Народная Русь

Переход от Михайлова ко Введеньеву дню имеет, по старинной народной примете, весьма важное значение для всей первой половины зимы. Если «Зимняя Матрена» придет на землю в такой силе, что, действительно, поможет зиме «встать на ноги», а Федор-Студит, точно сговорившись с нею, все застудит, то санному пути в тот год не растаять до весенней распутицы. Когда же 10-го ноября, в канун дня, посвященного чествованию памяти св. Феодора, повиснет на древесных ветвях пушистая бахрома инея (в предзнаменование теплой погоды), да если на следующие за Студитовым днем сутки будет порошить снежная пороша, то — стоять разводящим дороги оттепелям-мокринам вплоть до самого Введенья.

В этот же день в деревне ждут новой перемены погоды: опыт старых, зорких памятью людей говорит о том — надвое. Бывает, что на Введеньев день проезжает по горам и долам «на пегой кобыле» красавица-Зима, одетая в белоснежную душегрейку, и дышит на все встречное таким леденящим дыханием, что даже вся нечисть, — о которой добрые люди боятся вспоминать на ночь, — а если и обмолвится кто о ней ненароком, то в ту же минуту оговаривает свою ошибку словами «не к ночи будь помянут», — даже все смущающие суеверную душу пахаря духи тьмы торопятся укрыться подобру-поздорову куда-нибудь подальше да поглубже от краснощекой русской красавицы, замораживающей своими поцелуями кровь в жилах. Тогда говорят в народе: «Введенье пришло — зиму на Русь завело!», «Введенские уставщики, братья Морозы Морозовичи, рукавицы на мужика надели, стужу уставили, зиму на ум наставили!», или: «Наложило на воду Введенье толстое леденье!» и т. п.

Но случается, что погода пойдет об эту пору совсем на иную стать. Приходилось русскому деревенскому люду видеть, что «Введенье ломает леденье», — почему и пошла гулять, рука об руку с только что приведенными выше старинными поговорками, и молвь о том, что «Введенские морозы не ставят зимы на резвые ноги». Это, не согласующееся с установившимся мнением деревни о прочности работы вековечных кузнецов Кузьмы-Демьяна, изречение стоит обок с тем, в незапамятные времена впервые выпущенным из уст народного опыта замечанием, что введенские оттепели надолго портят-бороздят белую камчатную скатерть зимнего пути и совершенно противоречат распеваемой местами и теперь ребячьей песенке, лет двадцать тому назад подслушанной в Симбирской губернии (в Ново-Никулинской волости Симбирского уезда):

«Введенье пришло, Зиму в хату завело, В сани коней запрягло, В путь-дорожку вывело, Лед на речке вымело, С берегом связало, К земле приковало, Снег заледенило, Малых ребят, Красных девчат На салазки усадило, На ледянке с горы покатило»…

В старину праздник Введение во храм Пресвятой Богородицы был днем первого зимнего торга. Белокаменная Москва начинала с этого дня расторговываться санями, свозившимися в нее к тому времени из промышлявших щепным и лубяным промыслами слобод и посадов, целыми грудами-горами складывавшимися на Лубянской площади, — укрепившей, вероятно, от этого и свое имя за собою. Между лубяными и санными рядами расхаживали калачники, пирожники, сбитенщики, приглашавшие покупателей и продавцов — «не ввести в зазор» их и «проведать стряпни домостряпанной, не заморской, не басурманской, не немецкой» и т. д. Сами торговцы Лубянского торга, славившиеся своим мастерством на красное слово, нет-нет да и выкрикивали заходившему в ряды люду московскому прибаутки, вроде:

«Вот санки-самокаты, Разукрашены — богаты, Разукрашены-раззолочены, Сафьяном оторочены! Введеньев торг у двора, Санкам ехать пора! Сани сами катят, Сами ехать хотят! Ехать хотят сани К доброму молодцу во двор, К доброму купцу, К хозяину тороватому, Ко тому ли вожеватому!..»

И сани, особенно ходко шедшие с рук у продавцов в этот день, пестрели-рябили в глазах у покупателей своею яркой росписью. Первое место по цене и хитрому узорочью занимали в красовавшихся грудах зимнего товара галицкие сани, раскрашенные не только красками, но и позолотою. К вечеру, если не вся, то добрая треть Первопрестольной, каталась на новых санях.

