Надолго, может, навсегда

– Не нравится?
– спросил сосед.

Климов не ответил.

– Метаморфируешь, - удовлетворенно сказал сосед.
– Хотел измениться изменяешься. Дело нехитрое. Изменщик!

И засмеялся своей шутке.

– Почему ты не любишь меня?
– не выдержал Климов.
– Что я тебе сделал?

– В том-то и дело, что ничего, - сказал сосед.
– Ты умеешь только страдать и мучить других, а сделать что-нибудь не способен.

– Ты обидел меня, - вдруг отозвалась Люся из-под одеяла.
– Ты равнодушен к моему горю.

– Я знаю, - вздохнул Климов.
– Но ничего не могу с собой поделать. Помоги мне.

– Ну уж нет, - сказал сосед, звякая ложечкой в стакане.

– Я тебя топить буду.

– Как?
– спросила Люся.

– Страшно мне, - сказал Климов.

– Врешь, - уверенно сказал сосед.
– Врешь и не краснеешь.

Люся выглянула из-под одеяла, повертела головой по сторонам, остановила взгляд на Климове.

– Ложись, - пробормотала она.
– У тебя лицо бледное.

– Неправда, - ответил Климов сразу обоим.
– Ты ошибаешься.

Сосед не ответил, потом проговорил нараспев длинную фразу на незнакомом языке и весело рассмеялся.

– Господи, - сказала Люся, - ну и акустика в этом доме. Нас тоже слышно?

– Слышно, - сказал Климов и погасил свет.

Он нашел эти фотографии. Четыре лица. Мужчина и женщина, мальчик и девочка. Красивая женщина, блеклый пухлогубый мужчина и дети, похожие на мать. Климова неприятно удивило свое собственное лицо. В зеркале оно казалось более красивым и значительным. По крайней мере, в последние дни. Он сел перед зеркалом и стал сравнивать свое отражение и фотографии, сделанные год назад. Люси Дома не было, стесняться было некого, и он морщил лоб, вытягивал губы трубочкой, оттопыривал уши пальцем, растягивал в стороны уголки глаз. Его не покидало ощущение, что зеркало отражает чужое лицо или на лицо надета маска. И то и другое было неприятно. Тонкая пленка серебра отражала мужское лицо с твердым подбородком, большим лбом и пристальным взглядом серых глаз. Черные крупинки серебра на фотографии округлое курносое лицо с большими ушами, маленькими сонными глазами. Между этими людьми было несомненное сходство, какое бывает у братьев, но все же это были совершенно разные люди.

– Это твоя работа?
– спросил Климов, уверенный, что его услышат.

Наверху промолчали.

– Эй ты, задрипанный бог!
– сказал Климов.
– Это и есть твоя метаморфоза? Для чего мне она?

Наверху забулькало, словно переливали воду из бутылки в стакан.

– Помалкиваешь?
– угрожающе спросил Климов.
– Воды в рот набрал? Я не погляжу, что ты бог, я тебя сам, как черепаху, разделаю.

– Обнаглел, - удовлетворенно сказал сосед.
– Богоборцем стал. Ишь ты!

– И ты меня еще топить собираешься? Меня, Климова?

– Тебя, - радостно подтвердил сосед.
– Клизму топить буду.

Бульканье нарастало, и вдруг Климов увидел, как стык потолка и стены темнеет, набухает водой, и вот узкая струйка воды потекла вниз и застучала по подоконнику.

– Эй!
– испугался Климов.
– Ты с ума спятил? Закрой воду!

– Потоп, - сказал сосед.
– У меня батарея течет. Самому хлопотно.

– А мне какое дело!
– возмутился Климов, подставляя ведро.
– Вызывай слесаря.

– А он не может!
– обрадовался сосед.
– У него голова болит.

– Тогда я сам к тебе поднимусь.

– Хляби у меня разверзлись, - торжественно произнес сосед.
– Без акваланга не попадешь, салага.

– Хоть бы сам потонул, - в сердцах сказал Климов, вытирая лужу.
– Бог называется. Ни пользы от него, ни сострадания, одни неприятности и оскорбления.

– Я бы рад потонуть, - приглушенно сказал сосед, - да не умею. Я же бессмертный... И чего ты раскипятился? Твое желание исполняется. Теперь наверняка твоя жена вернется к тебе. Разве ты не об этом мечтал?

– Мечтал, мечтал, - буркнул раздраженно Климов.
– Только на черта мне твой потоп? Без этого нельзя, что ли?

– Счастья надо добиваться упорным трудом, - сказал сосед голосом матери Климова.
– Только в испытаниях выковывается настоящее счастье.

Климов вздрогнул. Он узнал надоевшие нравоучения.

– Пересмешник, - сказал он.
– Хулиган. Я на тебя в ЖКО пожалуюсь, что жильцов топишь.

– А я на тебя в местком анонимку напишу, - мстительно сказал сосед, что ты в бога веришь и с соседями ругаешься. Вот!

– А я в тебя не верю! Нужен ты мне!

– Софи-и-ст!
– насмешливо протянул сосед.
– Схоластик. В бога не веришь, а с богом ругаешься. Во даешь!

Климов подставил ведро и пошел выливать наполненное.

– Простите, - спросил он старушку на кухне, - вы не знаете, кто живет надо мной?

– Кто-нибудь да живет, - ответила старушка.
– Человек живет какой-нибудь.

– Мужчина или женщина?

– Или мужчина, или женщина, - ответила она, - или оба сразу. Уж это непременно. А вот вы где живете?

– Здесь!
– удивился Климов.
– Уже месяц!

– Ишь чего. А я и не видела такого, - спокойно сказала старушка и пошла доваривать щи.

Через час потоп прекратился. Климов вымок и взмок, пока выливал воду и вытирал пол. Ругаться больше не хотелось. Он уже убедился в том, что конфликтовать с соседями хлопотно, а с богом - глупо. Даже если такого и не существует.

То и дело он подходил к зеркалу и всматривался в затуманенное стекло. Ему казалось, что лицо его изменяется без перерыва. Ощущение было чисто физическое. Словно бы поверхность лица стала размягченной, текучей, и движения мышц подчас не совпадали с его желанием нахмуриться, скажем, или улыбнуться. Хотелось сбросить эту раздражающую маску, он часто дотрагивался до лица, пытаясь избавиться от тягостного ощущения, но оно не уменьшалось.

В свое время из маленького ребенка он превратился в мальчика, потом в худого веснушчатого подростка, в юношу, мужчину, и все эти естественные метаморфозы никого и никогда не удивляли. Так заведено. Человеку свойственно не только ошибаться, но и изменяться до тех пор, пока последняя перемена не растворит его в земле. И как знать, думал в эти часы Климов, быть может, его теперешняя метаморфоза тоже закономерна, просто более редка и менее известна. Ведь был он когда-то ребенком, и ничего никто не удивляется, что тот, позавчерашний маленький Климов, и этот, тридцатилетний, - один и тот же человек.

Он думал так, но мысли эти все равно не успокаивали. Сам он ни разу не видел и не читал нигде, чтобы человек вдруг начал менять свою внешность. Тогда он повернул зеркало стеклом к стене, сел на диван, взял книгу наугад и, стараясь не обращать внимания на взбунтовавшееся лицо, стал дожидаться Люсю.

Она пришла, нагруженная чемоданами, тяжело опустила их у порога и, не раздеваясь, села на стул. Климов боялся повертываться к ней, он не хотел пугать ее новым лицом.

– Как дела?
– спросил он с дивана.