Надо – значит надо!

Радько натащил сюда различного оборудования. Тут электрические приборы, дыбы, лебёдки и блоки. Чего только нет.

— Это прямо чертог маркиза де Сада, — качаю я головой.

— Да-да, — усмехается Радько и, повернувшись к подручному, прикрикивает. — Равномернее мешай, мне нужна воздушная масса.

Подручный усердно замешивает строительный раствор.

— Вот, — удовлетворённо кивает Михал Михалыч, — говорить отказывается.

— Я не отка… — начинает лепетать Поварёнок, но Радько резко подаётся к нему и тот замолкает, инстинктивно прикрываясь руками.

Он стоит в банном оцинкованном тазу и ждёт, судя по всему, когда его ноги будут залиты подготавливаемым раствором.

— Схватывается быстро, — поясняет Радько деловым тоном хорошего хозяйственника. — Сейчас зальём и в воду. Ни за что не всплывёт. А когда его найдут, там только ноги и останутся. Две кости, торчащие из таза. Остальное акулы сожрут. Метод идеальный. Давай, заливай уже!

Подручный подтягивает детскую ванну и начинает совком зачерпывать получившийся пышным и гладким раствор, и заполнять им тазик с ногами Поварёнка.

— Я не отказываюсь говорить, — потухшим голосом едва слышно говорит Поворёнок. — Просто мне нужны гарантии. Сто тысяч долларов и паспорт иностранного гражданина.

— Паспорт не получится, даже и фантазировать на эту тему не стоит, — качаю я головой. — Единственное, что я могу обещать — это деньги. За границу можете выехать, как турист, а там просите убежище сами. И вот что. Сто тысяч слишком много за информацию, которая, по большому счёту, и так практически известна. Несколько уточнений не стоят таких денег.

— Не шевели ногами! — резко орёт Радько и Кухарчук вздрагивает.

— Зачем этот цирк с тазом? — спрашивает он и глаза его тревожно бегают из стороны в сторону.

— Я не думаю, что слово «цирк» подходит для объяснения ситуации. Кажется, Михал Михалыч готовится вас утилизировать. Ну, не думаете же вы, что мы будем с вами возиться целую неделю?

— На пол не лей! — кричит Радько. — А ты не сучи ногами. Умри красиво. Жаль я не увижу твои выпученные от ужаса и боли глаза. У нас прямо скульптурная группа намечается. Три тополя на Плющихе. Хотя, нет, три статуи на дне Москва-реки.

Я рассматриваю измождённое и измученное лицо Поварёнка. Под круглыми глазами чёрные круги, сосуды в глазах полопались, губы искусаны в кровь, взгляд затравленный. Маленький измученный зверёк. Сурикат. Или даже, скорее, крыса.

— Давайте так, Пётр Николаевич, — предлагаю я. — Мы сейчас с вами поговорим. Наедине. Только вы и я. Поговорим и примем какое-то решение. И дальше уже вы либо продолжите общаться с Михаилом Михайловичем, либо познакомитесь с доктором, который поможет вам восстановиться.

— Какой ещё доктор! — радостно восклицает Радько. — Если только Менгеле! Раствор уже почти схватился. Бросим его рыбам и всё. Чего рассусоливать с придурком? Я голосую за прорубь.

— Давайте, поговорим — соглашается Кухарь.

— Ну, Михал Михалыч, — говорю я, — дайте нам пару минут, пожалуйста.

— Ладно, — недовольно отзывается тот и, махнув своему помощнику выходит из помещения.

Я подставляю Поварёнку табуретку и помогаю присесть, а сам сажусь напротив него.

— Ну что, если вы не против, начнём, — предлагаю я, взглянув на часы. — Времени у меня, к сожалению, буквально десять минут. Так что успевайте. Повторю. Мне, по большому счёту, уже не так важно, скажете вы что-то или нет. У меня за эти пару дней появились дополнительные источники информации. Поэтому предложение такое. Если вы скажете абсолютно всё, что знаете, я заплачу двадцать тысяч долларов и не буду препятствовать вашему отъезду. Остаться вам будет нельзя, вы должны будете уехать, иначе мы вас устраним. Но для того, чтобы получить деньги нужно будет ещё кое-что сделать.

— Что сделать? — хмурится Кухарь.

— Нужно будет провести операцию ликвидации одного человека. Мне ведь нужна гарантия того, что вы будете кровно заинтересованы в отъезде, правда?

— Какого человека? — испуганно спрашивает он.

— Да, какая разница, разве это важно? Лучше вам не знать. Слушайте, вы давно переступили черту, не думаю, что это имеет для вас хоть какое-то значение. В общем, часики тикают. Успейте меня заинтересовать.

— Хорошо, — кивает он. — Только… как я могу знать, что вы меня не убьёте сразу, как я вам всё скажу?

— Никак, — качаю я головой. — Придётся мне просто поверить и всё. Испытать судьбу.

— Тогда дайте хотя бы пятьдесят тысяч, я ведь должен как-то устраивать будущее.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Удвою сумму. Сорок. Большие деньги. Где-нибудь в Южной Америке сможете начать всё сначала. Давайте, рассказывайте уже.

— Да, собственно… — он оглядывается на дверь. — В общем, Злобин сказал, что если я сделаю, что он скажет, он меня отпустит. Даст денег и новые документы…

— Так. И что именно нужно было сделать?

— Нужно было создать вокруг вас обстановку покушения. Нервозность и напряжение.

— Зачем?

— Мне не говорили, — отвечает Кухарь. — Но я полагаю, чтобы спутать по рукам и ногам, лишить подвижности и возможности принимать правильные решения. Сделать зависимым от себя.

— А убивать меня, значит, не надо было?

— На первом этапе не надо.

Дверь открывается.

— Ну чё? — заглядывает Радько. — Говорит? А то мы тех двоих везти собираемся. Ждать этого или нет?

— Пока не уезжайте, — киваю я.

— Лады. Ждём. Но вы тут не затягивайте, а то баржа отходит скоро.

Михалыч, исчезает.

— На первом этапе убивать не надо, — повторяю я. — А когда надо будет?

— Отдельное распоряжение должно быть.

— А в шапку мне вы стреляли?

— Не сам, нашёл бывшего спортсмена, отличного стрелка.

— А если бы он промахнулся?

— Ну, не промахнулись же. Там расстояние вообще детское было. Потом были придурки с ножами. Это, наверное, не особо впечатлило. Хотя в общей череде эксцессов должно было создавать ощущение нервозности. Нужно было породить чувство тотальной опасности, чтобы непонятно было, откуда исходит угроза — от одного ли источника, или от различных. Был ещё исполнитель, но он сам пулю получил, не успел реализоваться. Но потом вводная изменилась. Пришла команда устранить объект.

Он говорит монотонно и смотрит в пол, опасаясь встречаться со мной взглядом.

— Меня? — уточняю я.

Кухарь молча кивает.

— Азер не уголовник, он чекист под прикрытием. Со мной работал. Водитель тоже из наших. Мы разработали операцию. Я знал, что вы за мной охотитесь и поэтому решил, что на встречу Азера с заказчиком придёте лично. У нас ведь эмоциональная связь с вами…

— Неплохо придумано было.

— Ну, вы же знаете, что я могу менять облик. Значит, поймёте, что близорукая тётка… ну, что это я.