Наперекор судьбе

Но она впустила его в свой дом, ощущая противную слабость во всем теле и шокированная своими чувствами. Она выдержала его незабываемый, пристальный взгляд. Она робко улыбнулась, когда он протянул ей фужер с холодным как лед шампанским.

– В вашей Англии чертовски трудно найти по-настоящему холодное вино. И как вы только это выдерживаете?

Она позволила себя поцеловать, хотя поцелуй был недолгим, не более чем легкое касание ее губ. Она позволила себя обнять, и его объятие было по-братски теплым, не более того. Она согласилась надеть единственное приличное платье, которое у нее было – черное, шелковое, с серебристым отливом, – и согласилась поехать с ним обедать. Она танцевала с ним в зале ресторана «Гросвенор-хаус», склонив голову, закрыв глаза и замирая под напором старых, забытых уже ощущений, вновь нахлынувших на нее. Она согласилась встретиться с ним и на следующий вечер.

– Может, отправимся в «Савой»? – предложил он. – Мне говорили, там совсем недурно и у них даже есть лед.

Она выслушала историю его крайне неудачного брака, изо всех сил заставляя себя не верить тому, что слышит.

– Я женился на ней только потому, что не мог жениться на тебе, и ты это знаешь.

Она пыталась поверить, что он изменился в лучшую сторону, стал более чутким и внимательным. А потом… потом случилось то, что уже не могло не случиться: она оставила его у себя на ночь, и они провели эту ночь в одной постели. Он овладел ею… правильнее сказать, вторгся в нее. Там было мало нежности, но много силы и страсти… Он по-прежнему оставался превосходным любовником.

На следующий день, когда он ушел, а она переодевалась в свою аккуратно выглаженную форму – ни обнаженных плеч, ни глубокого выреза, – ей понадобился носовой платок. Она выдвинула ящик комода и увидела письмо Джона. То самое, что она читала в холодной ванной, когда позвонил Лоренс. Она тогда спешно спрятала письмо, поскольку до прихода Лоренса оставалось не более пяти минут и ей нужно было спешно одеться. Потом она забыла о письме. Напрочь забыла. И вот теперь она сидела, охваченная стыдом и отчаянием, и смотрела на конверт. У нее не хватало смелости дочитать письмо, прочесть слова любви от человека, за которого она обещала выйти замуж и которого так легко и быстро предала. Ей не верилось, что события двух неполных дней не плод ее воспаленного, больного воображения. Неужели она способна на такое?

Лоренс был расквартирован в Лондоне. Это отсекало все надежды, что вскоре он отправится на север Шотландии или в Ирландию – две основные базы американцев – и снова исчезнет из ее жизни. Он, если так можно выразиться, был не совсем на военной службе, хотя и имел почетное звание полковника и ходил в военной форме. Лоренс утверждал, что это сделано для «упрощения вещей». Он был прикомандирован к штабу Эйзенхауэра и работал в военной разведке переводчиком.

– По возрасту я уже не гожусь в солдаты, – объяснял он ей. – Но я нашел свою дорожку в армию. Я занимаюсь очень интересной работой.

У него были потрясающие способности к языкам. На некоторых он говорил очень хорошо, включая и русский. Он даже мог объясняться на японском.

– Но командование в основном интересует мой немецкий и, возможно, французский.

Барти удивляло, что он вообще пошел в армию, да еще добровольцем.

– Зачем? Твой возраст уже не подлежит призыву. Тебе ведь сейчас…

– Сорок пять, – подсказал Лоренс. – Правда, невероятно?

– Тогда…

– Я захотел сам. Мне это представлялось головокружительным приключением.

Его слова не были пустой бравадой. Он всегда охотился за новыми впечатлениями, а его смелость граничила с безрассудством.

– А еще, – добавил он, улыбаясь своей медленной, словно неохотной улыбкой, которую она никогда не могла забыть, – я хотел попасть в Англию и найти тебя. Туристом сейчас не приедешь. Смерть казалась мне куда меньшим злом, чем перспектива никогда больше тебя не увидеть.

Подумав над услышанным, Барти улыбнулась и спросила:

– Неужели это так опасно? Чем же ты занимаешься?

– В данный момент наслаждаюсь твоим обществом и болтаюсь по Лондону. А потом моя работа может стать опасной.

– Почему?

– Допрос пленных. Мы будем рядом с передовой.

– Теперь понятно. А как ты меня нашел?

– Это оказалось совсем просто. Позвонил в «Литтонс». Мне ответили, что ты ушла в армию, потом спросили, кто я такой. Я назвался одним из американских Литтонов, который давным-давно не виделся со своей английской родней. Девушка, с которой я говорил, оказалась очень любезной. Она сообщила мне твой адрес и дала номер телефона.

– Ясно, – пробормотала Барти, решив при первой же возможности поговорить с Верой Мартин – новой секретаршей издательства, сильно отличающейся от бдительной Дженетт Гоулд.

– Остальное ты знаешь. А как твои армейские будни? Твой род занятий опасен? Мне кажется, что да.

– Такое бывает, но редко, – ответила Барти. – Сейчас это обычные рутинные дежурства.

Если бы и все другие стороны ее жизни состояли из подобной рутины!

Лоренс практически не изменился. Пять лет не оставили на нем никакого отпечатка. Его волосы по-прежнему были золотисто-рыжими, а глаза – все того же сине-зеленого цвета. Он немного похудел, но оставался мускулистым. От него так и веяло силой и здоровьем. Поскольку Лоренс рассчитывал отправиться с ней на обед, то приехал в гражданской одежде – в элегантном смокинге. На следующий вечер он предстал перед ней в такой же элегантной форме американского офицера.

– Пришлось сшить ее на заказ. Та, что выдали, ужасно на мне сидела.

Приехав, Лоренс долго вглядывался в нее, потом сказал, что она тоже ничуть не изменилась.

– Помню, у тебя волосы были подлиннее. Настоящая львиная грива. Кстати, это не мои слова, а леди Селии. Пожалуй, я бы не прочь встретиться с ней. И глаза у тебя те же. Твои изумительные глаза. И шея, длинная, грациозная шея. Она мне снилась. Барти, ты стала еще красивее. Намного красивее, чем была.

Лоренс много говорил о своем браке, о годах, прожитых без нее.

– Это был ад. Сущий ад. Несчастливый брак подобен тюремной камере, которую ты вынужден делить с тем, кого терпеть не можешь.

– Тебя никто не вынуждал жениться на этой женщине.

– Я должен был на ком-то жениться.

– Но зачем?

– Чтобы показать тебе свое отчаянное положение.

– Лоренс, но ведь это просто смешно.

– Только не для меня. Ты знала, как сильно я тебя люблю и как сильно тебя хочу. Это было самой наглядной декларацией моего отчаяния. Я показывал тебе, до чего мне худо и на какой новый отчаянный шаг готов пойти.

– Ты говоришь совершенно абсурдные вещи. До сих пор я слышала только о твоих страданиях. А каково твоей жене? Думаешь, ей легко жить с тобой, зная, что ты ее не любишь?

– Когда она за меня выходила, ей меньше всего была нужна любовь. Ей хотелось моих денег. Шикарного дома. И разумеется, детей.

– Конечно детей. И сколько их у вас?

– Двое. Замечательный сынишка, которого зовут Бартоломью.

– Бартоломью?

– Да. В честь тебя. Тебе нравится?

– Ты назвал в честь меня сына, родившегося от другой женщины?