Нам здесь (не) жить

Прийти сюда и просить,

О чём другие и мечтать не смеют?

Наглость твоя

К тебе вернётся кнутом,

Ничтожный, знаешь ли ты,

Что испокон веков всего сильнее?

Власть — не простое слово,

Выше она законов,

Все перед нею ниц готовы пасть.

Сила свергать основы

И создавать их снова —

Вмиг сокрушит любого

Только власть.

Да, я могу

Вмешаться в ход бытия

И без труда для себя

Любую душу воскресить мгновенно.

Но почему

Я должен слушать тебя?

Судьбы решенья менять,

Ради чего мне спорить со вселенной?

Оттуда же, «Власть»

Харди:

Зал Правосудия был с точки зрения смертных очень величественным и монументальным сооружением. Хотя искажение пространства и не позволяло точно оценить его высоту, казалось что колонны вздымаются во мрак к сводчатой крыше метров на триста. Тогда как от входа к моему трону идти требовалось не менее трёхсот шагов (хотя опять же, я могла по своему желанию увеличить или уменьшить длину этого пути).

Но мне самой с высоты судейского кресла этот зал казался не то чтобы низким… скорее плоским. Не в том смысле, который подразумевают люди, говоря о плоских вещах. Не двумерным.

Его мерность была примерно равна числу Пи. Я же, как и большинство богов, привыкла в своих чертогах к полной четырёхмерности. Но души смертных в четырёхмерном пространстве в лучшем случае теряются и не понимают, что с ними происходит и почему. В худшем — просто растворяются. Поэтому Зал Правосудия построен таким образом, чтобы напоминать привычную им земную реальность… но из-за этого уже мне здесь становится неуютно.

Хорошо ещё, что я прихожу сюда относительно редко. С разбором дел большинства умерших отлично справляются назначенные мною судьи из самых честных смертных. Как прегрешения, так и заслуги большинства людей, что умирают на Фалмарте, на удивление скучны. Доблесть и трусость, щедрость и скупость, любовь и ненависть, вера и сомнение… важные вещи, фундаментальные вещи, но я этого всего уже с избытком тысячу лет как наелась. Крестьяне и солдаты, рыбаки и охотники, дворяне и священники… даже мои собственные священники — все они донельзя типичны, когда просмотришь их несколько сотен тысяч. Разве что философы и поэты способны выдумать что-то новое, поэтому их дела я чаще разбираю лично. Я милую даже самых аморальных мыслителей, если они способны меня развлечь. Но в то же время если они окажутся жалкими плагиаторами, отказавшимися от своего главного предназначения — работать головой — наказание может быть гораздо более строгим, чем для какого-нибудь пахаря, ни разу в жизни не поднявшего взгляд от своего плуга. Кому многое дано, с того многое спросится — у меня в подземном мире это именно так.

Сегодняшний случай, однако, был совершенно особым, и даже трёхмерность Зала на меня почти не давила. На Фалмарте впервые умер человек из мира по ту сторону Врат — сложного и высокоразвитого мира. И попал в мои владения — как и должны все, кто умирают здесь, не принеся клятвы верности остальным богам. У других тоже есть свои маленькие ады и раи — но чтобы попасть туда, надо выполнить определённые условия. А все, кто условий не выполнили — идут ко мне. До того, как я обустроила подземный мир, все души, не имеющие контракта с конкретным богом, после смерти просто рассеивались. На самом деле определённый процент душ теряется даже сейчас. Психопомпы Эмроя работают спустя рукава… вернее, как раз очень старательно, но в его пользу, а не в мою. Им важнее исторгать души из тел, чем своевременно доставлять по назначению.

Я в принципе могу просто прочитать душу всякого, кто входит в мой подземный мир. Узнать об умершем даже то, чего он сам о себе не знает. Это часть моих божественных полномочий. Но во-первых, так просто неинтересно. Если ты о человеке и так знаешь всё, то о чём тебе с ним говорить? А во-вторых, при таком глубоком чтении есть немалый шанс душу случайно выпить. Душа ведь состоит из памяти, она и есть по сути память. А так как сила смертных душ по сравнению с моей ничтожна — она может необратимо стать МОЕЙ памятью и перестать быть своей собственной.

Опять же, в случае с умершими жителями Фалмарта меня это почти не волновало. Я не читала все их души подряд лишь потому, что это было бы отказом от моего долга богини подземного мира. Но если кто-то из них знал что-то ценное для меня, я применяла полномочия не задумываясь. «Выживет» (в кавычках, потому что глупо звучит в отношении умерших) — его счастье. Рассеется, станет частью меня — невелика беда.

Но сейчас ко мне явился первый за всё время и последний на данный момент японец. С такими гостями следует обращаться предельно бережно. Поэтому я считала лишь самые основные, поверхностные знания, чтобы иметь возможность допрашивать его со знанием дела. Язык, воинское звание, профессию, даты рождения и смерти, имя, некоторые детали биографии. В частности, само слово «японец» я взяла именно из его воспоминаний. На поверхности их всё ещё зовут «пятнистыми».

Итак, санто рикуи Окадзима Сора, 28 лет, пилот боевого вертолёта «Кобра», погиб от взрыва топлива при падении машины, которой тролль оторвал хвост… Очень хороший и вежливый мальчик. Скромен, добр, правдив. Слушает маму и каждое утро делает зарядку. Характер мягкий. Не женат.

Что меня поразило — это офицер (не солдат даже!) который до экспедиции за Врата ни разу не вступал в реальный бой! Он получал жалование только за то, что учился водить свою машину и был готов её поднять по приказу. И практически все его сослуживцы имели аналогичный, то есть нулевой опыт. Если бы это узнали в Империи — они бы немедленно бросили в бой оставшиеся легионы, потому что с их точки зрения проиграть таким — позорно и невозможно. А уж вассалы-варвары после проигрыша и вовсе зарезались бы. Нет, в легионах тоже много вчерашних крестьян, этим Садера и сильна — но это именно что новобранцы, которых ставят под руководство матёрых ветеранов и как можно быстрее бросают в мясорубку войны, чтобы попробовали вражьей крови. А стоявший передо мной мальчишка (мальчишка, двадцати восьми лет — на Фалмарте многие императоры гораздо моложе!) находился на службе уже шесть лет — и собирался уйти на пенсию без единого боевого задания. М-да, похоже, открытые мною Врата спасли от окончательной деградации не только Садеру…

Ещё одна часть моих полномочий — управление «степенью воплощения» теней умерших. При минимальном воплощении это в буквальном смысле тени — двумерные размытые силуэты без лиц, способные издавать лишь тихие стоны, похожие больше на шелест. При максимальном — они могут вообще не понимать, что умерли, ибо их иллюзорные тела становятся неотличимы от живых, и разумы тоже. Они могут испытывать даже голод, жажду, физическую боль — это необходимо для тех из них, кого я приговорю к посмертным мучениям. Только полученные ими раны мгновенно заживают, за исключением тех, что наносятся специальным оружием демонов-палачей.

Сору я воплотила по максимуму, и это был как раз тот случай, когда люди не готовы признать факт своей смерти. Хотя он самостоятельно, без помощи психопомпов, сумел миновать Тёмные Тропы и добраться до подземного мира относительно целым — для него это было скорее приключениями в незнакомой стране, чем посмертным искуплением. Не знаю, какое посмертие ему обещали боги Завратья, но уж точно не такое. Руку он держал у пистолета и явно готов был пустить его в ход — его никто не разоружал, за полной бесполезностью любого оружия смертных в моём мире.