Надо – значит надо!

Оптимизм — это здорово, конечно, но для некоторых людей эта жизнерадостная советская суета кажется тягостной и депрессивной. Возможно, им не нравится их социальное положение. Возможно, они считают, что явно достойны большего.

Один из этих обозлённых на злодейку-судьбу людей сейчас проходит в нескольких метрах от машины. Действительно, судьба обошлась с ним несправедливо. Причём, какой раз уже. Работал же в крутой экспортной фирме, ездил в загранкомандировки, имел замечательные карьерные перспективы.

Но всё пошло прахом или, как будут говорить в не таком уж далёком будущем, по одному месту. И всё как раз из-за этого «одного места» смазливой практиканточки, которая не пожелала дать по-хорошему. Можно подумать, переломилась бы она, если бы он её отжарил пару раз. И кто бы мог подумать, что так нелепо всё закончится.

В юности вон какая хрень с рук сошла. Девчонка вообще умерла и то ничего не случилось. Отслужил в армии, батя, бывший тогда не самым последним человеком на Дальнем Востоке, подстраховал, благо, что с законом на ты и за руку. А когда он дембельнулся, уже и дело прикрыли.

Девка та, собственно, сама виновата, вырвалась, в окно полезла, дура, да не удержалась, упала. Но это же не он убил. Несчастный случай просто. А ему что, всю жизнь из-за этой идиотки ломать? А потом отца перевели в Москву, и здесь начался новый период, новые впечатления, новые удовольствия.

Девушки раскованные, контактные. Правда, тоже кое-какие недотроги встречались, но их он обламывать хорошо научился, особенно тех, кто от него по службе зависел. С ними-то, как раз, самый интерес. А тут… Раздули огонь на ровном месте. И даже отец не смог замять это дело.

— Это он… — тихо и недобро говорит Белоконь.

Знаю, что он. Зевакин Игорь Алексеевич. Ишь, козья морда, не доволен местом работы, походу. Ну, ещё бы, здесь загранкомандировка хрен когда обломится. А вот что действительно может обломиться, так это неожиданный привет из прошлого в лице беспощадного, безжалостного и неумолимого майора пограничных войск.

— Выпусти меня! — хрипит майор.

— Тише-тише-тише, — охлаждаю я его воинственный настрой. — Во-первых, вы в форме, сразу бросаетесь в глаза. Во-вторых, зачем всё портить? Нужно сначала придумать хороший план. Предлагаю его разработать и осуществить. А этот… куда он денется с подводной лодки? Я вам собственноручно помогу.

Белоконь словами моими не доволен, но разумом понимает, что я прав. Поэтому стискивает зубы и кивает.

— Хорошо. Но теперь он от меня не уйдёт.

— Не уйдёт, это точно…

Проводив Зевакина недобрыми взглядами, мы летим на Старую площадь и первым делом заходим к Гурко.

— Всё нормально, — кивает тот. — Юрий Владимирович тебя ожидает.

— Отлично. Как вообще обстановочка?

— Напряжённая, но рабочая. В общем, благоприятная.

— Марк Борисович, мне надо с Горбачёвым переговорить. Как думаете, реально к нему попасть?

— Крамольные слова произносишь, — хмыкает он. — Опасные даже, не побоюсь этого слова.

— А как там ваш друг товарищ Медунов поживает? Что-то не слыхать его и не видать после назначения. Он счастлив должен быть?

— Счастлив, наверное. Но, судя по всему, немного опасается сейчас проводить какие-либо встречи вне рамок своей повестки. Его рекомендовал лично Леонид Ильич, а Горбачёв пытался козни строить. А Андропов ты сам знаешь, землю рыл, клады искал по всему Краснодарскому краю. Так что сидит Медунов тихо и не высовывается.

— Понятно, свою нишу ищет, — киваю я.

— Вот-вот, это ты точно подметил. Нишу. Ну, иди, ждёт тебя шеф мой.

Белоконя я оставляю у Гурко, пусть притираются понемногу. А сам иду к Андропову. Он принимает меня довольно тепло и благодарит за быструю реакцию и оперативность. Я сообщаю, что мой кандидат Белоконь участвовал в операции самым активным образом и тот даёт согласие на выдвижение.

Теперь бы, как после победы на выборах, начать почивать на лаврах, но до этого, разумеется ещё очень и очень далеко.

— Щёлоков теперь, надо полагать пойдёт на пенсию? — завуалированно интересуюсь я министерским креслом.

— То что пойдёт, даже сомнений нет, а вот на пенсию или в казённый дом, надо ещё подумать. Леонид Ильич попросил своего старого приятеля по возможности не терроризировать, но это вопрос времени. Причём, достаточно скорого времени.

Понятно. Как только Брежнев уступит место Андропову, сразу начнётся добивание Щёлокова. И, опять же, если уступит.

— Как там Злобин поживает? — интересуется Юрий Владимирович.

— Да вроде неплохо. Всем доволен. Расправляет крылья.

— Удивительно, что он не присоединился к мятежникам. Если те броневики не брать во внимание.

— Не был уверен, во что всё выльется, вот и решил переждать. Это моя версия.

— Ну, да — кивает Андропов. — Если бы выиграл, то не слишком много, а если проиграл бы, то всё. Смотри, держи с ним ухо востро, человек он непростой. Это он тебе место службы определял, кстати сказать. Брежнев не настаивал, чтобы тебя в такую дыру законопатить.

— Правда? — усмехаюсь я. — А он сказал, что это ваших рук дело.

— Правда, — серьёзно отвечает Андропов, глядя исподлобья. — Я говорю тебе, непростой он.

Да уж, и сами знаем, что непростой, можно подумать, ты простой. Все вы здесь простые да хорошие, когда зубами к стенке…

Поговорив со мной ещё немного, он меня отпускает и я возвращаюсь к Гурко, а от него бегу к Горбачу, выделившему на меня десять минут.

— Марк Борисович, вы просто гений аппарата! — восхищённо восклицаю я, чтобы сделать ему приятно.

Беру Белоконя и иду ко второму лицу государства. Секретарь докладывает и мы заходим в бывший Сусловский кабинет, облицованный деревянными панелями, как в старинном европейском замке. Не иначе, как рыцарская романтика, иначе чем объяснить такое повальное увлечение этим декоративным приёмом?

— Михаил Сергеевич, разрешите?

— А, Брагин, — улыбается он. — Давай, заходи. Вернулся со службы?

Выглядит приветливо и даже идёт мне навстречу, поднимаясь из-за стола, но взгляд его уже совсем не такой мягкий и даже рукопожатие делается твёрже и крепче. Он как бы говорит своим видом, не ошибайтесь на мой счёт, я вас всех ещё в бараний рог сверну. Этот может, плавали, знаем.