Напряжение

Он попытался вскочить, запереть дверь, сделать хоть что-то, но я легонько пнул его, и он вновь оказался на полу, чтобы через несколько секунд повиснуть безвольной куклой в руках двух разозленных мужиков.

— Фамилия, имя, отчество? — глядя в черные, ошалелые глаза, спросил я.

— Не понимать.

— Как в квартиру попал?

— Не понимать.

— Где родители?

— Амга бор.

— Ты сейчас сам туда пойдешь… — улыбнулся я — ругательствам южных соседей меня научил, вселившийся в мой разум прадед, что успел повоевать с басмачами в тридцатых годах.

Тем временем мужики ходили по квартире, собирая в большую клетчатую сумку предметы, которые не могли принадлежать титульным владельцам недвижимости. Судя по перевернутым вещам и вывернутым шкафам, самовольные жильцы вселились недавно и налегке, и увлеченно занимались осмотром неожиданно приобретенных богатств. Молодой парень из моей команды, со смартфоном в руке, ходил по квартире, открывая каждый ящик или шкаф, фиксировал предметы обстановки и количество вещей, чтобы позднее, вернувшиеся хозяева не предъявили ТСЖ счет за пропавшие три замшевых пиджака и три магнитофона импортных.

— Вроде всё. — ко мне подошел один из мужчин, протягивая заполненную, в основном, цветастыми тряпками, матерчатую сумку.

— Твои вещи в квартире остались? — я смотрю на мрачного парня.

— Вон, компьютер мой. — подселенец тычет пальцем в моноблок, стоящий на столе в зале. Я подхожу и внимательно осматриваю агрегат. Судя по количеству пыли, виднеющейся под ним, аппарат не перемещали несколько месяцев.

— Дайте этому притырку одеться и выведите его за ворота. Остальные подходите к ТСЖ, мы, через пятнадцать минут должны выдвинуться к соседнему дому.

Таня, сжав кулачками ворот халата, стоит у большого панорамного окна, на лестничной площадке между этажами и смотри на медленно падающие, мелкие снежинки.

— Испугалась? — я подхожу сзади, обхватывая узкую талию и прижимаюсь щекой к щеке.

— Не ожидала. Надо больше тренироваться. — сухо и спокойно отвечает моя одноклассница.

— Наверное. Ты просто сильная, но легкая. — я осторожно дую в маленькое ушко под завитком волос, потом показываю вниз, во двор: — Смотри.

К воротам, под руки подводят давешнего парня с надетой на шею, большой клетчатой сумкой с вещами. Калитка открывается, и бывший жилец присоединяется к небольшой толпе, как я понимаю, его товарищей по несчастью, что стоят, ругаются, кому-то звонят, в окружении, таких же, полипропиленовых сумок — прощального подарка от нашего ТСЖ.

Глава 13

Глава тринадцатая.

Год «ч-1,75», территория бывшей России

Иванов Александр, школьник, страдающий раздвоением личности.

— Мур. — сказала Таня Белохвостикова и требовательно уставилась на меня.

— Р-р-р. — Ответил я и осторожно поцеловал в приоткрытые губы. Родители ушли о чем-то разговаривать на противопожарную лестницу, наверное, дело было слишком секретным, а мы «смотрели телевизор». И не думайте ничего плохого. В отличие, к примеру, от героев старого советского фильма «Москва слезам не верит», который мне очень нравился, телевизор у нас был включен, и одеты мы были полностью. Просто звук динамиков был выключен, но лишь затем, чтобы вовремя услышать, как вернуться родители, дабы не возникла неловкая ситуация.

Во время одного из особо сладких поцелуев, когда моя рука скользнула… ладно, этого вам знать не надо, все-таки мы еще школьники, Таня неожиданно выскользнула из моих объятий и выгнув изящную спинку, потянулась за пультом дистанционного управления телевизором.

Я попытался ухватить шалунью за талию и вернуть в свое распоряжение, но на меня досадливо зашипели.

