона. От радиатора отведите шланги внутрь к двум коробкам со змеевиком и перфорированными стенками, расположенными спереди у ног, которые мерзнут сильнее всего, — показал руками, какого примерно размера должны быть.

Месье Жирардо записал все в блокнот карандашом, после чего полюбопытствовал:

— Вы инженер?

— Профессор химии и заодно военный летчик, — проинформировал я.

— Тогда понятно, откуда такие знания! — впервые раздвинув в улыбке белесые тонкие губы, молвил он.

Это он не догадывается, что у меня за плечами советская профессиональная автошкола и многолетний опыт вождения не только на легковых, но и грузовых автомобилях. В том числе одна очень «удачная» поездка на «зил-130» июльским днем, когда кто-то из старых шоферов, вспомнив, наверное, как разыграли его самого, открыл в моей машине кран обогрева кабины. Снаружи температура выше тридцати, в кабине и вовсе пекло, несмотря на опущенные стекла в дверях, а я еду на порожнем пятитонном грузовике в соседнюю Ворошиловоградскую область в город Краснодон, везу переходное красное знамя победителя социалистического соревнования новому номинанту. Советская экономика денег не жалела на агитацию. Так бы и маялся всю дорогу, если бы не начала расти температура воды в двигателе. Шланг печки подтекал, жидкости становилось все меньше. Остановился долить, увидел, где капает, понял, в чем дело. Вернувшись на базу поздно вечером, когда все уже ушли, открыл печки в машинах всех старых водителей. Больше надо мной не шутили.

«Калиллас-53» с наворотами обошелся мне в четырнадцать тысяч семьсот сорок три французских франка. Чек на швейцарский банк взяли без разговоров и пообещали, что через три дня можно будет забрать покупку с улучшениями, затребованными мной.

Пока ждали, выполнили намеченную Вероник культурную программу — посетили Гранд-Опера и Театр де ля Виль и обязательную — шопинг, бессмысленный и беспощадный к моей чековой книжке. У Вероник постепенно накапливается моральная усталость, которая снимается покупкой какой-нибудь тряпки. В это раз она устала слишком сильно. Когда жена потрошила очередной магазин высокой моды, я прошелся по улице, заглядывая из любопытства в соседние. Случайно наткнулся на картинную галерею, небольшую, но плотно завешанную полотнами в рамках и без. Подумал, может, купить что-нибудь в гостиную?

Продавец, пожилой мужчина с седыми длинными волосами, усами и бородой, одетый в бледно-голубую, растянутую блузу под талантливого художника, спросил:

— Хотите что-то конкретное или что понравится?

— Скорее, второе, но взял бы Ренуара, если у вас есть, — ответил я, хотя догадывался, что в такой лавчонке разве что втюхают подделку еще живого и уже очень модного художника.

— Увы, месье, мэтр сотрудничает со знаменитыми галереями! — честно признался продавец.

Я прошел вдоль стен, посмотрел полотна. Ни одно не зацепило. Собирался уже уйти, когда увидел среди висевших без рамы что-то из одних углов, ничего интересного, если бы не подпись в нижнем левом углу «Picasso».

— Натюрморт молодого художника ПаблоПикассо, представителя нового направления кубизм. Там еще две его работы, — заметив мой интерес, проинформировал продавец.

— Сколько стоят? — поинтересовался я, ожидая услышать что-нибудь астрономическое.

— Пятьсот франков каждая. Если возьмете три, уступлю за тысячу четыреста, — ответил он.

Сошлись на тысяче двухстах франках, и только потому я заплатил так много, что знал, сколько будет стоить любой рисунок этого художника и даже каракуля на салфетке.

— Что за мазню ты купил?! — удивилась Вероник.

— Через десять лет они будут стоить в десять раз дороже, через двадцать — в сто, через тридцать — в тысячу и так далее. Этот парень будет жить долго и держать нос по ветру, сумеет раскрутить себя до небес. Так что пусть и на нас поработает, — объяснил я. — Повесим его мазню в сухом теплом месте и будем наблюдать, как с каждым годом становимся намного богаче.

172

Второго марта по старому стилю или пятнадцатого по новому, по которому жила Швейцария, император Николай Второй отрекся от престола в пользу своего младшего брата Михаила. Через пару дней это известие докатилось до Женевы. Я тут же счел себя свободным от присяги, данной свергнутому монарху (ха-ха!), и связался с адвокатским бюро «Братья Дюпон», предложив им представлять мои интересы по оформлению гражданства в кантоне. Собирался за компанию сделать швейцарцами тещу и служанку Глашу, но обе отказались, решив умереть на родине. Не стал им препятствовать в таком романтическом мероприятии.

Ко мне, как к важному клиенту, на дом прибыл старший из трех братьев Морис Дюпон — полный невысокий мужчина с обвисшими щеками, на которых длинные усы срастались с бакенбардами, и сопящий так, будто поднимается в гору. Он задал мне кучу вопросов, ответы на которые записывал в специальную анкету, часто добавляя вслух «Это хорошо!». У меня почти по всем пунктам все было прекрасно: богатый инвестор, владеющий без малого десять лет облигациями Женевы, свое жилье в престижном районе, доктор наук, родственники — две дочери — граждане Швейцарии по рождению.

— Последние годы вы жили здесь? — задал он очередной вопрос.

Я соврал или сказал правду частично, потому что это был единственный минус:

— Моя семья жила здесь, а я с лета четырнадцатого года воевал за Российскую империю.

— Род войск? В каком звании? Награды? — задал он уточняющие вопросы.

— Военный летчик-ас, майор, награжден тремя боевыми орденами, — сообщил я.

— Это очень хорошо! — обрадовался он.

— Почему? — удивился я.

— Наш кантон собирается завести собственные военно-воздушные силы, но не хотим приглашать иностранцев, — поделился он информацией, как член Большого совета — законодательного органа кантона, который состоит из ста человек. — Вы нам поможете в этом?