Наколдованная любовь
Шрифт:
Теперь задумался магистр. Случаев из практики работы реликтового объекта со столь запутанным на двух жертвах и затянутым на узлы в труднодоступных местах заклятием у него на памяти не встречалось. В конце концов Коренус пощипал бороденку и огласил:
— По моему разумению, будет лучше, если вы с девой Олей возложите руки на камень одномоментно и так, чтобы ладони соприкасались.
Аш с магистром отступили подальше от камня с целью улучшения обзора. Девушка, напротив, подошла ближе к очарованному жениху и робко улыбнулась ему. «Неужели наконец заклятие, столь причудливо переплетшее ее судьбу с судьбою Ламара и уволокшее из привычного мира, будет разрушено? И если так, то что настанет потом? Может быть, она сразу исчезнет из волшебного мира, как тот чемодан с одеждой,
Истолковав, как обычно, ее поведение весьма причудливым образом, Ламар страстно провозгласил, посверкивая очами:
— Не страшись, возлюбленная моя невеста, ибо знаю я, истинна любовь моя и никакой магии не разрушить тех цепей, что сковали сердце мое навеки!
«Ой, хоть бы разрушила!» — тут же прогоняя эгоистку-тоску, мысленно от всей души пожелала великодушная Оленька, пуще себя жалея мужчину, выставляющего себя полным идиотом. Нет, конечно, кто же спорит, когда тебе всякие разные пылкие слова от большой любви говорят, очень приятно, но только если от любви, а не от чар, и желательно все-таки тет-а-тет, а не при всем честном народе. Пусть даже этого народа — только двое знакомых.
Горячая и твердая ладонь поймала ладошку невесты и припечатала к плоской вершине камня, а сама опустилась рядом. Теплый такой был камень, нагретый летним солнцем, совсем рядом с большим пальцем деловито полз маленький голубой муравей, волок скрюченную в рогалик дохлую гусеницу. Упирался, а волок.
«Теплый камень, и никаких чудес», — успела подумать Оля и сразу же распахнула от изумления глаза и рот, благословляя дар покойной магессы.
Как же это было прекрасно! Из камня вверх заструились нежные, как усики у зеленого горошка, и столь же прочные тонкие ленточки разноцветного света. И через призму их сияния девушка смогла разглядеть наплетенное на себе и на Ламаре заклятие. Больше всего оно походило на даже не абы как намотанную, а бестолково запутанную игривым котенком грязную пряжу. Там, где лучики касались мотка, пряжа таяла и пропадала. Рука рыцаря, а затем и все тело в считаные секунды оказались избавлены от нечаянного творения магистра Коренуса.
Пылкий взор, устремленный на возлюбленную деву, сменился своеобразным не то задумчивым, не то растерянным выражением лица. Оля стыдливо потупилась, решила для себя: «Ну вот, начинается, сейчас будет сердиться». Сама-то она чувствовала себя немного иначе, из сердца ушли сомнения и сожаления о том, что намагиченным романтическим отношениям пришел конец. Чего жалеть, если это было не настоящее, а колдовство? Наверное, прав магистр, ее тоже немножко задело чарами, потому в голове бродили странные мысли и царил бардак. Ну какая из нее жена рыцаря-драконоборца? Разве она его достойна? Пусть лучше Ламар найдет когда-нибудь свою настоящую любовь, которую захочет пронести от храма до замка на руках и которой будет шептать все те слова, которые шептал наколдованной невесте, но шептать от чистого сердца. Пусть он будет счастлив! А сейчас хорошо, если им с Ламаром удастся остаться если не друзьями, то добрыми приятелями.
А Камень истины продолжал свою работу. Конечно, он был создан не только для того, чтобы разрушать наведенные по ошибке чары. Так повелось, что сюда, на поляну, издавна приходили желавшие поглубже заглянуть в себя и, как правило, приходили одни. Потому что демонстрировать собственное не всегда приглядное нутро посторонним, даже если они самые близкие из друзей или, тем более, если они лишь числятся таковыми, не самая приятная штука.
Магистр, одержимый мыслью о необходимости устранения магической ошибки, как-то забыл упомянуть о главном побочном эффекте воздействия артефакта.
