Наркопьянь
Шрифт:
Мне восемнадцать,
меня зовут Вера,
и я хочу стать
милиционером.
Ходить буду в форме
красивой и серой,
когда я стану
милиционером.
Спасу от тюрьмы
мальчика Геру,
лишь только я стану
милиционером.
Всех научу
хорошим манерам
вместе с дубинкой
милиционера.
Для патриотов
буду примером –
ведь я хочу стать
милиционером.
А всем несогласным –
высшую меру
стоит мне стать
милиционером…
Я улыбнулся сам
Псих не заставил себя ждать. Он вылетел из дверей зданий, улыбаясь во все тридцать два.
- Ну как? – спросил я его.
- Да так… пообщались с теткой, она обещала перезвонить.
- А я вот стихотворение сочинил.
И я рассказал Психу стихотворение. Он курил и слушал, потом сказал:
- Нормально так. Жизненно. Про ту девочку из клуба вчерашнего.
- Да, задела она меня. Зачем ей быть милиционером?
- А зачем это все? – Псих обвел рукой окрестности. – Тем более, ты сам в стихотворении и ответил.
- Куда теперь?
- А теперь по пивку. И я бы что-нибудь съел.
В ближайшем магазине на параллельной улице мы взяли по пиву и пирожку. Уселись на скамейке напротив магазина. Сверху на нас смотрело солнце и редкие облака. Мы смотрели на них в ответ.
- Эх… - сказал я, делая очередной глоток пива.
- Что? – спросил Псих.
- Да так… странные мы люди. Вроде, нам плохо – нет там ничего, перспектив мало… а, вроде, и хорошо…
- Это нормально. Это означает лишь одно: мы еще живы и способны думать.
- Вот эта-то способность думать и пугает.
- Если не хочешь думать, тебе надо идти к тем черным людям.
Я глотнул еще пива.
- Думать-то я, положим, хочу, но куда эти мысли заводят?
- Да уж… попробуй тут разберись.
Потом мы шли через город. Город бился в конвульсиях, иногда переходил на крик, бросался в истерику, затем стихал, следом вновь взрывался новой порцией крика. Город был по-своему безумен: как-то кипуче и чересчур страстно.
Кажется, на Вознесенском проспекте мимо нас пролетел парень на старом совдеповском велосипеде в папахе и с кинжалом на боку. Он мчался сквозь пространство, словно верховой казак в сабельную атаку. При этом он кричал:
- Инородцы! Иноверцы!
Что-то в нем пугало. В том смысле, что его появление на улицах этого города уже о чем-то свидетельствовало. Он исступленно крутил педали, его лицо напоминало ритуальную маску или же изображение бога войны. Видимо, в нем сорвалась какая-то давно сжимаемая пружина, и теперь он несся, рассекая воздух, чтобы сражаться со своими внутренними монстрами и чудовищами внешнего мира.
- Твою мать, инородцы и иноверцы… - засмеялся Псих, когда велосипедный витязь – так я его про себя окрестил – исчез вдали.
- Похоже, на парня конкретно накатило…
- Да уж…
- Достало все это, я сам скоро так поеду, велосипед осталось только достать…
Псих задумался. Потом достал сигарету.
- Знаешь, - сказал он, закуривая, - действительно все это достало. Однообразие, ложь по ящику, все эти клоуны в Кремле… Я вот в октябре девяносто третьего года с пацаном знакомым на Красную площадь ездил гильзы собирать – много их там было. Ну, после этой пальбы по Белому дому…
Что они доказали? Что демократия – это только красная тряпка для обезумевшей толпы? Что русские в русских могут стрелять на каждом углу, дай только затравку? Что?..- Да уж… как тут жить не по лжи, когда заставляют жить по конституции, продавленной танками…
- В том то и дело. Нас изначально макнули головой в дерьмо, а теперь требуют, чтобы мы по-человечьи жили. Как? На эти сраные копейки, которые они кидают молодым научным сотрудникам? Или же… как работать на заводах, которых попросту нет? Нас превратили в тесто, которое можно мять как угодно на свой лад.
- Пластилин.
- Чего?
- В пластилин они нас превратили. Теперь при помощи телевизора вылепливают те фигуры, которые им на данный момент выгодны и интересны.
- Да, точно.
- И не видно этому конца. Может, поэтому мы такая наркопьянь?
- Может. Хотя, может, и нет.
- В смысле?
Псих выкинул окурок.
- В том смысле, что мы еще пока в силах что-то изменить. Я вот, например, хочу поесть и желательно чего-нибудь похожего на суп, я в силах это изменить. А ты?
- Да я тоже не против.
- Тогда давай менять.
Пройдя еще квартал, мы зашли в небольшую столовую, где было немного народу и невысокие цены. В общем, там все было небольшим. К сожалению, даже порции. Но мы взяли себе по солянке и хлеба. Горячая жидкая еда была очень нужна организму, который в последние дни видел исключительно другие жидкости и от того пребывал в каком-то разболтанном состоянии.
- Знаешь, - сказал Псих, хлебая суп, - а ведь этот парень прав. Такое ощущение складывается, что нашу страну захватили самые настоящие инородцы и иноверцы. Чужаки, не имеющие ничего общего с народом.
- Я бы даже сказал – инопланетяне.
- Ага.
Поев, мы пошли дальше. Цели как таковой у нас не было, мы просто гуляли, иногда совершая налеты на магазины с целью купить еще пива. В парке у Адмиралтейства мы долго умывались в фонтане. Я чувствовал, что меня покрывают какие-то пыль и грязь, неизвестного мне происхождения, я старался как можно скорее их с себя смыть. Окружающие люди при этом как-то странно на нас смотрели. По барабану.
Умывшись, мы пошли на Васильевский остров. На Дворцовом мосту нас накрыло порывом прохладного ветра, и внутри немного посвежело. Мы зашли в Университет, побродили там по коридорам с портретами светочей отечественной науки, воспользовались туалетом и двинули дальше.
В одном из дворов мы повстречали странного мужика с тележкой из супермаркета. Тележка была доверху гружена всяким хламом: какими-то тряпками, палками и еще чем-то, чего я не разглядел. Мужик стоял и улыбался.
- Ребята, сигаретки не найдется? – спросил он, когда мы поравнялись с ним.
Мы остановились, я порылся в карманах, нащупал пачку, достал и протянул ему сигарету.
- А это что? – спросил Псих, указывая на тележку.
Мужик задумался, принимая из моих рук сигарету. Затем ответил:
- Это жизнь моя.
Коротко и ясно, в общем-то. Я улыбнулся.
- А где живешь? – Псих продолжил свой допрос.
- Да под каждым кустом, - не растерялся мужик.
- Так и живешь?
- Так и живу.
На этом Псих отстал. Мужик остался улыбаться, а мы пошли дальше.