Наперекор судьбе

– И что дальше? Ну, объяснилась бы. Понял бы он тебя. И ты по-прежнему была бы там.

– Да, – вздохнула Адель и замолчала.

Каково бы ей было сейчас там, в захваченном немцами Париже? Ее вполне могли арестовать и разлучить с детьми. Их всех могли арестовать. Даже если бы их не тронули, на что бы они сейчас жили? Война во многом изменила жизнь в Эшингеме, но все равно эта жизнь оставалась спокойной и безопасной. Адель понимала, что не вправе роптать на судьбу, и все же она очень тосковала по Люку и очень боялась за него.

Не сразу, но Адель начала оттаивать. Она чаще улыбалась. Она выпустила детей из-под своей удушающей опеки. Она стала помогать по дому, сидела с Китом и вместе с бабушкой работала на ферме. К ее удивлению, ей очень понравился фермерский труд.

Но темные полосы в ее жизни не исчезли. Они продолжались, и чаще, чем кто-либо думал. Об этом знала только Венеция. Идиллическую жизнь Адели начинали теснить страхи за Люка и бессильная злость на свою беспомощность и невозможность с ним связаться. Ей очень хотелось написать ему большое, теплое письмо. Фактически она написала несколько таких писем, сознавая всю бессмысленность своей затеи. Она звонила Седрику и спрашивала, существует ли курьерская связь между Парижем и Лондоном через Нью-Йорк. Даже разговаривая с фотографом, она понимала, что зря ему звонит.

От Седрика она узнала весьма специфичные парижские новости, которые тоже доходили через Нью-Йорк. Парижская мода была жива вопреки попыткам немцев переместить ее в Берлин. Журналы «Вог» и «Стайл» перестали выходить. Мода сделалась простой, функциональной и даже минималистской. Кутюрье экономили ткани. Раньше такие новости наверняка взбудоражили бы ее. Сейчас они воспринимались как пустой звук.

И тем не менее при всей своей подавленности, при всех своих страхах Адель была глубоко счастлива. Люк освободил ее от чувства вины. Она вновь ощущала любовь. Любовь и состояние благодати.

Через несколько недель после получения письма Люка Адели вдруг позвонила Хелена:

– Адель, у меня есть для тебя новость.

– Для меня?

– Да. Она касается отправки сообщений твоему… твоему…

– Люку? – услужливо подсказала Адель.

Ее всегда удивляло, до чего же тяжело давались Хелене подобные ситуации. Однако сейчас главным было не это, а сама новость.

– Как, каким образом? – спросила Адель.

– Через Красный Крест. Ты можешь отправить письменное сообщение. Это довольно легко… В общем-то, не очень легко, но есть хоть какая-то гарантия, что адресат получит твое послание.

– Боже мой, – слабеющим голосом прошептала Адель.

– Теперь слушай. Ты обращаешься в ближайшее Бюро консультации населения и заполняешь бланк. Там ты пишешь все, что хочешь сказать.

– Значит, я могу ему написать?

– Но на длинное письмо не рассчитывай. Существует лимит… Сейчас посмотрю, я специально выписала для тебя… Двадцать слов.

Двадцать слов. Достаточно. Вполне достаточно, чтобы сказать ему, что она в безопасности, что по-прежнему любит его и только совсем недавно получила его письмо.

– Значит, эти двадцать слов я должна написать на специальном бланке?

– У меня тут все подробно записано. – Хелена, как всегда, говорила властным тоном, но в нем улавливалось волнение. – Как я тебе уже сказала, идешь в ближайшее Бюро консультации населения. Двадцать слов – это само сообщение. Адрес, фамилия, имя и степень родства в них не входят. Потом твое сообщение перепишут на бланк Красного Креста.

– Ты хочешь сказать, мое письмо будут читать посторонние?

– Да. Существуют цензурные ограничения, поэтому ты и не можешь сама заполнить бланк Красного Креста.

– Так. Понимаю.

Адель почувствовала нарастающую злость, но вовремя спохватилась. Пусть ее послание прочтут десятки чужих глаз. Это хоть какая-то весточка. Для Люка ее письмо будет глотком свежего воздуха. Ведь сейчас он может думать, что она погибла или просто больше не желает его знать. Что ей важнее?

– Прости, Хелена, отвлеклась. Пожалуйста, продолжай.

– Сообщение на бланке Красного Креста отправят в Международный комитет Красного Креста, а оттуда его пошлют по указанному адресу. У них для этого есть свой Отдел международных отношений.

– Боже мой…

Адель вдруг почувствовала слабость во всем теле. Как здорово. Она сможет написать Люку! Положив трубку на столик, она спрятала лицо в ладонях.

Хелена продолжала что-то говорить, а ее молчание сочла за обрыв связи и стала спрашивать, слышит ли ее Адель. Адель трясущейся рукой взяла трубку:

– Хелена, я просто не знаю, как тебя благодарить.

– Меня-то за что? Это не я придумала. – Теперь в ее голосе слышался упрек. – Но я буду очень рада, если такой вариант тебе поможет.

В тот же день Адель на велосипеде отправилась в Биконсфилд, где находилось ближайшее к Эшингему Бюро консультации населения. До этого она несколько часов подбирала слова, стремясь выразить в них всю свою любовь к Люку и тревогу за него. Адель не без смущения протянула листок служащей бюро, на лице которой не отразилось никаких эмоций. Женщина внимательно прочитала написанное, кивнула, взяла семь положенных пенсов оплаты, после чего еще раз сверила адрес и сказала, что отправит сообщение Адели со следующей партией аналогичных посланий.

– И когда… Как скоро оно дойдет? – дрожащим голосом спросила Адель.

– Этого не знает никто. Думаю, вы понимаете, что такие сообщения идут далеко не прямым путем. Но можете быть уверены: ваше письмо дойдет до адресата.

– И даже… даже в Париж?

– Конечно. – Служащая улыбнулась с оттенком снисходительности. – Постарайтесь не волноваться. Всего вам доброго.

Адель простилась с нею и поехала обратно. Ее сердце пело. Весь путь до Эшингема она старательно убеждала себя, что Люк получит ее письмо через несколько дней. Или, в крайнем случае, через несколько недель.

* * *

Теперь все свои тревоги и сомнения Адель заглушала работой, помогая бабушке на ферме. Работы там было более чем достаточно. Молодые парни и мужчины ушли в армию. Их место заняла небольшая группа женщин и девушек из «Земледельческой армии», совсем не похожих на улыбчивых крепких девиц с плакатов. Почти все они были горожанками, не привыкшими к какой-либо физической работе, не говоря уже о тяжелом, изматывающем труде на земле. А им приходилось вскапывать грядки, сажать овощи, ворочать ящики с картошкой, набивать силосные ямы и чинить изгороди. Две молодые девушки откровенно тосковали по дому. Утром они отказывались вставать, говоря, что у них болит все тело. Леди Бекенхем никого не ругала и не стыдила. Она воздействовала своим примером, принимая участие во всех работах, кроме самых тяжелых. Не менее успешно леди Бекенхем справлялась и с рабочими травмами вроде ломоты в спине, растянутых связок и даже гнойного воспаления после пореза ноги ржавой косой.