Национальность – одессит

Я начал набирать высоту и смотреть по сторонам. В небе чисто, если не считать облака, тонкие, просвечивающиеся, словно молочный обрат. Значит, на этом и заканчиваем игру в войнушку. Выйдя на предельную высоту четыре с половиной тысячи метров, я обедняю смесь, подающуюся в двигатель, увеличив мощность двигателя и уменьшив расход топлива, и ложусь на курс юго-юго-запад. На такой высоте холодно и дышать тяжело, потому что воздух разрежен, но именно поэтому скорость выше. Где-то там, километрах в четырехстах пятидесяти, находится нейтральная Греция. Надо дотянуть до нее. В Тридцать шестом корпусном авиаотряде сочтут, что меня сбили, помянут рюмкой перламутрово-желтой сливовой цуйкэ, настоянной в бочках из древесины шелковицы, и забудут. В Греции, если доберусь, скажу, что за мной погнались, отжимая от линии фронта, два немецких истребителя, и, удирая от них, забрался так далеко вглубь вражеской территории, что на обратный путь не хватало топлива, решил лететь на юг.

168

Я беззвучно планирую по ущелью между двумя горными кряжами над текущей внизу рекой, поворачивая вслед за ее изгибами. Слева высоченная гора, справа пониже. Военной карты этого района у меня нет, только выдранная из школьного атласа, физическая всего Балканского полуострова. Судя по ней, я сейчас над рекой Места или Стримон. Когда-то бывал в этих краях. Наверное, опознал бы, если бы смотрел с земли, но вид с неба совершенно другой. Обе впадают в Эгейское море, так что мне без разницы, какая из них. Где-то впереди, понятия не имею, где, должна быть линия фронта между болгарской армией и русско-сербско-французско-английской, воюющих на территории нейтральной Греции, мнение которой по поводу такой бесцеремонности не интересовало обе стороны. Восходящие потоки нагретого у земли воздуха поддерживают аэроплан, снижаюсь очень медленно. Топливо закончилось где-то с полчаса назад, а я все еще наслаждаюсь красивыми видами и неторопливым, беззвучным, убаюкивающим полетом. Хороший планер изготовили конструкторы господина Анатры.

Ущелье закончилось, река вышла в долину и аэроплан начал снижаться быстрее. Я понятия не имел, где нахожусь и где проходит линия фронта. По информации, которая доходила до нас в Бухаресте, болгары захватили какие-то районы на севере Греции. Где была граница ранее, тоже не знал. С одной стороны желательно было бы протянуть как можно дальше на юг, чтобы уж точно сесть не на вражеской территории, а с другой места здесь малолюдные, воинских частей не видно, много удобных площадок для посадки. Черт его знает, что там будет дальше. Я выбрал длинную поляну в лесу и плавно опустился на нее, успев остановиться метрах в двадцати от деревьев.

Выкинув на землю старое одеяло, в которое закутывался в полете в холодную погоду, сагайдак, флягу с остатками кислого белого вина, разведенного водой, котомку с сухим пайком из трех банок тушенки и трех пачек галет, по моему приказу введенными в Тридцать шестом корпусном авиаотряде, вынув фотопластину с зафиксированной победой, я спрыгнул на землю, размялся. За время многочасового сидения тело затекло. Здесь было намного теплее, чем в Бухаресте и во время полета, поэтому заменил шлем на фуражку и снял кожаную куртку и штаны, оставшись в мундире.

Трава на поляне была короткая. Значит, летом здесь пасли скот. Я не видел людей в этом районе, но это не значит, что никто не видел летящий «анасал-дсс» с опознавательными кругами цветов российской армии. Так что надо поскорее убираться отсюда. Согласно инструкции, при посадке на вражеской территории положено уничтожить аэроплан. Я не знаю, чья это территория, так что имею полное право поступить, как приказано. Иначе мне предложат перелететь в Бухарест. Раз сюда смог, значит, и обратно должен суметь, а мне это ни к чему. Собрав пучки сухой травы и тонкие ветки, накидал их в кабину пилота и поджег. Пока паковал свои вещички в одеяло, аэроплан, послуживший мне верой и правдой, уже пылал, сильно воняя химией. Попрощался с ним про себя и отправился по лесу в южном направлении. Позади меня какое-то время слышалось баханье патронов, оставшихся в пулеметной ленте, и в небо подымался черноватый дым.

