Наедине с собой

земли, который заметили работники расположенного напротив кирпичного завода. Когда мы

увидели, что через дорогу бежит народ, стали ретироваться. Но нас, хотя и не поймали, но, как

ближе к вечеру выяснилось, узнали. И донесли родителям. На «допросе с пристрастием» мы

рассказали что к чему. И признались, что боеголовки – правда, еще не взведенные – у нас в

наличии имеются. Показали и место, где они были спрятаны – во дворе у Левандовских.

В сердцах отец последних выбросил изъятое в уборную. А к утру очухался: а вдруг там что-то

проржавеет и кого-нибудь вместе с уборной поднимет в воздух? Вызвали саперов. А, надо

заметить, отхожее место Левандовские устроили на месте ямы, из которой брали во время стройки

глину. Глубина ее зашкаливала за восемь метров. И уже до половины, извините за натурализм, была заполнена дерьмом. Щуп на такую глубину не доставал. Да и водить им в густой жиже

оказалось весьма непросто.

Начали обсуждать, как поступить. Разговор, в основном, велся вокруг двух вариантов: отсосать

содержимое с помощью ассенизационной машины и, предварительно сняв будку, взорвать яму на

месте. Оба варианта вышестоящее руководство отвергло. В первом случае, опасаясь

несанкционированного взрыва, а во втором – слишком большого разброса дурно пахнущего

вещества. Да и собирать разлетевшиеся по округе боеголовки было бы проблематично.

Итог – будку перенесли в другое место. Яму засыпали и забетонировали. А с нами провели

строгую воспитательную работу – не обошлось и без ремня.

***

Ніч відступає поволі,

Ледве рожевіє схід,

Шепчуться стиха тополі,

Скинувши маревний слід.

Ось прокидаються чисті,

Росами вмиті гаї.

Очі твої променисті

Нагадують чимось мені

Плеса, замріяні й дивні,

В передранковій імлі.

Дорожчого за Україну

Нічого нема на Землі.

Это стихотворение опубликовала районная газета «Шляхом Ілліча». Но что интересно. Редактор

Григорий Бажан попросил заменить словосочетание «за Україну» на «за Батьківщину». В таком

виде мой опус и увидел свет.

Странно, что ведь Украина – тоже моя «Батьківщина». И родной Пирятин. Да и мозаика Родины

без одного кусочка неполна. Более того, уродлива.

Однако зла на редактора не держу: он поступает так, как от него требуют. В противном случае, придется искать другую работу.

***

Петр Халеев сразу поступил в военное училище. И вот первая встреча с ним – в ранге курсанта.

Собралась привычная компания: все те, кто не прошел по конкурсу. Мест в забегаловке на

«Курьем базаре», как всегда не было, поэтому привычно расположились вокруг деревянной бочки

из-под пива. Скинулись, взяли «Белого крепкого» и пирожков – тоже традиция. Разлили по

стаканам. И тут Петр, взглянув на содержимое своего граненого сосуда, вдруг заявил, что пить это

пойло он не будет.

Сказать, что мы все опешили, значит, не сказать ничего. Между тем, тот направился к стойке, вытягивая на ходу из кармана деньги. И вскоре вернулся с бутылкой «Портвейна» за 1.62 рубля

(«Белое крепкое» стоило 1.22 рубля). Поставив ее возле себя, так и наливал себе отдельно.

Не знаю, как он, а я весь вечер чувствовал себя явно не в своей тарелке.

***

Ко мне, весь запыхавшийся, явился Николай Божко. Одет он был, если говорить откровенно, в

трусы (живем, по сути, по соседству). Бежал через огород. Как вдруг почувствовал жгучую боль в

паху. Залез, естественно, туда. А там – пчела. С вывернутым задом – успела отдать жало.

И, ладно бы, только боль. Так ведь «хозяйство» увеличивалось прямо на глазах до неестественных

размеров.

Право, его хрен можно было выставлять в кунсткамере! Плоть стала похожа на желе и, буйную

свою головушку готов отдать на отсечение, в стакан бы не влезла, несмотря ни на какие

ухищрения. Одно плохо: моего веселья друг не разделял, корчась от боли.

***

В районной газете появилась душещипательная заметка под заголовком «Отцовской дорогой».

Речь в ней о парне, после окончания десятилетки пришедшем на предприятие, где уже несколько

десятков лет работают его родители. Особенно умиляет концовка: «Родилась еще одна трудовая

династия».

В принципе против заметки я ничего бы не имел, если бы речь в ней не шла… обо мне. Скажете: не кокетничай, приятно ведь стать героем! Приятно-то приятно, но вот ведь какая штука: я ни при

каких обстоятельствах не собираюсь идти «отцовской дорогой» (неужели неспособен ни что

другое?!). Более того, не желают этого и родители.

Удивило и то, что со мной никто не встречался. Но «выступать» я не стал. В редакции работают

все хорошо мне знакомые и еще лучше ко мне относящиеся люди. Да и знакома мне их текучка.

Людей – кот наплакал, а забивать полосы чем-то нужно. Вот, случается, и сочиняют заметки о

соседях, знакомых, друзьях, друзьях друзей в надежде, что те не обидятся.

***

Ты мне нужна, как слону второй хобот!

***

Поскольку в этот раз я уже имел трудовой стаж, документы на факультет журналистики у меня

приняли. Вера Ивановна Черненко – записной авторитет на нашем «кутку» (работала инженером

на кирпичном заводе, а родилась в столичной области) – заявила, что туда меня, райцентровского

чернорабочего, никогда не примут и лучше бы я, не маясь дурью, выбирал профессию по своей

шапке.

Экзамены я сдал, однако набрал на балл меньше, чем в прошлом году – 17. И получил еще одну

бумажку из университета «Вам отказано в зачислении по конкурсным причинам».

Если дела пойдут так и дальше, соберу коллекцию этих самых отказов...

***

Накатило лирическое настроение, и я попросил Николая Божко (сидели у него) сыграть чего-