Нарисуй узоры болью...

Она сжимала в своих руках окровавленный нож, и кривилась, полупрезрительно, с оттенком издёвки.

– Не ты его убила, - выдохнула наконец-то Гробыня, опуская нож и предпочитая больше не смотреть на Медузию.

– Убила кого?

На ней висело достаточно много смертей, и Горгонова, ослабленная и не способная уже убить кого-то, ждала, что сейчас её попросту пронзят ножом, дожидаясь её скорой смерти, но эта девушка, вместо того, чтобы поступить подобным образом, рванулась к Медузии и порывисто обняла её.

– Гуня!

Горгонова никак не могла вспомнить, как именно выглядел парень, о котором говорила Гробыня, но та оказалась настолько отчаянной и испуганной, что, возможно, могла бы пригодиться.

По крайней мере, хотя бы в некоторых аспектах.

– Кто его убил?

Медузии было странно обнимать кого-то, к тому же, девушку, которую она совершенно не знала, но та показалась почему-то сейчас достаточно родной.

К тому же, они обе были буквально залиты чужой кровью. Правда, Горгонова – кровью того, кого убила своими руками, а после пыталась вытащить из него волшебство, а относительно Гробыни она не могла утверждать ничего подобного, но теперь уже не было совершенно никакой разницы, кто и кого, а самое главное, как и когда убил.

Теперь приходилось только думать о мести, которая была слаще любого мёда на израненную душу.

Медузия мстить могла Чуме.

А эта девчонка?

Гробыня не ответила, не сказала, кто убил её парня, но, тем не менее, смотрела на Медузию неимоверно решительно, словно собираясь подтвердить что-то или, напротив, опровергнуть.

Её самые обыкновенные русые волосы мокрыми от крови прядями свисали и, казалось, были готовы ещё больше просочиться кровью.

– Ужасно, - выдохнула наконец-то Горгонова, словно сумела что-то расслышать, хотя на самом деле не могла уже пользоваться волшебством. – Может быть, ты хочешь отомстить этому человеку?

– Хочу.

Склепова говорила поразительно мало, но в её голосе чувствовалась определённого вида уверенность.

Даже чрезмерная, если так рассудить, но это ни капельки не смутило Горгонову, которая ожидала чего-то подобного.

Ну, что же, тебя можно использовать, девочка – даже для общего блага, пусть и пообещав, что ты выживешь – ты и выживешь, если постараешься, но уничтожишь по пути всех, кого только успеешь.

Медузия чувствовала, что её кровь становится гуще, и что оная практически не способна растекаться по её венам и артериям, но теперь у неё был один совершенно идеальный выход.

Она знала, что должна это сделать.

– Тогда мы отомстим! – с уверенностью воскликнула Горгонова, внимательно глядя на девушку. – Мы обязательно отомстим!

– Как именно? – удивлённо переспросила Склепова. – Я убью её, - она сжала нож в руке и замахнулась, словно увидела только что ту самую убийцу, но, впрочем, её движение так и оборвалось, не став законченным.

Она едва-едва дышала, едва стояла на ногах, но, тем не менее, эта предельная ненависть давала ей слишком много сил.

Гробыня так хотела убить кого-то, а после наконец-то присоединиться к Гуне, быть рядом с ним.

Только сначала она должна была убить ту тварь, которая отобрала у неё Гуню – в конце концов, плевать на всё…

Плевать на всё, лишь бы только “Тибидохс” не стал победой для чёртовой Лотковой и её женишка.

Для двух, которым Гуня умудрился поверить, а они предали его, перерезав горло и не оставив ни единого шанса на спасение.

Они заслужили это.

***

Таня давно уже не чувствовала себя ни на одно мгновение защищённой, но, тем не менее, она упрямо молчала, понимая, что не должна делиться собственными опасениями, которые могли оказаться не особо-то и правдивыми.

Она чувствовала, что её смерть уже практически настигла её и что стоит за спиной. Гроттер не понимала, откуда появилось такое впечатление, и что вообще с нею происходит, но это было очень опасно сейчас - особенно тот факт, что она никак не могла сопротивляться даже самому понятию собственной судьбы.

Ей казалось, что её должны были убить совсем скоро.

Таня уже видела собственную смерть в видениях, в нескольких десятках вариаций, и это очень пугало её.

Гроттер предпочитала не думать об этом, но, тем не менее, не оставалось совершенно никакого выбора – она не могла просто так оттолкнуть от себя собственные мысли, потому что те накрыли её с головой и буквально душили, заставляли задыхаться от ужаса, который находился буквально везде.

Она поднялась и попыталась подойти к краю утёса, но поняла, что попросту не может этого сделать.

Таня так и осталась стоять на ногах, потому что сесть тоже было выше её сил, и хотела было отойти куда-то подальше, вот только кто-то схватил её за руку.

Был только один человек, который мог бы сейчас это сделать – и Таня оглянулась, столкнувшись со взглядом голубых глаз Ивана.

– Знаешь, - вдруг прошептал тот совсем-совсем тихо, - я вспомнил о письме, в котором Чума приглашала нас на “Тибидохс”.

– Не приглашала, а заставляла.

Гроттер сама не знала, что сделало её голос таким холодным и ледяным, словно непонятный кусок льда, о который можно было разбить что угодно, вот только не было ни единого шанса сейчас схватить его.

Таня сама не понимала, откуда у неё вдруг вообще появилось определённого рода презрение к Ивану.

– Ты хотела бы выиграть? – наконец-то полушёпотом поинтересовался он – человек, который уже убивал.

Гроттер отрицательно покачала головой, словно отказываясь от любой возможности спастись от собственной смерти.

Она помнила, как Вера горела от её взгляда, помнила, и просто не могла позволить себе забыть этот момент.

Гроттер с неожиданным удивлением осознала, что что-то слышит. Это были даже не видения, а…

Мысли?

“Даже здесь, на “Тибидохсе”, наступает момент, когда надо бороться за себя! Даже тут нельзя пытаться держаться кучи на последних этапах, тем более, если спутник просто висит балластом на плечах.

Если продолжать носиться за прошлым и хвататься за него, то ничего хорошего не получится. Может быть, я даже никогда её на самом деле не любил?”

Гроттер не хотела соглашаться с тем, что это был Иван – но, тем не менее, кто тогда? И считать ли такие мысли предательством уже прямо сейчас, или ждать чего-то куда более отвратительного, чем то, что он сейчас думает.

– Я считаю, что мы должны бежать к людям и попытаться остановить их, - наконец-то выдохнул Валялкин, обнимая её за талию.

Гроттер оглянулась, презрительным взглядом окинув Ивана, и в очередной раз отвернулась, не в силах просто так стоять и смотреть ему в глаза, потому что это казалось сейчас отвратительным.