Теперь те, кто держал ладони на нагретом солнышком камне, ощутили, как раскрываются навстречу чужим взглядам их души, выставляя на белый свет
все без утайки. Оля видела порывистого, не слишком внимательного к чужим словам и чувствам, самолюбивого и почти самовлюбленного, вернее, влюбленного в свой образ победителя чудищ, рыцаря, который, в сущности, остался в душе ребенком, жаждущим восхищения и охочим до смертельно опасных, будоражащих кровь приключений. Но из вороха сверкающей шелухи все увереннее проглядывала истинная твердость мужчины, блюдущего долг и честь, преданного всей душой родине, друзьям и высоким идеалам рыцарства. Так видела Ольга, а Ламар в свою очередь видел робкую, в чем-то трусоватую, очень добрую девушку, не безвольную, безотказную, готовую по первой просьбе броситься на помощь первому встречному. Мягкую, до наивности доверчивую и чистую. Да, самому рыцарю всегда нравились другие женщины, но не симпатизировать этой он просто не мог.— Подействовало? — с плохо скрываемым нетерпением потребовал Аш ответа от замерших, как два камня у третьего, людей.
— Воистину, — признал Ламар. И голос его не звучал зло, в нем было больше задумчивости с примесью некоторой ошарашенности. Как если ты проходил несколько дней в зеленых очках и считал, что только так и надо, а теперь вдруг уронил их с носа и понял, как был неправ.
Приободрившись, Оля улыбнулась и подняла взгляд на бывшего, уже, к счастью, бывшего, жениха. А тот вдруг захрипел, скребя руками камень, на губах запузырилась кровь, а в горле… В горле почему-то оказалась палка с сизым пером на конце. Стрела!
Приклеенная улыбка так и осталась на лице Ольги, подхватившей Ламара и, не выдержав тяжести, рухнувшей вместе с ним в колючие обрезки малинника у подножия камня. Девушке ли было удержать тяжеленного рыцаря? Она падала, не в силах разобраться, что, зачем, почему и как происходит. Но, правду сказать, даже и не пыталась понять, настолько была поглощена ощущением разверзающейся под ногами бездны и ужасом неотвратимо надвигающейся потери.
«Нет, только не так! Так нельзя!» — заметалась сумасшедшей белкой мысль в опустевшей голове, а перстень — дар к помолвке — обжег огнем не только палец и руку, а, кажется, все тело с душою в придачу. Панику вымело враз, остались лишь цель и вера в то, что нужное средство есть! Оля вспомнила о даре покойной магессы и взмолилась всем Семерым богам сразу: «Только дайте успеть!» — и жарко зашептала:
— Ламар, держись, миленький, держись!
А на скромной полянке у Камня истины сейчас разыгрывалось совсем другое представление, не имеющее ничего общего с экстренной медицинской помощью магического характера или благоговейным поклонением святыням.
— Не дергайся, Рей, и ты, старик, руки от пояса со склянками подальше держи, — раздался уже где-то слышанный грубый голос. — Значит, эта каменюка и есть Столп? Никогда бы не подумал. Выходит, зазря я кровищу диноля на булыжник посреди соседней поляны извел? Славно Семеро пошутили, ха-ха! Ну-ка, сейфар, ни с места! Замри, я сказал, коль жить хочешь и жизнь спутникам своим сохранить.
— Что тебе надо, Чемаш? — с ледяным равнодушием, говорящим о пребывании в пограничном состоянии перед трансформацией и боем, уронил Аш.
Он действительно замер на месте, только голову повернул в сторону стоящего меж кустов мужика в серо-зеленом, запятнанном бурыми пятнами, потрепанном одеянии. Это был тот самый человек, которого показывало видение в синей заграде. Один из двух братьев остекленевшей злючки Айсы. Мужчина держал стрелу наложенной на тетиву лука, а глаза его с каким-то сумасшедшим весельем маньяка следили за людьми на поляне.
— Ты сейчас, сейфар, достанешь из-под рубашки медальон, который забирал из Веспанской скоровищницы, и кинешь мне под ноги. Осторожно, чтобы я не занервничал, а то с моей следующей стрелой поближе познакомится девица. Ты знаешь, я бью без промаха, — процедил Чемаш. Он замер статуей лучника: одна рука сжимает рукоятку, вторая натянула тетиву со стрелой. Хищный, выкованный из серого металла лист наконечника, смазанный чем-то тягуче-зеленым, был красноречивее слов.
— Зачем? Айса мертва, тебе все равно не нравилась ее затея. Чего ты хочешь добиться? — по-прежнему ровно спросил Аш.