Надолго, может, навсегда

– Кажется, нет, - осторожно сказал Климов, опасаясь подвоха. По-моему, я атеист.

– Тем более. Атеист, а говоришь глупости. Я - твой сосед сверху. Всего-навсего.

– А почему я тебя так хорошо слышу?
– заинтересовался Климов.

– Акустика, - вздохнул сосед.
– Думаешь, только у древних строителей были свои тайны? Между нашими комнатами есть узкий звуковой коридор. По нему можно разговаривать друг с другом. А ты сразу в мистику ударился! Для таких, как ты, всегда или Бог, или черт, или черное, или белое, или доброе, или злое, а середка - никогда. Дуалист дихотомический. Задрипанный к тому же.

– Да нет!
– воспротивился Климов.
– Между Богом и чертом тоже есть середка - ангелы. Меня мама в детстве ангелочком называла.

– Ясно, - сказал сосед.
– Ты любишь самого себя. Так бы и сказал.

– Ну почему же?
– обиделся Климов.
– Я своих детей люблю. Когда они были маленькими, тоже на ангелочков походили. Кудрявые, голоса звонкие, щеки розовые. Я их очень любил.

– А сейчас меньше?

– Не знаю, - вздохнул Климов.
– Они выросли и превратились в мальчика и девочку. А потом станут мужчиной и женщиной. Вот и все. А ведь ангелы бесполы.

– Ты опять разделяешь мир на две крайности, - сказал сосед.
– Внешнее внутреннее, духовное - телесное... Скукотища! Ты, наверное, очень несчастен?

– Конечно, - охотно сознался Климов.
– Я очень несчастлив.

– А почему?

– Ну как же! Меня бросила жена, она отняла у меня детей, я совершенно одинок. Меня никто не любит.

– Но ведь ты стал свободен! Теперь ты ни от кого не зависишь, тебе ни о ком не надо заботиться. Разве одиночество - это не шаг к совершенству?

– Я думал об этом, - удивленно признался Климов, - но мне от этого не легче. Я хочу, чтобы мне вернули утерянное - жену и детей.

– Значит, ты раб в душе?
– ехидно спросил сосед.

– Глупости какие!
– возмутился Климов и даже привстал с дивана.
– Я снова хочу быть отцом и мужем. Это так обыденно и просто. При чем здесь рабство?

– Если человек привязан к веслу на галере или к тачке на руднике, разве мы не называем его рабом?

– Но это же разные вещи!
– воскликнул Климов.
– Ты упрощаешь! Отдавая любовь другому человеку, я получаю взамен тоже любовь. А раб за свою любовь получает зуботычины...

– А ты за свою любовь не получил ли хорошего подзатыльника?
– перебил его сосед.
– И думаешь, ты один такой? Как бы не так!

– Диалектика, - буркнул Климов.
– Превратности жизни. Невезуха. С кем не бывает.

– Кто бы уж рассуждал о диалектике, так только не ты, - сказал сосед пренебрежительно и даже фыркнул.
– Двоечник.

– А по какому праву ты меня оскорбляешь?
– обиделся Климов.

– Ты меня звал? Звал. Хотел, чтобы я с тобой разговаривал? Ну вот, тогда и терпи.

– Я хотел, чтобы ты меня успокоил, а ты обзываешься.

– И буду!
– уверенно заявил сосед.
– Даже больше. Ты скотина, Климов. Слизняк малохольный, слабак. Страдаешь? Упиваешься своими страданиями? Мазохист вонючий!

– Ну, знаешь!
– выдохнул Климов, но ничего больше не сказал, засопел и перевернулся на живот, уткнувшись в подушку.

Некоторое время было тихо. Включился холодильник, тонко зазвенели стаканы, стоящие на нем.

– Чаю хочешь?
– неожиданно спросил сосед.

– Хочу, - буркнул Климов.

– Налей в чайник воды и включи. Потом завари и пей.

– У меня заварки нет.

– Тогда побрейся, - нелогично предложил сосед.

– Чего это ради?
– опешил Климов и даже приподнял голову.

– Но ведь надо же что-нибудь делать. Встань и делай. Вон как зарос! Сколько дней-то не брился?

Климов молча встал с дивана и направился к двери.

– Эй! Зачем ты встал?
– обеспокоенно спросил сосед.

– Сейчас поднимусь к тебе и погляжу, в какую там дырку ты за мной подсматриваешь. Мне это не нравится.

– И не вздумай!
– испугался сосед.
– У меня не прибрано! Мне неудобно.

– Ага!
– обрадовался Климов.
– Боишься!

– Стыдно же, - сказал сосед сконфуженно.
– У меня облака нестираные.

– Какие еще облака?

– Обыкновенные. Кучевые. Какие же еще?

– А зачем их стирать?

– Чтобы беленькими стали, - терпеливо пояснил сосед.
– Чтобы ветерок их весело гнал по синему небушку.

– Значит, ты все-таки Бог, - удовлетворенно сказал Климов и полез в шкаф за бритвой.

Сосед хихикнул и уронил на пол что-то тяжелое. Потолок Климова дрогнул.

– Ты там поосторожнее, - сказал Климов, намыливая щеки.
– Для тебя это, быть может, и земля, а для меня - небо. Ты не продырявь его.

– Ты уже не обижаешься на меня?
– спросил сосед, перекатывая что-то на полу.

– Больно надо, - беззлобно огрызнулся Климов.
– На психов не обижаются.

Он неторопливо выбрился, плеснул в лицо одеколоном, поморщился и полез в холодильник. Хотелось есть. За окном светало. В стекло застучала синица. Осенние листья бесшумно падали вдоль прямоугольника окна и болью в душе не отзывались.

На работу он, конечно, опоздал. Ему сделали очередное замечание, он хмуро кивнул и обещал впредь так не поступать. Сослуживец по фамилии Терентьев подошел к столу, подышал в затылок, потом похлопал по плечу и спросил:

– Пьешь с горя, Климов? Помогает?

– Не пью, - ответил Климов.
– Не помогает.

– И чего ты так изводишься, старик? Я вот на третьей женат, двум первым алименты плачу да еще и налево бегаю. И ничего. Жив-здоров, и голова по утрам не болит. Может, тебе бабу найти? Люську из третьего отдела знаешь? Хочешь, сведу? Женился бы на ней, она б тебя быстро в норму привела. А пироги она стряпает! Ну, хочешь?

– Не надо, - сказал Климов, покраснев.
– Не люблю я пироги.

Потом его вызвал начальник, посадил рядом и протянул отчет, недавно законченный Климовым. На каждой странице были жирные пометки фломастером, перемежаемые восклицательными и вопросительными знаками.

– Вот видите, Климов, - вздохнул начальник и развел руками. Послушайте, не взять ли вам отпуск? Отдохнете от своих неурядиц, развлечетесь и, чем черт не шутит, может, наладите личную жизнь. Холостяком быть - штука не из легких. Вот почему вы сегодня без галстука? Рубашка грязная, брюки мятые. Вы уж не обижайтесь на меня, но у нас солидная организация, а вы ходите, простите, как бродяга.