Наёмники Гора

— Ах! — вздохнула Боадиссия.

— Проспект Центральной Башни, — объяснил я. — Действительно красиво. Мы пойдем прямо по нему.

— Пить хочу, — вдруг заявил Хурта, направляясь к фонтану, одному из многих имевшихся на этом проспекте.

Хурта прислонив свой топор к фонтану, наполовину погрузил голову в воду, а затем, вынырнув, довольно фыркнул. Ещё немного с удовольствием поплескав воду себе на лицо, парень принялся утолять жажду из сложенных в пригоршню ладоней. Попил и я. Боадиссия изящно приложилась к поверхности губами, втягивая в себя воду. Хм, похоже, в нашей компании она изучила кое-что из своей женственности. Казалось, что она начинала, робко и с надеждой подозревать и ощущать истинную природу своей сексуальности, и даже осмеливалась думать о получении удовольствия от своей нежности и сущности, осмеливаться думать о том, что могло бы значить для неё, быть искренне и полностью той, кем она фактически была — женщиной. Во всяком случае, она больше не пыталась, в гротесковой смехотворной манере подражать поведению воина алара.

— А я могу попить, Господин? — спросила Фэйка.

— Конечно, — разрешил я, тут же внезапно, сердито, возмущённо схватил её за волосы так, что она вскрикнула в боли и задёргалась.

— Ты что, забыла, что Ты — животное? — злобно прошипел я ей прямо в ухо.

— Простите Господин! — заплакала рабыня.

— Может Ты решила, что стала чем-то большим? — поинтересовался я.

— Нет, Господин! — простонала женщина, и, почувствовав, что я отпустил её волосы, повалилась на колени на мостовую, но тот же полетела на камни, получив удар ногой.

Она испуганно замерла там, лёжа на боку около фонтана, с моим мешком за спиной.

— Господин? — непонимающе спросила она, глотая слезы.

— Ты — животное, — прорычал я. — Ты пьёшь из нижней чаши, как и другие животные, как слины и тарларионы.

— Да, Господин, — всхлипнула рабыня.

— Какая глупая у Тебя рабыня, — презрительно бросила Боадиссия.

— Простите меня, Господин, — заплакала Фэйка.

Я даже залюбовался ей, настолько соблазнительна была она, лёжа на боку и выставив на всеобщее обозрение свои хорошенькие ноги. Она была испугана, прежняя Леди Шарлотта, некогда богатая благородная гражданка Самниума, а теперь домашнее животное, в моём ошейнике, просто Фэйка. Она с ужасом смотрела на меня, ожидая следующего удара. Она понимала, что допустила прискорбную ошибку.

— Это было хорошо, — сказал Хурта, вытирая свой рот.

— Господин? — всхлипнула Фэйка.

— Сегодня вечером, Ты будешь выпорота, — сообщил я ей.

— Да, Господин, — простонала она.

— Смотрите, там какой-то стул несут, и солдаты вокруг него, — привлекла наше внимание Боадиссия.

Мы увидели, что несколько зевак столпившихся в этот час на улице, торопливо разошлись в стороны, освобождая путь солдатам и закрытому паланкину с задёрнутыми шёлковыми занавесками. Этот паланкин на длинных шестах был закреплён между двумя тарларионами идущими тандемом. Процессия держала путь на север вдоль по проспекту к Центральной Башне. Солдаты были в пурпурных плащах таурентианцев.

— Там внутри женщина, не так ли? — спросила Боадиссия.

— Да, — кивнул я.

— А те солдаты — дворцовая гвардия, если не ошибаюсь? — осведомился Хурта.

— Скорее всего, — ответил я. — По крайней мере, выглядят они так же, как дворцовые гвардейцы.

— Кажется, их таурентианцами называют, — заметил он.

— Да, — сказал я.

— А они похожи на способных ребят, — признал алар.

— В этом можешь даже не сомневаться, — заверил его я.

