Наливайко

— Сведения эти получены непосредственно из его лагеря, — подтвердил Булыга.

— Ну вот… — продолжал старый князь. — Если б даже у Косинского было только то оружие, которое он еще прошлый раз забрал из Острополя, — и то имеем: полевых пушек не менее трех, свыше трех десятков гаковниц; кроме того, ружья фитильные, полторы тысячи ядер и несколько десятков бочек пороху… — князь угрожающе поднял палец.

Брацлавский войський Ян Тульский молча вошел и ждал, пока князь кончит. Старый Острожский очень уважал его за рыцарство и военные знания. Тульский, не здороваясь с вновь прибывшими, посоветовал:

— Нужно вызвать княжича Януша, — у него шесть сотен бравых гусаров…

— Кстати и это, — одобрил Тульского старый владетель. — А сотник его гусаров сейчас здесь, в замке. Я посылал его к Замойскому за помощью.

— И что же?

— Кроме обид да коварных обещаний — ничего. Гей, кто там? — повернулся князь к дверям. — Позовите сюда сотника Наливайко.

— Ах, Наливайко, этот задира-красавец! — поморщившись, молвил Радзивилл. — Да способен ли этот человек отстаивать интересы высокой политики украинского воеводы, если в душе питает бог весть какие идеи? Чужак чужаком. Встречался я у пана Януша с этим сотником, да и дозорец один по дороге жаловался мне, кажется, на того же Наливайко…

— Э, нет, Криштоф! Наливайко я дорожу, горою стану. Ведь это какой воин и к тому же человек высокой честности. И не такой уж, как вы думаете, безродный бедняк. В Гусятине отец его владеет кое-чем, от самого Батория бумагу на землю получил. А поп, отец Демьян, — его родной брат… Да вот он сам явился…

Наливайко при оружии и без шапки, почти по-домашнему, быстро и учтиво подошел к старому князю.

— Звали, ваша мощь? — спросил он, поклонившись князю и покосившись на Радзивилла.

С Радзивиллом ему пришлось однажды столкнуться у князя Януша, и с тех пор не полюбился ему этот «литвин». Радзивилл на весь край славился, своим распутством и трусостью. Да к тому же, подряд на двух дочерях князя женившись, он непочтительно ухаживал за молодой Середзянкой, женой Януша. Такой человек не заслуживал уважения.

— Да, звал, юноша… Тебе нужно немедленно мчаться в Дубно, к сыну нашему княжичу Янушу, — может быть, даже встретишь его по дороге. Пусть приготовится стать с гусарами в Константинове, чтобы преградить путь Косинскому. Да! Пан Радзивилл жалобу какую-то от дозорца имеет на тебя. Но это потом, иди…

На совещании решено было стянуть к Константинову возможно больше вооруженных сил под начальством князя Януша.

Несмотря на глубокий снег и колючий мороз, посланы были гонцы во все стороны, к старостам и соседям. К черкасскому рыцарю Александру Вишневецкому поехал сам Курцевич-Булыга, белоцерковский староста.

Бедная с виду горница воеводы опустела. Это была и приемная, и спальня, и кабинет старого Острожского. Тяжелое деревянное ложе, покрытое медвежьей шкурой, притаилось за пузатой изразцовой печью. Такие же тяжелые, цельные скамьи да несколько ослонов, обшитых разрисованным холстом, стояли вдоль стен. Во мраке едва виднелись при лампадах старинные образа, а под ними, как реликвия славы рода Острожских, висела кованная золотом турецкая сабля. Оставшись один, Острожский долго расхаживал по комнате, а потом, сев в кресло и неведомо кому грозя кулаком, по-стариковски заговорил сам с собой:

— Семейная ссора, паны гетманы? Напрасно надеетесь на эту ссору, она подведет вас, а Острожский выедет на сейм еще сильнее вооруженный и еще более могущественный. Я помирюсь с этими грабителями и сплочу свои украинские силы вокруг греческой веры… Ах, Украина, в мечтах взлелеянное ты наше воеводство-королевство! В Киеве — престолы закона и веры, через которые путь к грекам, к богатству, к власти… Утихомирить бы только голь да старостам и казачьему начальству втемяшить в голову, что обычаи наши, унаследованные от предков, и рыцарство казачье, и плодородные земли, и Днепр — все это жаждет иметь своего государя. Доколе в степях наших татарин будет забавляться грабежами, московский боярин — разевать на них рот, а лукавый лях Замойский — строить там свои крепости и форты? Украина — это земля и вера Острожских, Вишневецких… О, я помирюсь с этим польским выскребком Косинским! Не иначе как Замойский и подсунул его нам, чтобы создать междоусобицу и тем временем укрепить унию. Пан Булыга прав…

За ветхими ставнями готических окон свистела вьюга. Крупчатый снег барабанил о стекла. Старый воевода задремал в своем любимом кресле, обшитом черным сафьяном.

В ночном уборе Елизавета прокралась в комнат отца и тихо погасила свечи.

— На рассвете разбудишь, — приказал дочери старый князь, не столько услышав, сколько ощутив заботу дочери.

5

Долгий срок, десятки лет понадобились, чтобы из мелких лесных и приднепровских ватаг образовалось настоящее войско — низовое казачество, свежая, молодая сила, которая жаждала действий для добычи и жизни.

Панство Речи Посполитой, по старой традиции, все еще рисовало его себе как толпу грабителей под началом какого-нибудь Дашковича или Лянцокоронского, которая весь свой жизненный путь так и пробредет в реках крови, безрассудно проливаемой ради легкого куска хлеба. Из-за этой-то традиции забывали, что после Дашковича уже был Байда Вишневецкий, который использовал силу казацких сабель как дальновидный политик. А после Байды прошло полвека, и Украина полна песнями и легендами о его геройских делах и смерти за родной край.

Приднепровские ватаги стали объектом политических интриг Востока и Запада, и даже в законах самой шляхты они начинали находить свое общественное признание.

«Семейная» ссора в воеводстве князя Острожского приобретала совсем не семейный характер. Косинский не был политиком масштаба Байды. Гетманом войска Низового Косинский стал отнюдь не в силу своих личных качеств, — этому благоприятствовала общая ситуация на Украине, а он использовал обстоятельства для выполнения тонко продуманной политической авантюры.

Молодая казачья сила народилась и взрастала в обстановке завоевательных интриг султанов Турции и королей Польши, а также польской шляхты, стремившейся использовать эти интриги для собственного обогащения. Интриги становились ремеслом для шляхты. А вооруженный отпор ей неминуемо превратился в ремесло для казаков.

Рядом с казаками в широких степях селились крестьяне, бежавшие от помещиков.

Привыкая к независимости, такой поселянин не хотел вновь превращаться в панское быдло, и малейшее притеснение вызывало у него справедливый протест. Он охотно присоединялся к низовикам, шел в казачьи отряды отбиваться от помещика, иногда невольно становясь орудием в руках какого-нибудь ловкого политического интригана.

Низовое казачество несколько лет знало Криштофа Косинского. Теперь его избрали гетманом в кругу, — собственно, он сам себя выбрал, когда призывал низовиков к походу против Острожского. Сперва он повел себя нерешительно, несмело и с оглядкой убеждая сечевиков, что Острожский, хоть и православной веры, и евангелие печатает на понятном языке, все ж таки — пан и сына своего Януша воспитал у католика Петра Скарги. Но потом Косинский стал выступать на Низу как мститель за панские обиды казакам, уже полным голосом заявляя, что Острожский тайно готовит унию, хочет ополячить Украину.