Наемник (Тени Солнца)

— Мне нужно выпить, Брюс. — Хейг облизнул губы. — У меня все горит внутри, дай мне выпить.

— Выполни свой долг, и я дам тебе целый ящик.

— Мне нужно только одну рюмку.

— Нет, — решительно сказал Брюс. — Проверь, все ли инструменты здесь есть.

Он подошел к стерилизатору и приподнял крышку. Оттуда облаком взвился пар. Хейг заглянул внутрь.

— Да, это все, что нужно. Здесь недостаточно света. Я хочу выпить.

— Свет будет. Начинай готовиться.

— Брюс, пожалуйста, дай…

— Заткнись, — рявкнул Брюс. — Вон раковина. Иди мой руки.

Хейг подошел к раковине. Он уже увереннее держался на ногах, и черты лица заметно выправились.

«Ах ты, старая скотина, — подумал Брюс, — надеюсь, у тебя все получится. Боже, как я надеюсь».

— Поторапливайся, Хейг. У нас мало времени, — сказал он, вышел в коридор и направился в палату.

Окна в операционной не открывались, так что Хейг мог сбежать только через дверь. Если что, Керри успеет его перехватить.

Брюс заглянул в палату. Шермэйн и Игнаций с санитаром-африканцем уже переложили женщину на каталку.

— Отец, нам нужно больше света.

— Могу дать вам еще один фонарь. Больше ничего нет.

— Хорошо, будьте добры. Давайте я ее отвезу.

Отец Игнаций и санитар ушли, а Брюс помог Шермэйн отвезти каталку из палаты в операционную. Роженица с посеревшим лицом стонала от боли. Такое лицо бывает, только когда боятся. Или когда умирают.

— Недолго ей осталось, — сказал он.

— Знаю, — отозвалась Шермэйн. — Надо спешить.

Женщина заметалась по каталке, невнятно бормоча, потом вздохнула, так что ее огромный, накрытый одеялом живот поднялся и опустился, и снова застонала.

Хейг, скинув с себя куртку и оставшись в жилете, мыл руки над раковиной в операционной и даже не оглянулся, когда ввезли роженицу.

— Положите ее на стол, — сказал он, намыливая руки до локтя.

Каталка была вровень со столом. Женщину приподняли на одеяле и перевалили на стол.

— Она готова, Хейг, — сказал Брюс.

Хейг вытер руки чистым полотенцем, повернулся и, подойдя к женщине, замер. Она не осознавала его присутствия, ее открытые глаза ничего не видели. На лбу Майка выступил пот, подбородок покрывала седеющая щетина.

С глубоким вздохом Хейг откинул одеяло. На роженице была короткая рубашка с расстегнутым воротом, не прикрывающая живот — непомерно раздутый, твердый, с провалившимся пупком. Колени согнуты, полные бедра раздвинулись в потуге, тело выгнулось, под посеревшей кожей напряглись мышцы, пытаясь извергнуть застрявший плод.

— Скорей, Майк! — с ужасом воскликнул Брюс.

Хейг начал осмотр. Его руки казались бледными на фоне темной кожи. Закончив, он отступил назад.

Отец Игнаций с санитаром принесли еще два фонаря. Священник начал было что-то говорить, но осекся, почувствовав напряжение. Все смотрели на Майка.

Хейг закрыл глаза. Черты его лица в свете фонаря казались резкими и угловатыми, изо рта вырывалось тяжелое дыхание.

«Не надо его подталкивать, — интуитивно понял Брюс. — Я подтащил его к краю пропасти, а шагнуть в нее он должен сам».

Майк открыл глаза.

— Кесарево сечение, — сказал он таким голосом, словно произносил смертный приговор, и задержал дыхание. Наконец он выдохнул: — Я сделаю. Халаты и перчатки! — выпалил Майк, обращаясь к священнику.

— В шкафу.

— Достаньте!

— Помоги мне, Брюс. И вы тоже, Шермэйн.

— Конечно. Скажите как.

Они быстро вымыли руки и нырнули в темно-зеленые хирургические халаты, поданные отцом Игнацием.

— Принесите сюда вон тот поднос, — приказал Майк, открывая стерилизатор. Длинными щипцами он вынимал инструменты из кипятка и выкладывал их на поднос. — Скальпель, ранорасширитель, зажим.

В это время санитар протирал спиртом живот женщины и готовил простыни.

Майк наполнил шприц пентоталом и посмотрел на просвет. Хейга было не узнать: в маске, в зеленой шапочке и длинном халате до пят. Он нажал на поршень, и по игле скатились две капли прозрачной жидкости.

Хейг взглянул на Брюса затравленными глазами — только они и виднелись над маской.

— Готов?

— Да, — ответил Брюс.

Майк склонился над роженицей, взял ее руку и ввел иглу в мягкую темную кожу на локтевом сгибе. Жидкость в шприце неожиданно окрасилась кровью — Майк нашел вену, — а затем поршень медленно пошел вниз по стеклянному цилиндру.

Женщина перестала стонать, тело расслабилось, дыхание замедлилось, стало глубоким и неторопливым.

— Идите сюда. — Майк указал Шермэйн место у изголовья. Она взяла маску и пропитала ее хлороформом. — Подождите, пока я не скажу.

Она кивнула. «Боже, какие у нее красивые глаза!» — подумал Брюс, поворачиваясь к подносу.

— Скальпель, — сказал Майк из-за стола, и Брюс подал.

Все, что было потом, слилось воедино и казалось Керри ненастоящим.

Под ножом раздвинулась кожа, из мелких сосудов брызнула кровь, и показались розовые мышцы, словно перевязанные чем-то белым, масляно-желтый слой подкожного жира, а затем голубоватые сплетения кишок. Человеческая плоть, мягкая и живая, поблескивала в ярком свете фонаря.

Зажимы и ранорасширители серебристыми насекомыми приникли к ране, как к цветку.

Руки Майка, казавшиеся безжизненными в желтых перчатках, сновали туда-сюда по открытой впадине живота — смазывали, резали, зажимали. И вот уже разрезана лиловая поверхность матки, показался младенец — обвитый пуповиной маленький темный комочек с крошечными ручками и ножками.

Майк поднял ребенка за ноги. Младенец, все еще соединенный с матерью, висел в воздухе, как большая летучая мышь.

Щелкнули ножницы — и ребенок свободен. Наконец малыш закричал: яростно, возмущенно и бодро.

Шермэйн радостно рассмеялась и всплеснула руками, совсем как девочка в кукольном театре. Внезапно рассмеялся и Брюс. Это был смех из далекого прошлого, поднявшийся из глубин сознания.

— Держите, — сказал Хейг, и Шермэйн взяла шевелящегося младенца на руки.

Майк споро накладывал швы.

Глядя на лицо и позу Шермэйн, Брюс почувствовал, как где-то в горле смех оборвался. Ему захотелось плакать.

Хейг зашил матку и завязал сложные узелки, как заправская швея. Затем на края раны легли внешние швы, и, наконец, белая лента пластыря скрыла все из виду.