Наркоза не будет

Но и жалость жалости рознь. И жестокость жестокости рознь.

В зал вошел молодящийся рыжеволосый человек в дорогих очках-хамелеонах. Не смотря на возраст, на нем была одета молодежная футболка. Он обошел всех уродцев, то и дело поглядывая на дверь. Потом остановился у гипсовых следов петровской руки и, примерив к ним свои огромные узловатые кисти - громко хрюкнул.

Коша оглянулась и вздрогнула. На запястье рыжеволосого дядьки она увидела знакомую татуировку. Это был тот человек, золотую ручку которого она нечаянно сломала и потом украла. Конечно, он не мог читать мысли. Люди не умеют этого делать, но Коша все равно почувствала себя уродцем из стеклянной банки.

Приступ внезапной тошноты погнал ее на улицу. Около самого выхода спазм отпустил желудок, и Коша остановилась. Она отдышалась и решила посмотреть в зеркало. Дома такого большого зеркала не было.

Она придирчиво оглядела одежду и, в принципе, осталась собой довольна. Вот только голова. Надо бы сделать прическу, подумала Коша и прикоснулась к волосам.

Она собрала волосы в узел, пробуя сделать хвост, как у Муси. Но от этого лицо стало жестким и похожим на мальчика. Каким-то угрожающим. Нет. Так она не понравится Ринату.

Потом поставила их дыбом, потом снова рассыпала по плечам и помотала головой.

Вдруг какой-то человек замер за спиной и сразу установилась какая-то особенная тишина, которая звенела очень тихим тоненьким звуком и сквозь нее, как сквозь сон, долетали очень далекие звуки машин с улицы и звуки катеров с Невы.

Коше почему-то стало страшно оглянуться, но человек приближался к ней в зеркале, вызывая в позвоночнике обморожение. У нее вдруг замерзли пальцы и стянуло морозом все жилы. Черт! Это был тот же человек. Она больше всего боялась, что увидит его лицо близко, как в том сне, и придется решать, реален он или нет. В голове опять заиграл саксофон, и голос отчетливо повторил фразу о сыне дьявола. Ужас сжал Кошу в пружину и вытолкнул на улицу.

Она так и не решила, считать его реальным или считать его нереальным.

И поняла, что боится того, что он - реален.

Считать его галлюцинацией было гораздо проще, чем смириться с его реальным телесным существованием. Призрак, хоть и приводил в ужас, но все-таки не вынуждал к принятию каких либо мер, все-таки лучшее средство от призрака было просто знать, что он призрак. Ну в крайнем случае можно спрятаться под одеялом или сложить пальцы крестиком. Или попросить у Зыскина каких-то колес. Или напиться. Просто напиться.

На улице палило солнце, но Кошу колотило, пока она не выпила коньяка в ближайшей кофейне. Сын дьявола заткнулся.

Она остановилась посреди улицы, пораженная внятной ясной мыслью. Пугали не галлюцинации как таковые, а невозможность управлять ими. Беспомощность перед их произволом. Если они могут появляться сами по себе, они возможно могут и еще что-то. Они могут вмешиваться в реальную обычную жизнь.

И в этот момент Коша размножилась. Она спорила сама с собой несколькими голосами. И все они были одинаково упрямы. Где же она настоящая? Где?

Это надо было обдумать.

Коша отошла к бордюру и присела, пыталась понять, где начинается ее "я".

Одновременно несколько ощущений и несколько голосов загалдели, перебивая друг друга. Она четко осознала, что "я", которая рисует, пишет, думает и дружит с Роней - это одна. Вторая, которая трахается с Ринатом совсем другая, а есть еще голос, который обвиняет ее во всех грехах. И голос, который смеется над ней и внушает подозрительность. И еще молчаливая рука, которая бьет по затылку, заставляя втягивать плечи и стыдиться своего тела или некоторых поступков. Сколько же в ней "их"?

Может быть, этот странный человек является кем-то из этих сущностей, нашедших пристанище в мозгу Коши? Сейчас она поверила бы и в переселение душ, и в призраков, которые паразитируют в чужой личности, и в бесов, которые вселяются в тело. Прямо в тело. И живут там наподобие личинок.

Она брела, точно лошадь по привычному, выученному маршруту, не видя ничего вокруг себя. Странно, не было денег - было плохо. Теперь есть - еще хуже. Когда не было, казалось - все дело в них. А теперь ясно, что они ничто.

Коша растерянно пошевелила купюрами в кармане и с удивлением обнаружила, что стоит перед дверью общаги.

Роня что-то писал, сидя прямо на подоконнике открытого окна. Шарики, горсть стальных перьев в маленькой коробочке. Бутылка из-под кефира, которую выпили в два приема. Наполовину обломанный батон. Солнечный квадрат на столе. Простая человеческая жизнь. Реальная и твердая на ощупь.

Коша решила считать мужика галлюцинацией.

– Я пишу, - сказал Роня и снова уткнулся в бумаги.

– Пиши...
– сказала Коша и свалилась на койку.

Потолок закружился в глазах.

Скарабей катил свой шарик к годовалому ребенку, сидевшему голой попкой прямо на песке. Белесое египетское небо безжалостно посылало на землю непрерывный поток жесткого горячего света. Ребенок занимался тем, что набирал в горсть песок и, стискивая его кулачком, следил, как из руки струится тонкая сухая струйка. Его сосредоточенные глаза неожиданно строго посмотрели в лицо высокого мужчины остановившегося прямо перед ним. Скарабей дополз до ступни мальчика и, внезапно начал закапывать свой шар прямо возле пятки. К группе приблизилось еще несколько человек. Четкие короткие тени замерли, ожидая, что последует далее. Наконец жук погрузился вместе с сокровищем в нору. Мальчик набрал еще горсть и присыпал место аккуратной конусообразной горкой.

Чьи-то руки подобрали ребенка и понесли в сторону реки.

Сон был настолько явственным, что Коша не сразу вернулась в реальность. С трудом она осознала, что лежит на Рониной койке в общаге. Роня по-прежнему сидит на подоконнике и пишет. Она села.

– Ронь!
– начала Коша и закашлялась.

Не отрывая головы от листов, молодой человек подал голос:

– Да. Слушаю.

– Пойдем чего-нибудь съедим? Фу, какой мне странный сон приснился... Какой-то Египет.

Роня не отозвался, продолжая писать. Наконец он отложил листы и увидел, что Коша с завистью перебирает стеклянные шарики, разглядывая их на свет.

– Возьми, если хочешь...

Она покачала головой и протянула:

– Не-е-е-е... Я хочу сама найти. Лучше я буду о них мечтать.

ЕВГЕНИЙ. ДУБЛЬ ПЕРВЫЙ.

(Коша)

Прошло несколько дней.

Утром Коша рисовала бесконечный по счету стеклянный шарик.

Постучала Муся. Радостная и свежая. Было видно, что она отъелась и отоспалась.

– Привет! Ты где шлялась? Бродяга!
– обрадовалась Коша

– Ездила к предкам. Мы с тобой тогда поговорили, и меня как-то потянуло.