Наливайко
Шрифт:
— Пожалуйста, пане гетман…
— Вельможный, прошу пана… — отплатил в свою очередь Жолкевский, не в силах забыть казаку смех пани Замойской.
— Пожалуйста, вельможный пане гетман… Про низовое запорожское войско ничего точно сказать не могу, да и не имею на то поручения от своего господина. Однако, если вельможный пан гетман интересуется невесть откуда идущими пересудами об украинских землях, могу передать, как сам слышал. О том; что кто-то беспокоит крымских соседей, ваша мощь пан гетман, у нас ничего не слыхать. Об этом нет времени говорить и самым болтливым. Теперь украинец сам вынужден защищаться от нечистых на руку этих ваших соседей… Это к тому же и казацкий хлеб….
—
— Горький, вельможный пан гетман, но есть нужно.
— Хотя бы и наперекор королевским универсалам, которые запрещают трогать крымцев и турок?! — вмешался Замойский.
— И не запрещают защищать свой православный край от многочисленных нападений ханов, ясновельможный пан.
— Для защиты православного края незачем ходить к Перекопу, разорять Очаков, пане сотник…
— На войну идучи по чужую голову, простите, вельможные паны, неси и свою, — как говорится в казацкой поговорке. Когда нападают, то и терпят по собственной же вине. Да и не знаю я про какой-то Очаков. Я верный слуга его мощи пана воеводы князя Острожского, а он давно оставил казакованье и за весь срок моей службы ни одного ханского аула не разорил. Я же послан перед очи ясновельможного пана канцлера, чтобы просить защиты от несправедливых нападений и грабежей Криштофа Косинского, который в настоящее время стал уже гетманом всего войска низовых казаков…
— А не то ли самое я говорил, проше пана? — пробормотал Жолкевский.
Сотник, не обратив внимания на его слова, продолжал:
—.. Этот атаман, верно по чьему-то наущению, став в неприязненные отношения к моему господину, сердится на него за Рокитное и разоряет поместья князя. Не так давно от его рук, как от татарской орды, превратилась в руины Белая Церковь… Он все уничтожает огнем, не жалеет панского добра, если не в силах присвоить его. И не только имущество, — от руки его гибнут и мирные люди — женщины, дети…
Замойский молчал. Посол словно вторил его тайным мыслям; их нужно не только запомнить, но и умно обернуть в оружие против Острожского. Наконец с безразличным видом канцлер встал с кресла- и отошел, дав этим понять, что беседу может продолжать один гетман. Жолкевский.
— А чего желал бы пан воевода? — стал допытываться Жолкевский.
— Пожалуйста, вельможный пан. Он хотел бы получить помощь коронных войск, как сам когда-то помогал короне, отражая нападения и угрозы крымских ханов. А паче всего он хочет, — тут сотник обернулся к Замойскому, — он хочет, чтобы реестровому казачеству возможно скорее выплатили государственное жалование, не раздражали бы его задержками, как в позапрошлом году: пообещали и забыли…
— С каких это пор князь стал так примерно заботиться о спокойствии среди реестровиков? — не сдержался Замойский, но затем спокойно прибавил: — Еще чего?
— Увеличения реестра на Низу.
— Так. Песня не новая, это можно… Еще чего он хочет, пане сотник?
— Чтоб не волновали низовое нереестровое казачество угрозами построить новые крепости на окраинах и чтобы дали казакам обещанные короною регламентации вместо позапрошлогоднего сеймового закона. Дозорцы вон как хотят, так и издеваются над посполитыми, даже от щук уже начинают хребтину взыскивать у рыбаков.
— Однако пан воевода мог бы не беспокоить себя, посылая пана сотника, а прямо пойти на Краков со своими гусарами, как Косинский пошел на него… — резко возразил Жолкевский.
Сотник поднялся со скамьи.
— Это отказ, пане канцлер? — гордо спросил он, обходя всякие титулы обоих гетманов.
Замойский опять опередил Жолкевского. Он опытный дипломат. Следует ли ему ссориться с украинским магнатом? За Острожским пойдет Вишневецкий, вспомнив семейные
традиции Дмитра Байды… Их может поддержать Москва, наверное, поддержит Сечь. А тут же молдаванами заварена каша, их приберут к рукам турки, воспользовавшись беспорядками в короне…— Пан сотник напрасно допускает худшее. Почему это уже и отказ? Отказ не есть принцип короны польской… А пан гетман правду говорит: князь не просит, а приказывает устами посла. Острожские сами господа у себя, да еще и какие господа! Воевода должен бы сам добиться мира с казаками, собственными средствами и силами. А от хребтины и других государственных налогов его святая воля отказаться… или увеличить их. Кто такой воевода Острожский в своих владениях? Не перед его ли именем трепещут и посполитые и украинское мещанство, даже казаки? Не воеводские ли пышные вооруженные выезды на сеймы заставляют насторожиться и коронное войско?.. Не отказ, а дружеский совет, пане сотник…
Замойский был доволен собой. Никогда не следует отказывать даже хлопу, а тем паче дипломатическому послу. На том корона и держится — на своевременных обещаниях и обдуманном невыполнении их. Пообещай, — язык не отсохнет. А время свое возьмет. Люди умирают, в могилу унося наивные надежды получить обещанное. Корона же тем временем крепнет, и кто осмелится судить победителя за невыполненное обещание?..
Казачьи регламентации? Да это ж его козыри, которыми он воспользовался в критическую минуту во времена Стефана Батория. Теперь, конечно, он понимал, насколько это было по-юношески поспешно и даже, возможно, негосударственно, но вместе с тем и мудро. Установив на генеральной конфедерации 1573 года «мир да лад» между религиозными противниками, уважающий себя государственный муж должен был признать и казачество как социальный слой, а не только как ватагу разбойников. И признал, пусть лишь на словах. Наговорил им разных хороших слов, не упуская из виду, что эту породу степовиков еще необходимо будет прибрать к рукам.
Баторий умер. Ян Замойский с того времени стал куда влиятельнее, втрое расширил свои владения, третий замок построил (вспомнить только, что ему и Баторию, его тестю, приходилось даже воевать за великую Польшу на собственные средства!). Реформаторские настроения понемногу сменились настроениями совсем иного порядка. Вместо диссидентской веротерпимости интересы страны твердо выдвинули в порядок дня религиозную унию. Молдавские дела последнего года, которые сулили канцлеру не только обще государственные политические козыри, но и личные выгоды, — все это далеко отодвинуло какие-то казачьи регламентации…
— Вы тут, пане сотник, вспомнили кучу старых пустяков, какими еще до сих пор тешится кое-кто… из воевод с украинских земель. Будьте признательны, что мы их вам давно обещаем. Корона польская после Батория уже сколько раз меняла праздничную одежду, но и сейчас, как и всегда, советует воеводам поступать с распущенным казачеством так, как они находят нужным…
— Я прибыл донести вельможным панам про наглость шляхтича Косинского, которому корона даровала землю на Украине, в Рокитном…
— Не мудрите, пане сотник!.. — перебил его Жолкевский.
— Мудрить не научился, государственным мужем не был… Я только слуга…
— Я тоже слуга короны, прошу пана. К чему же тогда разговор про «казачий хлеб», если пану сотнику содержание идет с княжьего стола? Знаем, что это за «хлеб» такой, еще бы, как же не знать! Наш пан Чижовский за тот хлеб у турецкого султана чуть головы не лишился.
— Ибо ему, кроме головы, нечем было расплатиться по щедрым обещаниям Уханского и Лаща…
— О-о! Пан сотник притворяется дипломатической невинностью и оперирует не свойственными для… гусара кондициями…