Наложница Аида

За дверью в кабинете, что-то зашумело и упало, создав глухой звук. Клим устало улыбнулся, подумав, что это Эдик стаскивает свою спутницу с дивана. Он еще раз улыбнулся и представил себя на его месте. А ведь действительно, он совсем недавно выглядел точно так же, там у своей секретарши дома в постели. Белогорский вспомнил Лизу и поуютнее уселся в её рабочее кресло, представив её на рабочем месте. Он еще раз пробежался по своим мыслям, которые, пронесли его сознание по недавним страстям и в его сознании снова появилась та блондинка с красивыми голубыми глазами из его прошлого сна. Белогорский как-то испугался и встрепенулся. Мурашки, солдатскими батальонами пробежали по всему телу, и он сразу вспомнил жену.

– Надя!
– вполголоса произнес он.
– Надя! Нужно срочно ей позвонить. Да, да, позвонить...

– Белогорский машинально взял телефонную трубку на столе секретаря и испуганно положил ее на место.
– А, что я ей скажу?
– Он сам себе задал, наверное, самый сложный вопрос. Он встал, открыл шкаф и достал из кармана пиджака свой телефон. Телефон был выключен. Покрутив его в руках, Белогорский положил его на стол и снова опустился в кожаное кресло Лизы.
– Вот попал так попал!
– еще громче произнес Белогорский, обхватив голову руками, оперевшись локтями в стол.
– И что теперь делать?
– он вновь задал вопрос сам себе.

– Что делать, что делать? Опохмеляться надо!
– дверь кабинета открылась, и в приёмную вышел Персов с помятым лицом, засовывая рубаху в джинсы.
– Палыч!
– Персов вошел в приёмную и остановился. Его помятое лицо на две половинки разрезала красивая, но, идиотская улыбка.
– Чего грустим? У меня всё "ништяк", как у тебя?
– он, не дождавшись ответа, открыл холодильник и взяв бутылку минералки, отвернул пробку и начал жадно пить содержимое. Белогорский нервно смотрел на него и тоже глотал слюну. Его мысли настолько забили клетки мозга, что он только сейчас вспомнил о том, что очень хотел пить и вновь почувствовал головную боль.

– Ты давай не прикладывайся! Оставь мне, у меня страшный сушняк, - непроизвольно произнес Белогорский и вытянул шею, как гусак. Персов сделав несколько глотков холодной минералки, остановился и протянул воду шефу.

– На! Держи!
– сделав отрыжку, рыкнул Эдик.
– Ну, ты вчера дал!
– он, прищурился и оголил свои фиксы.
– У тебя всё нормально?
– он присел на стул возле стены.
– А то мне несколько раз твоя жена звонила.
– Персов взял пульт со стола и включил кондиционер.

– Фу, ну и жара с утра!
– он что-то по регулировал на пульте и заглянул в кабинет. Удовлетворившись ожидаемым, он кивнул своей спутнице, и та быстро вышла из кабинета.

– Здрасти!
– прошипела она и юркнула в открытую Персовым дверь.

– Давай, давай... пока!
– с иронией проводил её Эдик. Он плотно прикрыл входную дверь и, зажав руками лицо, громко выдохнул.

Белогорский, молча, пытался набрать номер телефона Нади прямо с рабочего, чтобы она увидела, что он в кабинете, но подняв трубку, так и не услышал знакомого гудка.

– Клим, ты что делаешь?
– Не поняв его, переспросил Персов.

Пробуя уже третью попытку, Белогорский, не отрываясь от телефона, тихо и как-то испуганно процедил:

– Надо позвонить Наде, она, наверное, там с ума сходит. Я ведь так дома и не был.
– Белогорский продолжал дуть в трубку в надежде, что там вот, вот послышится заветный гудок.

– Да брось ты Клим.
– Персов быстро подошел и поднял с полу упавший провод.
– Я еще ночью его отключил, чтобы сюда никто не звонил. Я же, как тебя проводил домой, ну, когда посадил тебя вместе с Лизой в такси, сразу взял эту "шаболду" и мы с ней двинули сюда.
– Персов оглянулся на двери и, убедившись, что никого нет, добавил, - Там, на входе...
– он принизил тон и подставил ладонь к губам.
– Ну, короче, дал охраннику "сотку", и он нас пропустил. Ну а дальше ты все сам видел.
– Персов взял бутылку со стола и сделал несколько больших глотков. Жадно проглотив минералку, он поставил бутылку и спросил:

– Ну, а ты как? Отошел от вчерашнего?
– и, не дав ответить Белогорскому, добавил, - Ну, ты вчера дал! Я тебя таким еще ни разу не видел. А эти козлы...
– Персов кивнул головой в сторону, таким образом, он намекнул на вчерашних охранников ночного клуба.
– Я еще, с братвой поговорю по этому поводу. Они "охренели", вот так просто выталкивать из ресторана.
– Эдик повернул телефонный аппарат и вставил штекер. Взяв у Белогорского трубку, он нажал на клавишу и вновь отпустил ее...