Со Введеньева дня в старину, — а местами и в настоящее время, — начинались не только зимние торги, но и зимние гулянки-катанья. «Делу время, потехе — час!» — говорит и в наши дни русский человек, чередующий свои работы и заботы с отдыхом. К первому санному гулянью старинные люди относились как к особому торжеству. Наиболее строго соблюдались обступавшие его обычаи в семье, где были к этому времени молодожены-новобрачные. В такой дом собирались — званые-прошеные — все родные, все свойственники, приглашались, по обычаю, «смотреть, как поедет молодой князь со своею княгинюшкой». Выезду последних предшествовало небольшое столованье, прерывавшееся «на полустоле», чтобы закончиться после возвращения поезда новобрачных во двор. Отправлявшиеся на гулянье молодые должны были переступать порог своей хоромины не иначе, как по вывороченной шерстью вверх шубе. Этим, — по словам сведущих, знающих всякий обычай, людей — молодая чета предохранялась ото всякой неожиданной беды-напасти, могшей, в противном случае, перейти ей дорогу на улице. Свекор со свекровью, провожая невестку на первое санное катанье с мужем молодым, упрашивали-умаливали всех остальных поезжан-провожатых уберечь «княгинюшку» ото всякой беды встречной и поперечной, а пуще всего — «от глаза лихого»:

«Ой, вы, гости, гости званые, Званые-прошоные! Ой, вы, братья-сватья, Ой, вы милые! Выводите вы нашу невестушку, На то ли на крыльцо тесовое, Вывозите нашу свет-княгинюшку Белою лебедушкой… Берегите-стерегите ее: Не упало бы из крылышек Ни одного перышка, Не сглазитл бы ее, лебедушку, Названную нашу доченьку, Ни лихой удалец, Ни прохожий молодец, Ни старая старуха — баба злющая».

Сани молодых, наособицу изукрашенные коврами, полостями и резьбой-росписью, выводились со двора первыми. Следом за ними тянулся длинный поезд, если менее богатый, то не менее пестрый, снаряженный хозяевами для званых гостей. Молодые ехали в своих раззолоченных и разукрашенных «с выводами» санях «княжеских», ехали и знай — отвешивали поклоны по сторонам: они впервые показывали себя и свое молодое счастье народу честному, соседям ближним и дальним. За поездом бежали ребята с веселыми криками; на поезжан любовался отовсюду, со всех крылец, люд православный, охочий и теперь поглядеть на всякое подобное зрелище. И не было от этого гляденья никому никакого зазора: одни показывали себя, другие — смотрели.

В следовавшем за молодыми поезде раздавались веселые песни, прерывавшиеся иногда и не менее веселыми здравицами, относившимися «ко князю с княгинюшкой»: гостям ставились в сани и сулеи с романеями, и жбаны с медами крепкими, чтобы их «не заморозили Морозы Морозовичи введенские»… Если гулял на санях «князь» из боярской семьи, то молодые сидели на медвежьей шкуре, а посторонь их саней бежали шустры-скороходы, походя забавлявшие молодых своим скоморошьим обычаем.

По возвращении поезда с гулянья показавшую себя народу невестку встречали на крыльце поджидавшие свекор со свекровью, принимавшее ее из рук молодого за руки и потом низко кланявшиеся поезжанам за то, что они «уберегли белую лебедушку, их доченьку богоданную ото всякого глаза, ото всякой притки, ото всякой напасти». Затем повторялся опять переход через шубу сданных с рук на руки молодых, и они вводились в покои, — где и продолжалось прерванное на полустоле веселое столованье.

В настоящую пору этот любопытный обычай во все своей полноте не сохранился нигде; но живые тени его и до сих пор бродят еще по неоглядному раздолью Земли Русской. В некоторых местах выезд на самое гулянье с течением времени перенесся на 22-е (Прокопьев день), а затем и на 24-е число, на Катеринин день.

«Введенье идет, за собой Прокопа ведет», — гласит старинная поговорка: — «Прокоп по снегу ступает, дороги копает. Катерина на санях катит к холодному Юрью (26-му ноября) в гости».

XLIX Юрий холодный

26-го ноября чествуется Православной Церковью память освящения первого на Руси храма во имя святого Георгия-Победоносца (в Киеве, на Златых Вратах). В народе этот церковный праздник с незапамятных времен слывет под именем «Юрия-холодного» («Зимнего Егория») — в отличие его от «теплого» — весеннего, празднуемого 23-го апреля.

Св. Георгий (Юрий, Егорий) Победоносец занимает, по народному представлению, одно из первых мест среди чтимых святых. И это Замечается но только у русских, но и вообще у всех славян и даже соседних с ними народов, относящихся к нему с особым благоговением и окружающих память о нем самыми разнообразными сказаниями. На него перенесены народным воображением многие выразительные черты верховных божеств древнеславянского языческого Олимпа. Светозарный облик этого воина Христова встает перед духовными очами народа в виде облеченного в златокованные латы всадника на белом коне, поражающего своим копьем огнедышащего дракона. Грозен «воин воинства небесного» для ратей силы темной, — не менее (если даже не более) Ильи-пророка и Михаила-архангела. Но для трудящегося в поте лица православного, для мирных пахарей и пастырей, он является неизменным покровителем и крепкой защитою.