Надо – значит надо!

Тот безропотно подчиняется, не поднимая глаз, подходит к столу и опускается на стул.

Мать твою за ногу! Да как так-то! Да, что же это такое! Я вскакиваю из-за стола и подбегаю к уже закрытой двери. Подбегаю и начинаю изо всех сил колотить по толстому холодному металлу. Дверь гудит под моими ударами, как большой неповоротливый колокол, посылая тревожные гулкие волны по всему Лефортовскому замку.

— Сержант! — кричу я. — Ко мне! Мы закончили!

16. Фортели судьбы

Мы закончили. Или только начали. Не знаю.

— Ты кто такой? — спрашиваю я у худого немолодого человека с потухшим взором.

Он ничего не говорит.

— Ты меня слышишь? — подхожу я к нему. — Кто ты?

— Кухарчук, Пётр Николаевич, — очень тихо отвечает он.

— Понятно, — пожимаю я плечами и кладу перед ним апельсин. — Держи.

— Спасибо, гражданин начальник, — отзывается он, не поднимая головы.

— Как ты здесь оказался? Мне можешь сказать. Я попробую тебя вытащить.

— Кухарчук, Пётр Николаевич, — повторяет он и, секунду помолчав, добавляет. — Спасибо, гражданин начальник.

— Ты в одиночке сидишь? — спрашиваю я.

— Да, гражданин начальник.

— Забирай все апельсины. Сейчас придёт конвойный. Единственный шанс для тебя, если ты мне скажешь сейчас своё настоящее имя.

— Кухарчук, Пётр Николаевич, — шепчет он, и из глаза падает крупная слеза. — Спасибо, гражданин начальник…

Дверь открывается и входит тот же конвойный, что привёл сюда этого бедолагу.

— Погоди ещё, пять минут, — киваю я и тот, состроив недовольную рожу, выходит.

Но расколоть этого чувака мне не удаётся. Понурый, с воспалёнными глазами и обветренными губами, он практически не реагирует ни на меня, ни на апельсины. Вообще ни на что.

— Максим Булатович, — обращаюсь я к Ижбердееву, когда мы возвращаемся на Лубянку. — А вы с Кухарчуком были знакомы, когда он ещё работал?

— Нет, — неохотно отвечает он. — Меня недавно из Молдавии перевели.

— Из Молдавии, — повторяю я задумчиво. — Виктор, набери, пожалуйста, Злобина.

Витя набирает и передаёт мне трубку.

— Алло, — раздаётся голос Злобина.

— Леонид Юрьевич, Брагин беспокоит.

— Я занят сейчас.

— Ясно. Мы с Ижбердеевым возвращаемся из Лефортово. И скажу вам только три слова. Поварёнка там нет.

Повисает пауза.

— Ты в шарады со мной решил играть? — сердито восклицает Де Ниро.

— Под именем Кухарчука там содержат другого человека.

— Ты чё дуру гонишь! — уже рычит Злобин. — Какого другого человека?! Ты совсем заигрался уже?!

— Не знаю какого, он утверждает, что он и есть Кухарчук Пётр Николаевич. Возможно ваш Ижбердеев что-нибудь знает. Но информацией со мной он не делится. Поэтому, я вам докладываю о выявленной проблеме.

— А ты как там оказался?! Что за детский сад!

— Я там оказался, потому что вы приказали своему подчинённому меня туда отвести. Он отвёл, хоть и сопротивлялся, не хотел. А на месте выяснилось, что в камере у вас совсем другой человек содержится.

— Где Ижбердеев?

— Вот рядом сидит.

— Дай-ка его!

Я протягиваю трубку.

— Слушаю, — говорит он, поднося её к уху. — Я не знаю, что он несёт. Понятия не имею. Конечно, Кухарчук. А кому там ещё быть? Нелепая фантазия. Понял вас. Да. Так точно. Есть.

Он отдаёт трубку и снова отворачивается к окну.

— Леонид Юрьевич…

— Я проверю сегодня! — зло бросает он. — Вот мне делать нехер, как по камерам бегать, задержанных инспектировать. Ну, смотри, если это твои хохмы, я тебе хорошенько всыплю!

Он отключается. М-да. Если после визита в Лефортово он тоже скажет, что это Кухарь… Охренеть. Охренеть.

— Максим Булатович, а вы в личное дело Кухарчука заглядывали? — спокойно без наезда спрашиваю я.

— По-моему, — сухо отвечает он, — вы ещё слишком молоды и звание имеете слишком низкое, чтобы разговаривать со мной таким тоном.

Как же он меня бесит!

— А вы, к сожалению, имеете слишком низкую квалификацию, чтобы занимать своё место. Это моё частное мнение.

Он выходит, хорошенько саданув дверкой и идёт в свои сумрачные чертоги. Я, конечно, зря сорвался, тем более, что о реальной его квалификации не имею ни малейшего представления, но то, что человек он не слишком приятный, для меня очевидно.

— Парни, — говорю я. — А поехали в пельменную? Поедим!

— О! — оживляется Алик. — Должны же хоть какие-то приятные моменты в жизни присутствовать! Поехали, точно!

В пельменной, той самой, где мы раньше встречались со Злобиным, мы набираем по две, а кто и по три порции. Уксус, горчица, сметана, перец, соль. Снова оказываюсь в атмосфере солдатской столовой и боевого братства.

Плотные упругие колбаски в шкурках из тонкого серого теста, как колдовские гоголевские галушки, залетают в рот почти что сами. Мы улыбаемся, шутим, подкалываем друг друга и пьянеем от неожиданной и чрезмерной сытости.

А потом лениво выходим на улицу и, хотя парни проявляют дисциплину и относятся к своему делу внимательно, нас сейчас можно брать голыми руками. Мы сытые, добрые и неагрессивные.

Как только я захожу в свой офис, раздаётся телефонный звонок.

— Брагин, — отвечаю я, поднося трубку к уху и выслушиваю в ответ длинную, изощрённую и убийственно недобрую тираду.

Это Злобин изрыгает все известные ему матерные слова, комбинируя их в затейливые сочетания и переплетения.

— Я так понимаю, — вставляю я, когда он на мгновенье стихает, — Вы в Лефортово побывали.

В трубке снова раздаётся мат-перемат.

— Да, — наконец, переходит на человеческий язык Де Ниро. — Побывал.

— Я слышу, что впечатления от посещения у вас весьма яркие.

— Ярче не бывает.

— Не выяснили, кто такой этот зицпредседатель Фунт?

— Нет ещё. Я создал специальную группу во главе с Ижбердеевым, будут искать Поварёнка, ну и с остальными моментами разбираться.

— Ох…

— Что такое?! — спрашивает он.

— Вам виднее, конечно, но ваш Ижбердеев хрен знает сколько времени потратил на работу по Кухарчуку и даже не знал, что это не он. Думаете, ему можно доверять?