Над пропастью юности

— Похоже, подруга принесла тебе дурные вести, — он заметил перед собой Стивена Клеменса. В одном халате, скрывающим наготу, парень курил грубую сигару, мечтательно выпуская в воздух облака дыма.

— Ты ведь и так обо всем уже знаешь, — Джеймс упал на мягкий оббитый бархатом диван, устало откинув голову назад. Свет торшера, нависшего над ним, отбрасывал на лицо парня тень. Тусклый свет и пропитанный пылью воздух создавали таинственно мрачную атмосферу, в которую ему бы погрузиться одному, предавшись мыслям и рассуждениям, что остудили бы его пыл.

— Тебя не проведешь, не так ли? — он сел на отцовский дубовый стол, не испытывая стеснения. — И всё же зря ты с ней так.

— Неужели?

— Брак создает хотя бы видимость приличия, которого в нас нет ни грамма. Это иллюзия нравственности, необходимая для обмана общества, которое не признает наших ценностей. А без этого самого общества мы потеряем все те блага, что дают нам привилегию. Это такой замкнутый круг, — Стивен сделал глубокую затяжку, а затем засмеялся, поддаваясь опьянению. — Не поверишь, но я и сам обручен.

— Кто эта несчастная? — Джеймс был немало поражен этому сведенью, но всё же не спешил менять своё предубеждения на счет брака.

— Ты с ней незнаком. И это, наверное, к лучшему. Она ни за что не согласилась бы на брак со мной, если бы увидела тебя, — парни громко рассмеялись. Потушив сигару прямо о поверхность стола, Стивен бросил её небрежно на пол. Поднявшись с места, он прошел к небольшому шкафу, совершенно не освещаемому светом, и достал оттуда сосуд с янтарной жидкостью. — Будь я женщиной, и сам мечтал бы растаять в твоих руках, — Стивен разлил напиток в грязные стаканы, оставшиеся на столе, и протянул один Джеймсу.

— Тогда хорошо, что ты родился мужчиной, — он приподнял стакан чуть в воздухе и тут же полностью опустошил его. Напиток оказался достаточно крепким, чтобы парень неприятно поморщился, но всё же протянул его Стивену за повторением.

Стивен молча налил ему ещё, не ответив на это замечание и словом. На его лице застыла хитрая улыбка, которой Джеймс не внимал, поскольку был слишком утомлен происшествиями этого вечера.

— Ты присоединишься к игре?

— Вряд ли. Боюсь, у меня не получиться сосредоточиться, как следует, — он мотнул головой, оставляя пустой стакан на столе.

— Позвать Корнелию? Ей было скучно без тебя, — Стивен заставил парня улыбнуться. Против Корнелии он не имел возражений. Напротив девушка могла бы помочь ему расслабиться, а большего ему сейчас и не нужно было.

Он вернулся домой в половине четвертого утра. Даже Дебора не заметила его возвращения, поскольку уставшая после танцев спала так крепко, что её едва ли что-то могло разбудить. Зато осторожные шаги парня сумела расслышать миссис Кромфорд, которая уже которую ночь подряд ворочалась в постели от бессонницы.

Дни женщины проходили слишком медленно и скудно в одиночестве. Друзьями в маленьком городке она не сумела обзавестись, поскольку ещё с детства отличалась особой отстраненностью и замкнутостью. Совершенно неумела в общении, Кларисса Кромфорд страдала от этого, но в то же время находила в этом своё успокоение.

Просыпаясь с утра пораньше, она выходила в сад на прогулку. Срезала цветы, чтобы оставить их затем в вазе в прихожей, внимала вычурному пению птиц и дышала свежим воздухом, оставляющим на зеленой сочной траве росу. Завтрак, чтение, вязание. Обед, дневной сон, чаепитие. Ужин, вечерняя прогулка по саду и сон. Таковым был приевшейся ей самой неизменный распорядок дня, к которому женщина легко себя приучила.

В компании Оливера, её милого мальчика, было куда веселее. Первую половину дня парень проводил дома. Они немного болтали, пока она вязала. Перед сном он часто играл для неё на фортепиано. Порой Кларисса и сама садилась за инструмент, вспоминая дни, как учила обеих сыновей играть на нем, но пальцы уже не слушались её. Мелодия обрывалась, едва успевала начаться. Руки женщины дрожали, и ни один врач не мог помочь ей исправить с этим.

Последние несколько дней её мучали ужасные мигрени. Женщина ужасно спала и начинала подумывать о том, чтобы начать принимать снотворное. Эта проблема случалась с ней не впервые и, кажется, где-то в ящике стола ещё должен был заваляться рецепт врача, с которым Дебору стоило отправить в аптеку.

Набросив на плечи халат, Кларисса поднялась со скрипучей кровати и тихо поднялась к комнате сына. Двери были распахнуты. Сбросив с себя разом всю одежду, парень уселся на подоконник в одном нижнем белье и курил в отрытое окно, прежде чем улечься спать.

— Ты опять ошивался у Клеменсов, — укоризненно произнесла мать, не на шутку перепугав Джеймса. Казалось, она возникла из темноты и была всего лишь призраком, прячущимся в затворках подсознания, чтобы выйти в свет в самый неподходящий момент и нарушить покой. — И я велела тебе бросить эту дрянь, — она подошла к нему и одним резким движением выхватила сигарету, зажатую между пальцев.

В тусклом свете луны её лицо отдавало болезненной бледностью. Мешки под глазами выдавали продолжительную бессонницу и глубокую усталость женщины. Среди чёрных, как смоль, пасм волос мелькала седина.

Вместо того, чтобы выбросить окурок через окно, Кларисса сделала глубокую затяжку. Воспитана в пуританских условиях она питала особую слабость к любого рода нарушениям, в которых была предельно осторожна. Родители и не могли подозревать, как молчаливая Кларисса могла втайне воровать у отца сигареты, открывать раньше времени заготовленное на будущее вино и делать по глотку. Она и с Кромфордом занялась любовью прежде, чем тот попросил её руки.

Кларисса смотрела на старшего сына и во многом видела в нем себя. Единственным отличием между ними было то, что она упорно скрывала свои мелкие пороки, когда он превращал их в достояние. И это жутко раздражало в нем, покуда напоминало о том, какой неправильной была она сама. Став достойной женой почтенному мужчине, Кларисса пыталась, как можно усерднее забыть обо всех этих детских шалостях. Строга к сыновьям в равной степени, как и к себе, она всего лишь хотела, чтобы они стали уважаемыми людьми в обществе, не терпимом к ошибкам.

Джеймс не поддавался воспитанию. Парню было уже двадцать, но гнить он начал гораздо раньше. Ей сложно было дать себе отчет в том, когда всё изменилось. В отличие от покладистого Оливера, Джеймс всегда оставался упрямцем, поэтому не было ли подобное поведение всего лишь вопросом времени? И всё же, какая мать могла бы принять то, что ей придется однажды потерять сына раз и навсегда, встретив в нем незнакомца, в глазах которого не останется ничего родного?

Кларисса не могла ничего с собой сделать, но по мере того, как внутри неё пускало корни чувство разочарования, тем более росла в ней и ненависть к собственному сыну. Распутный, разбалованный, ленивый и хитрый — Джеймс олицетворял всё худшее, что она боялась однажды встретить хотя бы в одном из них. Насколько красивой была его наружность, настолько гнилым парень был внутри.