Глаза солдат скользили по толпе. У меня не было ни малейшего сомнения, что эти мужчины были отличными телохранителями. Я отметил для себя, что паланкин несли не рабы, а тарларионы. Для этого могла быть масса причин. Это могло быть показной роскошью, простым выставлением своего богатства, ведь хороший тарларион гораздо дороже, рабов-мужчин, особенно рабов-носильщиков. Но возможно и такое, что груз мог бы быть оценён как слишком драгоценный, чтобы рискнуть доверить его рабам. В конце концов, они — мужчины. Или могли посчитать, что этот груз такой неземной красоты, что это даже не может быть перенесённым рабами-мужчинами. В конце концов, разве не было некоторой опасности, что прекрасная пассажирка, изящно входя или покидая паланкин, могла сделать небрежное движение и вуаль приоткроется, показывая кусочек её горла, или небрежный подъем одежд сокрытия, предоставит им мимолётное видение мелькнувшей лодыжки?

— Пей, — бросил я Фэйке.

— Да, Господин.

— Чей это паланкин? — спросил я человека стоявшего около нас, когда процессия прошла мимо.

— А разве Вы не знаете? — удивился тот.

— Нет, — признал я. — Мы, совсем недавно прибыли в Ар.

— Из Торкадино? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он.

— Да, — кивнул я.

— Это, паланкин той, кто может стать Убарой Ара, — объявил он.

— Это — Талена, — добавил другой мужчина.

— Что с Тобой? — забеспокоилась Боадиссия.

— Ничего, — отмахнулся я, глядя вслед удаляющемуся от нас паланкину.

Я бросил взгляд на Фэйку. Она стояла на четвереньках перед нижней чашей фонтана, опустив голову к самой воде, и жадно пила.

— Как Талена может стать Убарой Ара? — полюбопытствовал я. — Я думал, что Марленус отрёкся от неё, и она теперь не имеет отношения к его роду.

— Ей можно дать законное право на наследование, — сказал мужчина. — Я слышал, что это обсуждалось.

— Но не по линии Марленуса, — заметил я.

— Нет, — признал мой собеседник. — Но ведь не обязательно принадлежать к роду Марленуса, чтобы править Аром.

— Миний Тэнтиус Хинрабий и Цернус, оба, правили в Аре, — напомнил мне второй мужчина. — И ни один из них не был с ним даже в родстве.

— Это верно, — вынужден был признать я.

— Она — свободная гражданка, — сказал первый из моих собеседников. — А следовательно, ей может быть дано такое право.

— А почему не Гней Лелиус или Серемидес? — поинтересовался я.

— Ни один не честолюбив, к счастью, — объяснил второй.

— Но почему она? — не отставал я. — Почему не кто-либо из тысяч других?

— Ну, она всё же из монаршей семьи, — ответил мне мужчина. — Она когда-то была дочерью Марленуса.

— Понятно, — сказал я и, посмотрев вниз на Фэйку, спросил: — Ты напилась?

— Да, Господин, — ответила рабыня.

Она соблазнительно смотрелась, стоящее на четвереньках, перед нижней чашей фонтана, принадлежащее мне животное, в стальном ошейнике и короткой тунике.

— Вставай, — скомандовал я своему домашнему животному.

— Да, Господин.

Я вновь бросил взгляд вслед паланкину, но на этот раз не смог разглядеть его. Он скрылся в толпе людей спешивших по своим делам.

— Куда мы идём? — спросил Хурта.

— Туда, — указал я.

Нам следовало пройти на юг по проспекту Центральной Башни около четырех — пяти пасангов, а затем свернуть налево на Фургонную улицу, по ней добравшись до проспекта Турии. Где-то там, скорее всего в дальнем конце того проспекта, в районе Улицы Клейм, находился переулок Рабских Борделей Людмиллы.

Пожалуй, надо будет уточнить дорогу, как только мы доберёмся до проспекта Турии. Я не сомневался, что мы сможем быстро найти такое место. Уж больно название его было запоминающимся.

— Как называется место, куда мы направляемся? — спросила Боадиссия.

— Переулок Рабских Борделей Людмиллы, — сообщил я.

— Что-то мне не нравится, как это звучит, — поморщилась Боадиссия.

— Мне так не кажется, — усмехнулся я.

— А мне даже нравится, — поддержал меня Хурта.

Я оглядывался на Фэйку, понурившись тащившуюся следом за нами. Она была невнимательна. Она допустила серьёзный проступок. Сегодня вечером ей ждала плеть.