Надежный человек
Шрифт:
Да, нужно было посмотреть человеку в глаза и тут же решить, каков он, суметь отличить храбрость от наглости, трусость от застенчивости, скромность от ограниченности… Ничего иного не оставалось — микроскопов, лабораторий, психиатрических кабинетов у нее в распоряжении не было. Нужно было принимать решения на ходу, определять судьбу человека за короткую, в несколько минут, встречу.
Но если смотришь на него в темноте, в полумраке — этого требуют законы конспирации, — если все, чем располагаешь, — только голос, да и то, как правило, приглушенный до шепота? Ты можешь ухватить дыхание человека, торопливое или затаенное, отметить тембр, модуляции голоса.
Белое и черное. Только два цвета. Право выбора лежит на ней. И она выбирала, основываясь только на одном: чтоб не пострадало дело. По этому принципу ока оценивала не только других, но и себя.
Волох, например, до самоотверженности преданный человек, дело коммунистической партии для него не только святыня, но и призвание, даже если он и совершил ряд ошибок. К тому же еще это горькое, несчастливое совпадение: арест ведущих членов группы, в то время как сам он остался на свободе. По–видимому, шпики не брали его намеренно, чтоб вызвать подозрения у подпольщиков… Дело с бывшей лицеисткой, правда, несколько иного плана. Во–первых, зачем она привела с собой непроверенного типа? А налет полиции, сигуранцы, — неужели и тут только печальное совпадение?
Девушке по вкусу рискованные приключения, отсюда и ее тяга к подпольщикам…
А чем дышит кавалер взбалмошной девчонки, Дан Фурникэ?..
Случай в самом деле запутанный. Волох, конечно, кристально чистый человек, однако ошибаться может и такой — кто из нас не лишен слабостей и недостатков? Кто знает, какие ловушки расставлены вокруг Волоха, где и когда затянется на нем петля? И не только на нем, но и на всех работающих в группе!
Теперь предстоит новое задание, и она с нетерпением ждала, когда же наконец все начнется. Насколько известно, миссия непосредственно связана с фронтом. Скоро ли можно будет отправляться? Сколько уже времени пропало в ожидании? Впрочем, Илона не замечала, как оно бежит, занималась созданием боевых отрядов, в том числе и группой, руководимой Волохом.
Вновь появился Зуграву. Большую часть работы он взял на себя.
Выглядел Зигу словно бы по–прежнему. Почти не изменилась внешность, разве только перестал сутулиться, , держался прямо. И все же он был другим… Чувствовалось долгое отсутствие. Теперь он снова ходил в штатском. Блуза с большими карманами, заменяющая пальто в холодные дни, на голове берет, очень удобный в том смысле, что в любую минуту можно снять и положить в карман. Легкие ботинки… И все же стоит только посмотреть на него — и сразу узнаешь солдата, побывавшего в боях, на фронте.
Возможно, причина в напористой, упругой походке, напоминающей строевой шаг? Во всяком случае движения его стали более решительными, манера говорить — увереннее, весомее… Чего там, с завистью думала Илона, Зуграву вернулся более искушенным, более предприимчивым, более опытным, по–военному целеустремленным. Прошел соответствующую школу. Наблюдая за ним, она видела: слушая человека, он схватывал не только смысл сказанного, но и что-то более глубокое, важное. Не оставалось сомнений: когда Зигу развернется, приложит к делу руки, то захватит ими все разветвления подполья, устремит на борьбу.
Так вскоре и получилось. Однако теперь места для Илоны не нашлось. Зуграву освободил ее от всех дел, даже
от встреч со связными.Она ждала нового задания. И в какой-то степени была одинока. А военные сводки меж тем поступали четкие и определенные: с приходом весны бои стали более ожесточенными, советская армия громила врага, все упорнее продвигаясь на запад и на юг. На юг — это значило к Молдавии. Порою, когда становилось особенно тоскливо, Илона сравнивала себя с веткой, срезанной с дерева и отброшенной от него подальше…
«Глупости! Слабость, вызванная бездельем», — принималась бичевать себя Илона.
Приход весны ощущался только в часы, когда можно было позволить себе выйти из строго засекреченной квартиры, находившейся в нижней окраине города, где проходила линия железной дороги, теснились пакгаузы и протекала река, к тому времени года заполнявшаяся водой, порой даже бурлившая. Все, что расстилалось перед глазами, казалось в эти часы как бы увиденным впервые, до того били по сердцу и возня птиц, строящих гнезда, и трепетание бабочки над молодой травой, и цветение дикого цикория…
Она пробиралась узкими тропинками, затененными с обеих сторон влажными, с облупленной штукатуркой стенами. Кривые лачуги, тесно жавшиеся одна к другой, с дымящимися печными трубами, были похожи на домики, какие рисуют дети.
Все, что расстилалось перед глазами, казалось Илоне живописным и поэтичным, она стала даже слишком часто употреблять уменьшительные слова: лавочка, старушка, детишки… Малыши с наступлением первых теплых дней уже бегали по улицам в коротких рубашонках. Вовсю щебетали птицы, жужжали пчелы, но все слышнее становился и гул самолетов.
Людям часто приходилось прятаться в погребах, жаться к стенам домов и заборам. Пришла весна сорок четвертого года, и город был в курсе событий: наши успешно продвигались вперед, гнали с родной земли оккупантов. Доходили вести об антифашистской борьбе в Югославии, Польше, Франции… Поговаривали об открытии второго фронта.
Кому-то удалось рассмотреть опознавательные знаки на одном из самолетов… Он был английский!
Из укрытий выходили старухи, держащие за руки внуков, матери с грудными младенцами. Новость стала быстро распространяться: «Открылся второй фронт!»
«Открылся!» Но город потрясали взрывы, он утопал в крови: сотни лачуг были сровнены с землей. Их жителям никогда уже не придется встречать вернувшихся.
Ошиблись целью летчики? Или же несчастная окраина стала жертвой налета только потому, что находилась по соседству с товарной станцией?
Нетерпение Илоны все нарастало: когда же наконец наступит час тому самому заданию, о котором говорил Зуграву? И не только поэтому… В одну из встреч с Зигу, ставших, к слову, крайне редкими, узнав, что ей по-прежнему следует ждать и что к другой работе ее уже не допустят, она внезапно высказала сожаление о том... что у нее нет ребенка. Слова вырвались сами собой, она ни за что бы не поверила, что способна прямо говорить об этом.
Он улыбнулся, сначала снисходительно, затем, увидев, как она взволнована, чуть сердечнее.
— Но как тогда задание? Если бы…
— Вот именно: если бы! Хотя бы осталось что-нибудь после меня!
— Что это на тебя нашло? — далее и теперь не понял он, хотя и старался, по обыкновению, уловить смысл, скрывавшийся за словами. — Остается борьба, разве этого мало? Если придется прыгать с парашютом? И не на нашей территории, а на занятой… — высказал он предположение, которое тут же и подтвердил: — Если схватят молодчики в коричневых рубашках?