Примерно через полчаса я вышел в грунтовой дороге, идущей по краю леса. Идти по ней не рискнул, решил подождать до ночи. Да и есть хотелось. Поэтому отошел от дороги метров на пятьдесят, расстелил одеяло между густыми кустами с желтыми листьями, расположился на нем. Золотые карманные часы показывали четверть второго пополудни, пора обедать. На небольшом костерчике из сухой травы и веточек, чтобы не было дыма, немного разогрел банку говяжьей тушенки и съел с галетами. Это, конечно, не бефстроганов в ресторане гостиницы «Санкт-Петребругская», но голод не тетка и даже не дядька. Запив остатками вина с водой, завалился на спину. По небу ползли загустевшие белые облака. Где-то рядом беззаботно щебетали птицы. Клонило в сон, но все никак не накрывало.

Вдруг услышал негромкие голоса, доносящиеся с дороги. Слов не разобрал, но говорили не на греческом. Быстро натянув тетиву на лук и приготовив стрелы, достал из кобуры люггер. Звук голосов начал удаляться на север. Я прокрался к дороге и увидел, что по ней идут в колонну по два десять солдат под командованием одиннадцатого, шагающего сбоку, наверное, ефрейтора. Форма коричневая, на ногах кожаные опанки без каблуков, типа галош, и обмотки. Вооружены винтовками Мосина. Значит, болгары. Не зря я сжег аэроплан. По мою они шли душу или нет, но на всякий случай упаковал барахлишко и пошел дальше на юг, держа оружие наготове.

К вечеру вышел к какому-то городишке. Дома были в основном одноэтажные, только в центре несколько в два-три. Само собой, еще выше были церкви. Их как-то чересчур много на такой маленький населенный пункт. Обычно молнии попадают в самое высокое здание, так что не надо отбирать у священников их право стать мучениками раньше остальных. Я обошел городишко по дуге и собрался отправиться дальше, но заметил на берегу реки лодки без весел. Подумал, почему бы не угнать одну из них? Выдерну банку и буду грести ею. Глядишь, к утру уберусь подальше отсюда. С этой мыслью я облачился в кожаные шлем, куртку и штаны, потому что похолодало, завернулся в одеяло и прилег на наломанные ветки, чтобы покемарить до полуночи.

Проснулся в утренние навигационные сумерки, в час между собакой и волком. Первая лаяла где-то неподалеку, а второго не слышно и не видно. Было холодно, зябко. Так и пошел к реке в одеяле. Чай, не на светский прием.

На берегу реки меня ждал, как сперва подумал, облом. Олицетворял его длинный худой мужчина, скорее всего, рыбак, одетый в темное и постоянно покашливающий, как чахоточный. Закинув весла и корзину в одну из лодок, он свернул козью ножку, прикурил от спички, осветив узкое лицо с многодневной щетиной, наполовину седой. После чего сплюнул и тихо выругался на греческом языке. Он уже собирался столкнуть лодку в воду, когда увидел меня и выругался еще раз, а потом перекрестился дважды.

— Не бойся, я человек, — успокоил его на греческом языке. — Русский летчик.

— Тебя ищут болгары, — сообщил рыбак.

— Знаю, — сказал я. — Что это за город?

— Рупел, — ответил он.

Название ничего не говорило мне, поэтому задал следующий вопрос:

— Далеко отсюда русские, или сербы, или французы, или англичане?

— Ниже по реке часа два-три, смотря как грести, — проинформировал он.

— Отвезешь меня? Заплачу десять рублей. Это двадцать шесть драхм, — предложил я.

— Садись, — без колебаний согласился он.

Наверное, это его полумесячный заработок, если не больше. В такой глуши с деньгами туго, даже в мирное время.

Я сел на кормовую банку, собрался снять одеяло, но рыбак посоветовал:

— Закутайся с головой, будто баба моя, — после чего полюбопытствовал, налегая на весла: — Откуда так хорошо знаешь наш язык?

— Родом из Одессы. Там много твоих земляков. В детстве вместе играли, разговаривая на разных языках, — сходу придумал я.