– О, работает!
– Персов положил трубку на аппарат и тут же раздался телефонный звонок. От неожиданности, Персов отскочил от стола, как ошпаренный. Белогорский потянулся к трубке и уже хотел снять её, но Эдик опередил его и снова выдернул шнур.

– Ты чего делаешь?
– встав со стула, спросил Клим.
– А вдруг это по делу?

– Какое дело? Сегодня выходной!
– Персов подошел к окну и внимательно оглядел через затемнённое стекло, всю площадь.

– Ты где ночевал?
– немного подождав спросил он. И не дождавшись ответа, продолжил.
– Я тебе говорю, ты где ночевал сегодня? Мне всю ночь твоя жена звонила, а я не знаю, что ей ответить. Поэтому отключил все телефоны. Я же тебя домой отправил...
– Персов наклонился над столом и пристально посмотрел на Клима. Персов понимал, что Белогорский не ночевал дома и сам чувствовал за собой вину в том, что не проследил, что Клим спокойно и без происшествий добрался до дома. Да, он всю ночь переживал за него и всё-таки надеялся, что с Климом всё в порядке. Конечно же, для самого Персова, это было далеко не впервые. Такое с ним часто случалось. И просыпался он частенько с новой подружкой. И в гостиницах бывал и на чужих квартирах. Но вот Белогорский всегда оставался верен своей семье. Для него подобные выходки и гуляния были запретом. Да и относился он к этому с презрением, наверное, потому, что сам он был детдомовским и с самого детства хотел, чтобы у него сложилась настоящая жизнь и крепкая семья.

Белогорский вновь обхватил голову руками, поставив локти на стол, и закрыв глаза, сожалеющим голосом протянул:

– Я - я, подлец! Я полный подонок! Мне никогда не будет прощения!
– он не хотел открывать глаза и только сейчас понял, что произошло. Белогорский сам себе поставил оценку, которую заслужил. А самое главное он понял, что уже ни чего нельзя исправить. Но вот где-то там, в самой глубине его сознания, уже родилось маленькое противоречивое существо, которое каким-то противовесом начинало греть его душу, чем-то оправдывающим его поступок. Он на распев проклинал себя за случившееся, но в то же время, это невидимое маленькое существо, шептало ему из глубины, что он молодец. Оно пыталось до него докричаться, что он настоящий мужчина, что он настоящий победитель. И наконец-то, что он настоящий самец. Белогорский скулил и внимал к себе сладкую лесть из глубины своего сознания. Он чувствовал, как это сознание делится надвое и ему становилось не так страшно, когда весы совести, начинали выравниваться. И от этого его мозг и вообще все тело начинало наливаться какой-то невероятной энергией и эгоистическое "я" выходило на первый план и этим застилало глаза, которые при воспоминании, прошлых любовных сцен, периодически вспыхивали вожделенным желанием повторить все это снова.

– Клим!
– Персов немного испугался и поспешил успокоить, а больше всего понять, что же все-таки произошло с Белогорским.
– Да, что случилось, наконец?
– Персов резко встал и подошел к столу, уперев в него руки.

– А то и произошло!
– Белогорский открыл лицо и откинулся на спинку кресла.
– Кажись доигрались! Теперь я не знаю, что говорить Наде. Да и не знаю, нужно ли, что-то говорить. Она мне никакой измены не простит. Мы давали друг другу клятвы верности до самой смерти.

– Эдик, я просто полный ублюдок!
– Белогорский виновато закрыл ладонями лицо, как будто ему было стыдно перед Персовым, как перед учителем в школе, за невыполненный урок.

– Постой, постой!
– перебил его Эдик.
– Так ты где всю ночь пропадал? Ты был у какой-то бабы?
– Персов сделал умное лицо, которое хотело услышать именно этот ответ.

– У какой-то бабы!
– передразнил его Белогорский.
– Я был не у бабы, я провел ночь у самой прекрасной и изумительной девушки, от которой не отказался бы самый преданный семьянин. Я ночевал у принцессы или даже у королевы!
– чаша весов Белогорского почти выровнялась, и он почувствовал за себя большую гордость и прилив мужской чести.