Народный проспект
Шрифт:
– Верю.
– Свое место в жизни мне нужно было выбороть. Они же сейчас все получают задаром. И я уже давно трахал девиц.
– Хммм.
– И концентрироваться он тоже не умеет
– Ну, ведь что-то он ведь умеет, или нет? Ты же ужасно им гордишься.
– Ну, он быстро пишет эсэмэски. Это он умеет.
– Моя тоже.
– И очень быстро что надо найти в телефоне. Что угодно. Я ему говорю: битва под Белой Горой. А он находит это в телефоне. Но потом сразу же и забывает. Лично я предпочитаю прочесть об этом в книге. А он мне говорит: "Папа, ты мертвый, ты аналоговый".
–
– В смысле, старый.
– Как этот твой видик.
Он смеется. Она смеется.
– Ну, наверное так. Мы же, вроде как, аналоговое поколение. Он это так видит. И он ужасно рассеянный. Я ему постоянно говорю: Konzertation, Junge. Konzentration. Так ничего. Я с ним разговариваю, а он пялится в телефон и пишет эсэмэску.
– И моя тоже. Ну а помимо того?
– А помимо того – спокуха. Мне пришло в голову, что я мог бы открыть качалку. Там бы я мог воспитывать парней, тренироваться с ними, готовить их к выходу в открытый мир. Потому что может казаться, что все они получают задаром, но это временно. Все вокруг – временно. И все это изменится. И он мог бы там когда-нибудь работать.
– Качалка… Но ведь это уже pass'e, качалка, разве нет? Точно так же, как прокат видео-кассет и эта твоя классика VHS. Все это уже сдохло.
– Но ко мне бы люди приходили. Я знаю, как работает тело. Я занимался бы курсами самозащиты. Никогда не известно, когда оно придет. В смысле, какой-то удар. А он придет. Ты должна быть готовой. По мне, мир – это всего лишь перерыв между войнами, и выиграют только сильные и приготовленные. Ты тоже должна тренироваться.
Он смеется. Она не смеется.
– Ты что имеешь в виду?
– Ну, что когда-нибудь тебе бы это могло приготовиться.
– Хочешь сказать, что я толстуха?
– Нет… мне нравится.
– То есть, у меня валики?
– Любовные захваты. Все нормалек. Ты в полном порядке.
– Слушай, мне не нужно, чтобы кто-то начал мне советовать, ОК? Чтобы кто-то мне комплименты выписывал.
Она отодвигается от него. Закуривает.
Потом начинает кашлять.
– Я понимаю, sorry. Может, мне не следует столько курить.
– Ты ведь тоже шмалишь.
– Но не кашляю, как ты.
– И что это должно быть? Отвяжись от меня! Может я хочу покашлять.
– Ну ладно. Спокуха. Если хочешь – кашляй себе.
– Ну почему, блин, все сразу хотят давать мне советы? Сами себе советуйте.
– Господи, да успокойся же, я не это имел в виду. Понятно? Ты не толстая. Ты красивая баба, если учесть, что тебе уже больше сорока.
– Ну спасибо…
– Ты и правда красивая бабв. И трахаться умеешь. Блин, я бы хотел все время трахаться и трахаться.
– Если ты думаешь, что я толстая, в следующий раз возьми себе какую-нибудь худую. Не стану я тренироваться. Хватит мне тех упражнений, что у меня каждый день с вами в пивной. И курить я стану столько, сколько захочу.
– Ну понятно, понятно, sorry, я не это имел в виду. У тебя хорошая фигура.
Он ее обнимает. Она желает вырваться. Но обнять себя позволяет. Он целует ее в плечо.
– Ну а ты, ты где был тогда? Спереди или сзади?
–
Спереди. С одной девушкой. Звали ее Хана. Или Дана. Или Яна… Как-то так. Нет. Зузанна. То была Зузанна. А вот она была по-настоящему толстая. После того я тоже ее никогда уже не видел. К счастью. Студентка было. Как только запахло жареным, она потерялась в толпе.– А ты откуда там взялся?
– Брат меня забрал с собой, он как-то крутился возле политики. Меня он взял затем, чтобы я его прикрывал. А эта девица была его одноклассницей. Я отбил ее у него, хотя и был моложе. Брат вечно был тупой, когда речь заходила о бабах.
– Но это же ты нанес первый удар, так? Не он?
– Ясен перец. Блин, мой братан не умеет драться, как по мне, он вообще никогда не дрался. Слушай, между нами есть одна проблема, он стыдится того, откуда он родом, а еще стыдится того, что занимался переводами вилеофильмов.
– Каких еще фильмов?
– Ну, всей классики. Даже и той, что с настоящим Вандамом. Это привозили из Германии, а он знал немецкий, так что делал перевод и продавал жучкам, и теперь этого стыдится. Еще ему стыдно за то, что наш старик бухал, а еще того, что дрался, и что мама была стукнутая, и что она потерялась. Он стыдится того, что у него такой брат как я, который иногда дерется. Но это не моя вина. Он не понимает того, что для меня важнее всего справедливость. Вечно он только об этом и говорил. Вечно он меня стыдился. Вечно он мне талдычил, что он самый умный.
– Мне очень жаль.
– Да ничего.
– А он действительно самый умный.
– И что это должен быть за вопрос? Ну да, он умнее, это точно. Опять же, у него имеются бабки, и так далее. Сначала для себя учредил переводческую фирму, сейчас у него какое-то европейское агентство. Он знает, как за это взяться, устраивает гранты, все устраивает, все в порядке, у него такая хорошая, приличная жизнь, еще он занимался политикой, но драться не умеет. Как мне кажется, сейчас он трясется, как и вся Европа. Он трясется за свое бабло. Еще ни разу я не встречал нафаршированного типа, который был бы счастлив.
– Нафаршированный типы в "Северянку" не ходят.
– Зато счастливые туда приходят. К тебе.
– Я была бы счастлива, если бы у меня были бабки.
– Вовсе нет.
– Была бы, была. Выплатила бы долг, забрала бы доцю и умотала бы отсюда.
– А "Северянка"?
– Думаю, что с Морозильником вы бы там справилась. Я с радостью вам ее оставлю.
– Мы бы скучали по тебе. Ты бы тоже скучала по нам.
– Думаю, что нет.
– Я бы скучал.
– Знаешь что, может и не надо так говорить.
Они смеются.
Он целует ее в плечо. А потом еще раз.
– Моя ты лесная женщина.
– Ведь "Сильва" означает "лес". Это по латыни.
– Не знала.
– Вот видишь, теперь знаешь.
Он целует ее в плечо…
– Я серьезно говорю. Мне бы тебя там не хватало.
– Ну, не знаю. А с братом ты видишься?
– Я же говорил, что наш контакт проблематичен.
– Я со своей сестрой тоже не вижусь. Собственно говоря, я ни с кем не вижусь. Родственники всегда желали мне только добрые советы давать.