— Подожди, Саша, тут что-то интересное…

Когда усилился звук, я повернулся к экрану, на котором, подпрыгивающая от возбуждения, молодая журналистка с новостного канала соседнего региона, проглатывая слова, быстро тараторила, тыча накрашенным ногтем в, мечущиеся в отдалении, фигурки людей:

— В селе Богояново Усть-Елемского улуса с девяностых годов прошлого века стоит деревянная церковь. Говорят, что она была построена, вернее восстановлена, на народные пожертвования, по чертежам храма постройки восемнадцатого века, который был ровесником села и стоял на этом самом месте до конца двадцатых годов, пока не был закрыт большевиками, впоследствии чего сгорел от удара молнии в середине тридцатых годов. Восстановленный тридцать лет назад храм был отнесен к числу действующих, пока восемь лет назад не умер его первый настоятель и организатор восстановления — отец Глеб. На место представившегося отца, через три месяца, был направлен новый священник — отец Авросим, молодой выпускник Муромской семинарии. Но, по словам местных жителей, видимо сельская жизнь не подошла молодому священнослужителю, и однажды утром прихожане обнаружили на дверях храма замок. Полиция провела по данному факту проверку, но пришла к выводу, что отец Авросим уехал из села сам и никакой криминальной составляющей в данном событии нет. Письма жителей села в епархию с требованием прислать нового священника были оставлены без удовлетворения, под предлогом, что есть вероятность, что отец Авросим вернется, и служба в храме возобновится. А до момента возвращения настоятеля, жители села Богояново могут отправлять свои религиозные потребности и участвовать в таинствах в соседнем селе — Смироновка, где тоже есть храм и приход испытывает финансовые затруднения в связи с малым количеством прихожан.

Так продолжалось несколько лет. Здание храма ветшало и приходило в негодность, отчетность религиозная организация также не сдавала, вследствие чего, года назад, была ликвидирована по иску управления юстиции. А вместе с церковью ветшало и обезлюдело село, но буквально несколько месяцев назад на лицах сельчан появилась надежда на светлое и сытое будущее. Вот посмотрите на это включение. Студия!

На экране появилась картинка архивной съемки, где на крыльце с вывеской «МО 'Богояновский сельсовет» стояло несколько человек характерной наружности, с черными бейсболками или повязками на головах, которые гортанно объясняли десятку столпившихся у крыльца пенсионерок, что теперь у них все будет хорошо. Они, добрые люди, дети Небесного отца, выкупили землю разорившегося колхоза и теперь жизнь в селе начнется совсем другая. Пьяниц и бездельников перевоспитают, все будут трудиться, и никто не уйдет обиженным.

На этом архивная запись закончилась и вновь появилась давешняя ведущая, которая снова затараторила профессиональной скороговоркой, когда пытаются в несколько секунд втиснуть максимум информации:

— Организаторы сельскохозяйственной общины за эти пару месяцев сделали очень и очень многое — отремонтировали дорогу, вдохнули новую жизнь в разваливающиеся дома, в селе появилась молодежь…

Слова «девушки из телевизера» сопровождались видеорядом — куски старого асфальта, насыпанные на глину и политые сверху тонким слоем битума, заколоченные бревенчатые «пятистенки», из которых шустрые люди в темном выносят старые стулья и тканные из лоскутов половички, глухие ворота, свежевыкрашенные черной краской с белыми буквами поучений Небесного Отца.

— Но кому-то очень не понравились происходящее возрождение забытой всеми глубинки! — ведущая пыталась придать своему юному лицу озабоченность: — Когда новые жители села попытались спасти разрушающееся здание бывшего храма и открыли в нем дом бесед и обучений, предварительно перенеся все, находившиеся в бывшем храме, предметы религиозного культа из бывшего храма в новое помещение…

Оператор крупно показал небольшой, но крепкий сарай с торчащей посреди двускатной крышей то ли маковкой, то ли командирской башенкой, после чего вновь повернул объектив камеры на юное лицо ведущей.

— Так вот, как только луди попытались собраться в новом, отремонтированном общественном здании, куда могли войти все желающие, в селе появились члены известной маргинальной самопровозглашенной организации «Славянская артель», которые, как мухи на мед, слетелись в село и устроили конфликт с жителями села…

Ведущая прервала фразу на середине и возбужденно взвизгнув, закричала, тыча куда-то в сторону наманикюренным пальчиком. Видоискатель профессиональной камеры безошибочно навелся на сбитое из потемневших досок крыльцо бывшей церкви, у которого сошлись в жестокой схватке пара десятков человек. Телекомпания кокетливо наложило несколько пикселей на фигуры дерущихся, но темные пятна крови на земле и лежащие тела прекрасно просматривались. То, что возле храма происходит не танцевальный вечер было видно по выражению лица юной журналистки, которое случайно попало в кадр. Будущая номинантка на Пулитцеровскую премию возбужденно покусывала пухлые губы, как школьница-семиклассница, из-за которой подрались два взрослых десятиклассника.